Шел в комнату, попал в другую…

Я хочу напомнить вам кое что, хорошо знакомое, но, боюсь, скорее всего, совершенно забытое. Напрягите, пожалуйста, память и включите воображение. Готовы? А теперь представьте себе, что вы стоите в очереди. За чем? Не имеет значения. За хлебом, за маслом, за сахаром… За чем мы только ни стояли? Я даже однажды видел в ГУМе огромную очередь… за дамскими париками! Вы подходите и по всем правилам речевого этикета, принятого в очереди, спрашиваете: Кто крайний?

Да, да, именно крайний, а не последний, потому что иначе вопрошаемый счел бы своим долгом сообщить: Сам (сама) ты последний (последняя)! И на этом его общение с вами было бы закончено. Но вы спросили правильно, и ваш собеседник подтверждает, что он, действительно, крайний. Теперь, согласно принятой процедуре, вы уточняете, за кем он стоит. А он в ответ, указывая на здоровущую бабу, стоящую перед ним, объясняет, что он-де лично занимал за этой полной дамой.

Почему толстую женщину, а то и дебелую тётку надо называть полной дамой не очень понятно, но таковы неписанные правила хороших манер в очереди. Да и не только в очереди. Вспомните, что вы сказали приятелю, когда он скромно поинтересовался, какое впечатление произвела на вас девица с пышными формами, с которой вы его на днях случайно встретили. Наверняка, что-нибудь вроде: Красотка в теле!

А теперь давайте посмотрим: здоровущая баба, полная дама, дебелая тётка, толстая женщина, девица с пышными формами, красотка в теле (я, наверное смог бы подобрать еще несколько аналогичных выражений, но, надеюсь, и этих достаточно) являются разными формами обозначения одного и того же, в принципе, понятия. Речь идет об особе женского пола, объем которой несколько превышает средний. Разумеется, каждое из этих выражений имеет свою сферу употребления, которые в отдельных случаях могут пересекаться. Они, эти формулировки, характеризуют не столько объект, сколько ваше к нему отношение. В милицейском протоколе, вероятней всего, уместна толстая женщина, в вежливой разговорной речи она же превращается в полную даму. В несколько ироническом описании появляется девица с пышными формами, а в прямой речи с тем же оттенком усмешки она может стать девицей в теле. А если ты называешь ее здоровущей бабой или дебелой теткой, то в этом явно чувствуется некоторое раздражение или даже неприязнь.

Таким образом, дело заключается еще и в том, в каких условиях мы говорим и что именно хотим сказать. Когда речь идет о родном языке, то мы не допустим грубых ошибок и выберем тот способ выражения, который наилучшим образом, по нашему мнению, будет соответствовать ситуации.

А возможности у русского языка для этого есть и немалые. Одно дело, например, алкаш, пьянчуга, выпивоха и несколько другое любитель спиртного, не враг рюмочки… Хоть ясно , что всё это просто напросто алкоголик. А сравните просторечного бабника и официального развратника с почти ласковым гулёной или интеллигентными дон-жуаном и ловеласом. А ведь есть еще роскошный бонвиван или чуть ироничный жизнелюб.

К сожалению, как только речь заходит о языке иностранном, которым мы, кажется, прилично владеем, пользуемся ежедневно в быту и на работе, мы сразу утрачиваем возможность свободно играть оттенками значений которыми этот язык, безусловно, обладает. Мы их чаще всего просто не ощущаем. В такое положение можем попадасть не только мы, простые смертные, для которых язык - это всего лишь возможность поговорить, почитать или посидеть у телевизора. Вот случай, происшедший, с профессионалами, переводчиками художественной литературы. О нем рассказывает К.И.Чуковский (а он писал не только прелестные, энергичные стихи, которые мы помним с раннего детства) в своей интересной книге "Высокое Искусство".

Нужно было перевести на русский язык фразу, которая в подлиннике обозначает: "Молодая светловолосая женщина, почему ты вздрагиваешь?" И вот, один из переводчиков передал ее так: "Светлокудрая дева, почто ты дрожишь?" Другому показалось, что точнее будет изложить ту же мысль словами: "Рыжая девка, чего ты трясёшься?" Я не буду сейчас выяснять, кто из них прав: к сожалению, я не так хорошо знаю язык оригинала, но совершенно очевидно одно: может быть, ошиблись оба, но оба правы уж точно быть не могут. В результате читатели, по крайней мере, одного из переводов получили извращенное представление о том, что на самом деле хотел сказать автор.

Еще чаще в таком положении оказываемся и мы с вами. Как мы прощаемся по-русски? Привет! Пока! или Бывай! - это для своих, ровесников, старых приятелей; До свиданья! - это официальная формула, не имеющая никакой окраски и потому пригодная для любого случая; Будьте здоровы! Всего хорошего! (обычно, при этом, второй отвечает: И вам всего доброго!) звучат чуть-чуть старомодно и, может быть, потому более торжественно, эти формулировки чаще употребляют для прощания с людьми старшими по возрасту. Представляю себе себе выражение лица профессора, если бы я, будучи студентом, выходя из аудитории, сказал ему: Пока! К счастью, мне ничего подобного в голову не приходило. Но уже став преподавателем, я как-то, вместо стандартного До свиданья, сказал студенту на прощание: Всего хорошего! Он, разумеется, понял меня, но удивленно оглянулся.

А ведь есть еще и Счастливого пути! - прощальное пожелание уезжающему и Счастливо оставаться! которое мы слышим в ответ. И многого я, наверное сейчас не вспомнил. Но это всё по-русски… А по-английски?

А по-английски у нас в запасе тоже найдется некоторое количество формулировок для прощания. Во-первых, строгое good bye, а затем, более легкомысленное bye-bye или даже просто bye. Далее следует сравнительно редкое so long, участливое take care, и, наконец, I'll see you later или I'll see you soon. А ведь при расставании говорят еще Have a nice day.

Я убежден, что большинство моих читателей слышали и не один раз все эти формулировки и даже сами их употребляли, но, по сути дела, не владеют ими. Что я имею в виду? А вот, уверены ли вы, когда именно следует употреблять ту или иную из них? Если да, то я искренне завидую вам. О себе, к сожалению, сказать этого не могу. Более того, вот вам история, участником которой я недавно оказался.

Моя жена упала с велосипеда и какое-то время передвигалась, пользуясь так называемым walker'ом. На мой взгляд, это приспособление удобней чем костыли, хотя обладает некоторым недостатком: у него нет русского названия (не ходунки же). И вот появляемся мы в вестибюле, где, по обыкновению, ведут неспешную беседу наши почтенные американские соседки, и, естественно, призводим сенсацию и вызываем взрыв сочувственного внимания. Я чувствую необходимость в некоторых пояснениях, призванных как-то утолить исконное дамское любопытство, и на своем шершавом английском сообщаю, что, дескать, my wife fell down from bike. Полное нелоумение. Понимаю, что сказал что-то не так. Повторяю как можно отчетливее. В аудитории замешательство. И тут одна из наиболее продвинутых радостно восклицает: Yes, I understand! The bike is a bicycle.

И тут я представил себе, что кто-нибудь в свое время попытался бы объяснить моей бабушке свою любовь к катанию на велике или на велосике (велошке). Не говоря уж об эмоциональных усилиях, потребных, чтобы понять чувства этого дикаря, моей бабуле понадобились бы и некоторое интеллектуальное напряжение, чтобы осознать, что речь идет о велосипеде.

А недавно я обратил внимание, что моя внучка, которая начала ходить в школу уже в Калифорнии и, проучившись здесь восемь лет, знает American English несравненно лучше прочих близких родичей, посмеивается, слушая мои примитивные английские фразы. "Что, очень смешно, должно быть, я выговариваю слова по-английски?" - смиренно спросил я. "Нет, с произношением всё не так страшно,- ответила она.- Но в английском языке много слов, близких по значению. Их называют синонимы. Ты знаешь, что это такое?" Пришлось мне признаться ей, что о синонимах я кое-что слышал и что свойственны они не только английскому языку. Затем внучка разъяснила мне, что синонимы очень близки по значению, но всегда, хоть и немного, всё-таки отличаются друг от друга, а я заверил ее, что осведомлен и об этом. И тут последовала фраза, которая продемонстрировала мне всю глубину моего невежества в английском. "Ты всегда из всех синонимов выбираешь самый неподходящий!"

Очевидно, от этого недостатка нашу английскую речь может избавить только длительная практика и внимание к реакции квалифицированного собеседника на то, как вы употребляете слова. Но есть вещи сомнения не вызывающие. Даже люди, практически не знающие английского, представляют себе, как извиниться, поблагодарить, сказать пожалуйста.

Кто же не знает: excuse me, thank you или please! Для людей, живущих здесь не первый день, совершенно очевидно, что извиниться или поблагодарить так же, как и попрощаться можно по-разному, и все зависит от обстоятельств, людей, с которыми вы имеете дело и ваших отношений с ними. Но, в общем, эти заметки не являются инструкцией к американскому речевому этикету. А вот слово пожалуйста занимает особое место.

- Дайте мне, пожалуйста, напиться! Спасибо. - Пожалуйста.

Дважды прозвучало пожалуйста в этом коротеньком обмене фразами и при этом обозначало совершенно разные вещи. Первый раз оно обозначало что-то вроде будьте добры, а во второй - всегда готов услужить. Так вот первое пожалуйста это и есть английское please, а если вы употребите это please вместо второго пожалуйста, вас попросту не поймут. Следует говорить you 're welcome!

Теоретически я всё это знаю, но на практике получается плохо. Ведь не задумываетесь вы, когда вас благодарят или просят у вас прощения, и чисто автоматически отвечаете: пожалуйста! Точно такой же автомат в этом случае работает и у меня, а пожалуйста это для меня и есть please. Но, что в этом случае нельзя говорить please, я знаю. Вот и включаю тормоза и соображаю, а что же мне следует говорить. Сообразить-то я соображу, вот только нормальный ритм обмена репликами нарушается, а то собеседник и вовсе успевает отойти на несколько шагов. Неприятно, разумеется, но это еще не самое худшее…

Но, я надеюсь, у нас будет возможность поговорить об этом в следующий раз.