Полет на Восток

Великая пустошь от края до края. Жестокое Солнце в зените. Я не вижу его за выцветшим шаром, но мир утонул в свете и не скрыться нигде. Cквозь закрытые веки свет проталкивается алым сплетением капилляров, яркими пятнами и вспышками.
      Пустыня... Виктория или Сахара, Намиб или Атакама - я не знаю. Два дня буря швыряла мою корзину среди черных облаков, обнимала молниями и грозила торнадо. Было чудом, что мой скрепленный канцелярским клеем шар остался невредим, но теперь он плывет сквозь необъятную пустошь. Плывет все медленнее. Я не строю иллюзий. Скоро мой шар неподвижно зависнет над каменистой равниной. Подует ли ветер вновь, прежде чем закончится вода? Умру ли я?
      Я лег на дно корзины, сделанной из перевернутого стола и телефонного провода. Сквозь щель я видел затихающее движение тверди. Возможно, я заснул. Вдруг звуки протиснулись в мой безнадежный покой.
      - ....зис?
      Я широко раскрыл глаза.
      - ...ден оазис?
      Я так быстро вскочил на ноги, что корзина заскрипела. Шар неподвижно висел метрах в десяти от земли.
      - Эй, в корзине! Вам случайно не виден оазис? – кричала мне девушка.
      Я огляделся.
      - Нет.
      - Пожалуйста, посмотрите внимательно. На Западе должен быть оазис.
      На Западе не было ничего, кроме красного круга заходящего Солнца, и мне почему-то стало стыдно за этот факт.
      - Только пустыня.
      - У Вас, наверное, плохое зрение, - с досадой сказала незнакомка.
      - Да, зрение у меня неважное, - легко согласился я.
      - Можно я поднимусь к Вам?
      - У меня нет лестницы. Вам придется подождать, пока в шаре не остынет воздух.
      - Хорошо, - согласилась девушка и села на землю.
      Шар медленно опускался. Теперь я мог лучше рассмотреть незнакомку. Я смотрел на нее – она смотрела на меня. В этом пристальном разглядывании друг друга не было ничего бесстыдного или неприличного.
      - Я так устала, - говорили мне ее большие черные глаза
      - Я потерял веру, - отвечали мои
      - У меня болят ноги.
      - Мое сердце болит надеждой...
      Вдруг я насторожился. В окраине нашего безмолвия происходило движение. Серовато-бурые пятна смыкали круг. Я бросился к ящику с инструментами. Руки дрожали, пальцы не слушались и не успевали за моими желаниями. Сердце отстучало тысячу лет, прежде чем мне удалось найти револьвер. Я поднялся и нажал на курок. Выстрел прозвучал глухо. Одно из движущихся пятен взвизгнуло и взвилось в воздух. Я не раздумывая перемахнул через борт корзины, зависшей метрах в трех от земли, и вдруг почувствовал себя перышком, вырванным из крыла. За краткие мгновения падения я успел с сожалением посмотреть на воздушный шар, легко рванувший ввысь. Мои ноги коснулись твердой, закаленной ветрами и солнцем почвы, и все мое тело обрушилось на них своей тяжестью и неумелостью. Я не глядя выстрелил, закричал и рухнул, парализованный болью. Остается только гадать, сколько прошло времени, прежде чем я обнаружил себя лежащим у костра. Незнакомка сидела рядом и смотрела на огонь. За костром лежал мой воздушный шар. Ступни тупо ныли. Было очень холодно. Я попытался подняться и упал, подкошенный болью.
      - Не думаю, что вы что-нибудь поломали, но пятки должно быть отшибли.
      - Похоже.
      - Прыжок был эффектным.
      - Конечно, я прыгнул, только чтобы произвести впечатление.
      Девушка рассмеялась.
      - Волки были потрясены. Они бежали от вашего вопля, поджав хвосты. Бедные животные. Вы так жестоки... Но.... но.... но у вас замечательный воздушный шар.
      - И вы тоже... – я осекся, но, смутившись, закончил, - замечательная...
      Девушка посмотрела на меня, улыбнулась.
      - Откуда вы летите? – спросила она.
      - От себя...
      - Куда?
      - К себе.
      - Вы странный, - заключила девушка, помолчав, - и ваш чудесный шар тоже странный...
      - Я сам его сделал. В нем смысл моей жизни. Смотрите....
      Я подполз к оболочке шара и ткнул в один из лоскутов его составляющих.
      - Вот это счет ресторана, вот это кредитный договор на покупку машины, налоговые формы за последние три года, а вот это страховка... Вон там фондовые опционы, подаренные мне работодателем за ударный труд, договор на аренду квартиры, банковские квитанции... чеки... и... даже, если хорошо постараться, можно найти карточку с моим номером социального обеспечения. Тысячи, тысячи листов бумаги, номеров «Стейт Таймс», рекламных брошюр креветок, индейки, бекона, «кильбасы польски» - 3.20 за две….
      - Но почему?
      - Почему? В двух словах не ответить... А в трех будет так: В девять часов утра щелкало реле будильника и включало радио. Я просыпался, вставал, шел к своему столу и поворачивал тумблер арифмометра. Слева от стола было большое окно во всю стену. За окном горшки с цветами, решетка балкона, заросли какого-то вечноцветущего белым растения, каменный забор, эвкалипты, дорога, по которой проносятся редкие машины, зеленый склон холма, выше дома. В два часа утра я вставал из-за стола, выключал арифмометр, ложился в постель и засыпал. А в девять часов утра щелкало реле будильника и включало радио...
      Однажды, я посмотрел в окно и сказал себе: «Смотри, за окном горшки с цветами, решетка балкона, заросли какого-то вечноцветущего белым растения, каменный забор, эвкалипты, дорога, по которой проносятся машины, зеленый склон холма, выше дома, но.... где-то за домами горы, за горами леса и пустыни, за пустынями океан, а посреди океана остров. На острове нет электричества, будильников и радиоприемников» В восемь часов вечера я не опустил жалюзи, а поехал в офис и привез десять ящиков канцелярского клея. К девяти часам утра воздушный шар был склеен. Из рабочего стола и телефонных проводов я сделал гондолу. Дул сильный восточный ветер, когда я зажег форсунки бывшей газовой плиты и наполнил шар горячим воздухом. Корзина оторвалась от крыши дома. «Эге-гей- го! Эге-гей- го!» - закричал я от радости. К дому подъезжали полицейские машины. Я весело помахал рукой офицеру, орущему в мегафон, что я подозреваюсь в особо крупном хищении канцелярского клея и обязан вернуться, чтобы предстать перед лицом закона... Уплывали прочь горшки с цветами, решетка балкона, заросли какого-то вечноцветущего белым растения, каменный забор, эвкалипты, дорога, по которой проносились редкие машины, зеленый склон холма и дома.... Через десять часов мой монгольфьер был над горами...
      - Здорово! Здорово! – захлопала девушка в ладоши.
      Я вздрогнул. Посмотрел на огонь, пляшущий в ее больших черных глазах.
      - А потом была буря, гроза, торнадо... они швыряли мой шар между черными облаками и стерли все мои мысли... все кроме одной...
      - О чем была ваша единственная мысль? О смерти?
      - Почти. Я думал о том, где делали канцелярский клей.... В Китае или... Но... Но вдруг наступила тишина. Буря стеной была позади меня, а впереди – пустыня. И сердце мое наполнилось радостью, ведь за пустыней должен был быть океан, а в океане остров, где нет электричества, будильников и радиоприемников... Потом ветер стих... и чей-то голос спросил меня об оазисе.
      - Жаль, что вы не разглядели оазис.
      - Жаль, - согласился я.
      - Знаешь, - неожиданно перешла на ты девушка, - Давай расскажу о себе. Тебе понравится мой рассказ. Я живу на острове. Мой дом стоит у подножия холма. Так что если описывать, то получается приблизительно следующее - справа гора, слева море, посредине степь, у края степи мой домик с красной черепичной крышей. По склону холма - высокие старые сосны, дрожат под ветром, что-то говорят, но никто слушать не хочет. Иногда в ясную погоду океан такой синий, что в глазах рябит. Я часто смотрю на него и думаю. О чем думаю, сказать не могу, потому что мысли мои–птицы, парят высоко, и исчезают, прежде чем я успеваю их рассмотреть.
      - У вас есть радио? – спросил я с надеждой.
      - Нет.
      - А будильники?
      - Будильники запрещены под страхом смертной казни.
      - Я знал! Знал! – закричал я, вскакивая на ноги, и тотчас завопил еще громче от нестерпимой боли в пятках.
      - И так мне бывает хорошо, что на мне распускаются цветы. Я дергаю цветы из себя и дарю их людям. Но... - девушка закрыла глаза, и тяжело вздохнула, скрестив руки у лица, - но цветы сразу увядают в чужих руках.
      - О, нет, - выдохнул я.
      - Да. Увядают. Мудрый человек сказал, что цветы увядают потому, что мои мысли не с ними. Это было так несправедливо, что я решила пойти туда, куда они улетают. Я пересекла остров, на каноэ переплыла океан и оказалась в этой пустыне. «Куда, куда они летят?» - спрашивала я себя и вдруг поняла, что они стремятся к оазису. Ведь пустыня – это тоже океан, а оазис – это остров, и мысли, рожденные на острове, только к острову могут лететь. Но вчера я увидела твой воздушный шар и потеряла след моих незримых птиц.
      - Какая грустная история...! Ух... какая грустная, - послышалось всхлипывание позади нас. – Я не могу.... не могу....
      - Кто там? Выходи! – закричал я, пытаясь нащупать револьвер.
      - Выйду... только не стреляйте... Нет... какая грустная красивая история!
      В кругу света появилась вытянутая волчья морда.
      - Волк... – сказал я, и это прозвучало глупо.
      - Не просто волк, а степной волк, - сказало животное с опаской присаживаясь у костра, - Если степного волка поместить в неволю, то он становится ручным и преданным, как собака. Много лет тому назад, когда я был человеком, меня поместила в неволю женщина, и я стал совсем ручным. Она кормила меня с руки, гладила рубашки и завязывала мои галстуки пятью способами. У нас был уютный дом в три спальни, гараж на две машины и общий счет в банке...
      - Удивительно! – воскликнула девушка, и во мне зашевелилась ревность.
      - Да что уж там, - засмущался волк и, совсем как собака, почесал лапой за ухом, – моя история – это проза жизни... А ваша, душечка, ваша история... такая.... такая... – волк снова всхлипнул.
      - Пожалуйста, продолжайте, - попросила девушка.
      Волк вздохнул и отвел глаза:
      - Да что там рассказывать. Все было бы отлично, если бы не Луна и не психоаналитик. Да... Во всем виновата Луна. Мне хотелось кричать, выть, прыгать, голым кататься по траве, когда я ночью выходил в сад, и Луна вдруг оказывалась надо мной. В полнолуние это желание было таким сильным, что я срывал с себя галстук и глушил «Курвуазье» бокал за бокалом. Со временем желание превратилось в страсть. Это чувство съедало меня, я похудел и даже стал отказываться брать пишу из рук. Вот тогда я и решил обратиться к психоаналитику. Он, гад... - волк задумался на мгновение, - а может быть не гад... посоветовал мне раздеться и попрыгать нагишом на лужайке перед домом. Ох, какая была ночь! Замечательная, тихая, нежная... Полная Луна весела над деревьями. Я сбросил одежду и, ступив босыми ногами на траву, почувствовал себя рыбой, на последнем издыхании брошенной в воду. Как я прыгал, катался в траве!!! Но потом я услышал крик жены. Она стояла на веранде и кричала мне, чтобы я прекратил это безумие и возвращался в дом, иначе она вызовет полицию. Я отказался. Я поднял голову к Луне и запел о том, что никогда не вернусь в дом, не буду брать пищу из рук и одевать галстук. Я пел о том, что ухожу в степь, и моя женщина может пойти со мной, если она того хочет... Я пел о радости быть тем, что ты есть, а не тем, что видят в тебе другие ... Когда я закончил свою песню и опустил голову от Луны, я увидел свою обнаженную жену, с опаской ступающую на траву. Потом ее милая мордочка ткнулась в мою, и мы побежали на юг – туда, куда уходила Луна.
      - Это так здорово! - прошептала девушка.
      Вдруг раздался долгий протяжный вой. Я вздрогнул и снова принялся искать револьвер.
      - Ну, мне пора, - сказал волк, - жена зовет. Дел много, хозяйство большое. У нас нора на три спальни с двумя входами, общая территория для охоты на сусликов.
      - Подожди, ты не знаешь оазис поблизости? – спросила с надеждой девушка.
      - Нет, не знаю. Но это не значит, что его нет. Я уверен, что ты обязательно найдешь. Может быть, дальше на Западе. Главное – идти с верой по следу. Удачной охоты! – ответил волк и скользнул в предутреннюю мглу.
      Девушка повернулась ко мне. Она протянула руку и коснулась моего небритого лица.
      - Остров находится на Востоке и ты обязательно до него долетишь, - сказала она и тотчас восточный ветер протянул свои ленты сквозь ее волосы, туда, где уже сиял рассвет.
      С неясным чувством я смотрел в черные глаза, но они уже глядели мимо, на еще темный Запад. Я поднялся и, превозмогая боль, на носках пошел к своему шару. Я готовил его к полету, но единственным, что занимало меня и скрадывало боль, было усилие не смотреть на Запад. Через двадцать пять минут пятнадцать секунд я включил форсунки, и горячий воздух стал наполнять шар. Восточный вечер крепчал. Я был в корзине, не мигая, смотрел на Восток и ждал, когда ветер потянет шар за собой. Но вдруг мои глаза уперлись в такое знакомое и незнакомое лицо.
      - Подожди, - прошептала девушка. – я совсем забыла. Она приложила руку к сердцу, потом резко, с почти неслышным стоном протянула ее мне. На узкой ладони лежал маленький белый цветок.
      - Это тебе.
      - Зачем? Он же все равно завянет.
      - Да, он завянет через минуту, но если ты положишь его между страниц книги, то он высохнет и сохранится. Потом пройдет много лет, ты станешь старенький и слабый. У тебя не будет другого занятья, кроме листания книг, ведь на острове запрещено радио и будильники. Однажды, ты возьмешь книгу и между ее страниц увидишь этот цветок. Ты вспомнишь свой воздушный шар и меня, и, пока будешь думать обо мне, время будет течь мимо как ветер, не смея нарушить ход твоей мысли.
      Я нерешительно протянул руку и взял цветок из дрожащей, холодной руки. Расстояние между нами увеличивалось. Сначала медленно, потом быстрее – ветер уносил меня на Восток. Девушка все еще стояла, протянув руку ко мне, и вдруг закричала... Она кричала что-то об оазисе и о птицах.... О том, что теперь они летят на Восток. Я опустил тяжелые горящие глаза, и мой взгляд упал на цветок. Из-под зеленых листьев тянулись бутоны, они медленно раскрывались яркими прекрасными цветами, окружая сверкающий белый цветок сияющей короной... и тогда я все понял, но ветер нес меня прочь. Непоправимо и безвозвратно. И мне захотелось, чтобы все... все оказалось сном... И ветер запел долгим джазом.
     
      Я открыл глаза. Девять часов. Тридцать две секунды тому назад щелкнуло реле будильника и включило радио, настроенное на джазовый канал. Какой замечательный сон я видел! Я снова опустил веки, пытаясь восстановить в памяти увиденное, но с каждой секундой терял больше, чем обретал. Только запах цветка, казалось, усиливался. Я протянул руку к лицу. В моей руке среди сияющих ярких соцветий искрился прекрасный белый цветок. Я медленно поднялся и подошел к своему столу. Слева от стола было большое окно во всю стену. За окном горшки с цветами, решетка балкона, заросли какого-то вечноцветущего белым растения, каменный забор, эвкалипты, дорога, по которой проносятся редкие машины, зеленый склон холма, выше - дома. За домами - горы, за горами - леса и великая пустыня, за пустыней - океан, а посреди океана остров. На острове у подножия холма стоит дом с красной черепичной крышей. Вокруг него растут высокие сосны. Они дрожат под ветром и что-то говорят, но никто их слушать не хочет. Никто, кроме девушки. Она слушает сосны и думает. Ее мысли как птицы, парят высоко и улетают. Я встречаю их, уставших и пыльных. Перебираю им перышки и кормлю своими сказками. О чем эти мысли - не скажу. О чем сказка – вы знаете. Скажу, о чем думаю я: Где взять десять ящиков канцелярского клея?

2008

Пустыня