Глава 6. Скандал

С того дня жизнь в доме круто изменилась, если и не для всех, то уж для Алика и Наили с дядей Гусиком и тетей Садыхой - точно. Теперь они часто проводили вечера вместе – или за столом во дворе или в комнате Гусика и Садыхи. А каждую пятницу «Мой родной» обходила всю коммуналку и просила с шести до восьми вечера не занимать ванную, потому что им с Наилей нужно будет в это время купать ребенка. Мало этого – тетя Садыха начала сумками таскать к Наиле продукты, а когда раз в месяц отоваривалась в особом партийном магазине, где дяде Гусику как персональному пенсионеру полагались хорошая колбаса, сардельки, шпроты, московские конфеты и много чего другого, то первым делом она тащила весь этот дефицит во флигель…

В общем, что там говорить – многие просто не узнавали тетю Садыху, от которой не то, что дополнительного талона на сахар – соленой воды у моря было не допроситься.

Наиля тоже менялась на глазах – она чуть поправилась, похорошела и теперь ходила по улицам с коляской, не горбясь и не пряча глаза от людей.

Но вот Наргиз-ханум все эти перемены готовили не самый приятный сюрприз.

Дело было уже осенью, когда на бакинские улицы нисходит какая-то особая истома, погода стоит не жаркая и не холодная, а такая как надо, на инжирных деревьях качаются тяжелые перезрелые плоды, день тянется долго, и, кажется, что если когда-то на земле и вправду существовал рай, то размещался он здесь, на берегу темно-зеленого Хазара. Усидеть в такие дни на работе было совершенно невозможно, центр города с утра до вечера заполнен народом, так что становится совершенно непонятно, кто же, когда и где в этом городе работает. Впрочем, разве в раю кто-то должен работать?!..

Расслабляющая одурь этих дней подействовала даже на исполнительную Наргиз-ханум, и она, отпросившись на два часа раньше с работу у своего начальника, доехала из Академгородка до Баксовета, оттуда спустилась пешком по Коммунистической, заглянула по дороге в «Академкнигу», а затем перешла на другую сторону дороги и, перейдя Площадь молодежи, направилась к «Универсаму». День был удачным, так как к ее приходу в «Универсаме» как раз выбросили очень неплохую докторскую колбасу, а в молочном отделе еще осталось с утра несколько пачек творога и бутылок кефира. Сметаны, само собой уже не было, но на нее Наргиз-ханум и не рассчитывала… Того, что она купила, должно было и так хватить на уютный ужин с Фариком.

Чрезвычайно довольная собой, Наргиз-ханум направилась к дому через парк семи фонтанов и, проходя по нему, увидела... прогуливающуюся с коляской Наилю, рядом с которой шел ее Фарик. Нет, они не целовались, слава Богу, до того, чтобы целоваться, когда на улице полно народа, ее сын пока не дошел, но идиотская улыбка на его еврейском лице и еще более идиотская его походка не оставляла никаких сомнений в характере их отношений. Фарик шел рядом с коляской и что-то увлеченно говорил, размахивая руками, а Наиля слушала, не произнося ни слова, но время от времени восхищенно качая головой с пышными каштановыми волосами…

Почувствовав, как у нее перехватило дыхание и закололо давно не напоминавшее о себе сердце, Наргиз-ханум вдруг больше всего испугалась, что Фарик и Наиля смогут ее заметить, и быстренько свернула в сторону бокового выхода из парка, ведущего к кинотеатру «Араз». Выскочив на улицу Азизбекова, она ускорила шаг, а когда добралась до дома, то, несмотря на продолжавшее колоть сердце, почти взбежала на несколько ступенек, ведущих к главной двери квартиры.

Войдя в свою чистую, аккуратную комнатку, она заперла дверь и попыталась успокоиться. Больше всего она злилась на старую Садыху – та знала, не могла не знать о том, что Фарик и Наиля… встречаются, и ни слова ей не сказала! А она еще считала ее хоть и простой, но порядочной женщиной! Садыха ее предала, и другого слова, определяющего все происшедшее, Наргиз-ханум подобрать не могла.

И все же она сумела успокоиться и взять себя в руки – ради сына, ради его будущего. В конце концов, - говорила она себе, - лишь бы эта Наиля не была беременна, и тогда все можно уладить. Фарик – умный мальчик, если ему все правильно объяснить, он поймет и примет правильное решение. Главное тут – не навредить, правильно построить разговор…

И Наргиз-ханум начала на бумаге набрасывать развернутый план разговора с сыном, который, в конце концов, начал напоминать тезисы к докладу на какой-нибудь научной конференции.

Фарик появился дома через час, на пороге чмокнул мать в щеку и Наргиз-ханум отметила про себя, что поцелуй его был на этот раз исключительно «на автомате», без былой теплоты, и горько усмехнулась про себя этому своему наблюдению.

- Есть будешь? – спросила она сына, и когда Фарик стал с удовольствием уплетать хлеб с докторской колбасой, запивая этот буттерброд холодным кефиром, как бы невзначай обронила:

- Что с твоей диссертацией?

- Если честно, то ничего, - признался Фарик. – Айдын-муаллим торопит, говорит, что нужно поскорее провести предварительную защиту, а я застрял на второй главе. Знаешь, я думаю поменять название темы. Скажем, назвать работу «Еврейские и арабские философы эпохи Восточного Ренессанса как основоположники основных гуманистических течений в мировой философии». Это будет гораздо ближе к истине…

- Ты понимаешь, что ты делаешь?! – Наргиз-ханум на мгновение заглянула в свои тезисы. – Ты понимаешь, насколько важно для тебя, для твоей карьеры ученого, для всего твоего будущего защитить диссертацию?! Но в последнее время у меня появилось такое чувство, что тебе на это наплевать…

- Да не наплевать мне! – раздраженно поморщился Фарик. – Просто в жизни ведь есть что-то еще, помимо диссертации. И потом, я же сказал тебе, что не хочу ничего бросать, я собираюсь поменять тему…

Наргиз-ханум, стоя у буфета, спиной к Фарику, еще раз заглянула в тезисы и решила, что настал удачный момент для перехода к основной теме разговора.

- Может, ты и жениться собираешься? – спросила она, чуть повышая голос.

- Может, и собираюсь,- ответил Фарик, отставляя в сторону стакан с кефиром.

Дальше в тезисах значилось: «Напомнить о позорном прошлом Н.»

- И на ком же? Может быть, на той проститутке, которая живет во дворе?!

- Мама, - Фарик сцепил на столе кисти рук, - во-первых, у Наили есть прекрасное имя. А во-вторых, если ты еще раз так ее назовешь, будет плохо. Я собирался тебе все рассказать со дня на день, но если ты сама все узнала, это еще не значит…

- Ну, хорошо! – Наргиз-ханум подсела за стол и постаралась сделать так, чтобы ее голос звучал как можно доверительней. – Допустим, я насчет нее не права, хотя о ее прошлом знает пол-города, и я просто констатирую факт, а на константацию фактов не обижаются. Но давай говорить откровенно. Эта… Наиля, по сути, просто первая… девушка в твоей жизни, которая ответила тебе симпатией на симпатию. Не хочу уточнять, почему это произошло, иначе ты опять начнешь обижаться. Но с чего ты взял, что это – настоящее чувство?! Что завтра она… вы не охладеете друг к другу?! Может быть, стоит подождать, защитить диссертацию, встать на ноги, проверить свое чувство на прочность, наконец?!

Тут Наргиз-ханум перевела дыхание, вспомнила, что там было написано в оставленной ею на буфете шпаргалке и продолжила:

- Подумай, сам: ну о чем вы будете говорить? Какие у вас могут быть общие интересы?! Ты – молодой, перспективный ученый с широким кругозором, а она… говорят, даже среднюю школу не закончила, на панель пошла!.. Ну хорошо, молчу я об этом, молчу!.. Но ты подумал о том, пара она тебе или нет?!

- Знаешь, мама, - сказал Фарик. – мне трудно с тобой об этом говорить, потому что мы никогда не на такие темы не разговаривали, но я думаю, что если человек может объяснить, настоящее у него чувство или нет, то это чувство точно не настоящее. Он должен это знать – вот и все!

На этом та часть их разговора, которая развивалась точно по плану Наргиз-ханум, была закончена. Потому что дальше Фарик сказал такое, что Наргиз-ханум мгновенно забыла все, что было написано на листке, и начала говорить так, как подсказывало ей обиженное материнское сердце, которое вновь начало нестерпимо колоть.

- А готовит она, между прочим, лучше тебя. И плов, и долму, и кюфту! - вот что сказал Фарик.

- А, так она тебя за тарелку долмы приманила! – взвилась Наргиз-ханум. - А ты подумал, какой позор навлекаешь на нашу семью, на память своего отца, если женишься на этой своей Наиле?! Что скажут люди, когда узнают, что последний прямой потомок Фархада Караева, носитель его имени, представитель аристократического рода женился на прости Господи ком?!

- Ой, мама, только не надо про аристократизм нашего рода! – поморщился Фархад. – Ты прекрасно знаешь, что пока на участке моего прапрадеда не забил нефтяной фонтан, он был обыкновенным водоносом! Об этом в школьном учебнике истории написано!

- Ну, хорошо, как ты себе представляешь эту вашу женитьбу?! Где вы будете жить?! Или у нее хватит совести спать с тобой в одной комнате с матерью или братом?! Неужто она у тебя совсем бесстыжая?!

- Этот вопрос мы как раз уже решили. Алику дают на заводе квартиру на Баилове из освободившегося фонда. Так мы с Наилей пока переедем туда, а он останется во флигеле.

И эти слова Фарика окончательно добили Наргиз-ханум: она поняла, что они действительно все решили - без нее.

- Ну и женись на своей шалаве! – выкрикнула она. – Пусть она за твоей спиной гуляет направо и налево!

- Мама, я тебя просил!..

- Шалава – она шалава и есть! – еще громче, так чтобы стало слышно во всем доме выкрикнула Наргиз-ханум. – И если ты это сделаешь, видеть тебя больше не хочу – иди, жри свою долму!

- Ну и пожалуйста! Хоть сегодня!- Фарик рывком распахнул дверь, вышел в коридор, а затем послывшался громкий хлопок центральной двери.

А через пять минут после этой сцены тетя Саддыха остородно постучала в комнату Наргиз-ханум.

- Наргиз, мой родной, можно с тобой поговорить на минутку? – сказала она по-русски и, не дожидаясь ответа, проскользнула в комнату.