Последний рыцарь

Ее звали Маха, и была она самой эпатажной личностью в самом «непродвинутом» институте. Институт полностью назывался очень приторно и длинно. В Городе Ветров так не принято, и его прозвали попросту НарХозом. Что-то было в названии этакое провинциальное, не городское и еще что-то грустное.

Маха была неотразима, по-восточному красива. Матовая кожа, глаза цвета меда, высокая, с густой гривой волос до талии. Она не могла спокойно пройти и ста метров по центральной улице, немедленно следовала реакция мужчин, вслед ей наперебой высказывались сладкие эпитеты, и все ораторы обязательно цокали языком. Кроме всего, что дала ей природа, у нее еще был и вкус. Вкус с большой буквы. Одежда покупалась только у знаменитого на всю Москву фарцовщика Славы с Баррикадной, какие-то там «Березки», «Чинары» и «Альбатросы» в расчет не принимались, костюмы были haute couture с заоблачной ценой. Хотя причем здесь это, даже из мешка ширпотреба фабрики Володарского она бы могла выбрать то, что никогда никто не заметил бы.

Естественно и окружение ее было соответствующим. Весьма достойных мужчин Города, она умела шокировать наповал: притащит, например, в «центровой» ресторан маленькую обезьянку, и кормит ее из ложечки хурмой, не обращая внимание на раскрытые рты посетителей, которые в эти минуты становились очень похожими на ее любимицу. Для Города Ветров это был поступок. Но ее мало тревожила репутация. Маха неслась по жизни, как тайфун к побережью Японии.

Его звали Чувак. Просто Чувак, это пошло, наверно, оттого, что всех обитателей города он называл именно так, причем не делал разницы по половым и возрастным признакам. В жилах Чувака текла и бурлила кровь четырех народов, что, в общем-то было и не в диковинку в Городе, где их проживало такое множество. Но каждый из четырех отдал ему свои лучшие качества. Бакинец, одним словом. Чувак был славным смазливым бакинским пареньком с греческим именем, азербайджанской фамилией и еврейским воспитанием. Четвертая кровь, украинская, подарила ему могучий рост и невероятный аппетит, который никак не приводил к избытку веса.

Он учился на три курса младше ее и при каждой встрече с ней в длинных коридорах НарХоза краснел, как юный паж, завидевший свою принцессу. Хотя стоило ему посмотреть чуть в сторону, чтобы поймать восторженные взгляды сокурсниц уже на себе самом. Но Чувак смотрел явно не туда, да еще при любых разговорах об объекте его воздыханий он раскалялся, как агрегат в финской бане, и, не дай бог, что-то пошлое сказать о ней. Он тотчас же лез в драку и требовал фактов. Найти очевидцев тайфуна, разумеется, было сложно, и на этом очередной «базар-вокзал» затихал.

Как-то в конце мая Чувак, радостный, выбегает из здания института на стоянку между Баксоветом и НарХозом. Заводит папин рыдван, поворачивает направо, на Коммунистическую улицу, и видит картину – его принцесса ловит такси. Это действо заслуживает, конечно, подробного описания.

У кромки тротуара скопилось машин пять, все сигналят, воркуют, поют дифирамбы, щелкают пальцами и поют. Движение замерло, лишь кто-то старается объехать пробку по противоположному тротуару. Маха достойно отбивается и ищет в этом хаосе машину-такси. Чувак каким-то чудом притискивает свой «Ноль-бир» к кромке тротуара, открывает дверь и кричит: «Маха, садись!» Она, услышав свое имя, просто запрыгнула в машину, наверно, не глядя. Шоу это ей порядком надоело. Вообще-то за ней каждый день приезжала машина, а вот как она попадала утром в институт, не знал никто, даже Чувак. Она запрыгнула, причем назад, грамотно. Зачем ей светиться? Чувак рвет с места, покрышки в дым, выруливает на Гуси Гаджиева и чуть было не сшибает на красном свете пешеходов. А почему? У него за спиной Она вдруг заговорила.

Что это был за говорок! Она не говорила, она скорее мяукала, по-бакински, как кошечка, растягивая слова на гласных и даже на согласных. - Ой привет-д-а-а, а-а-а я тебя не знаю. Джаник, ты не отвезешь меня к такой-то гостинице, а, джигяр? Ну, представьте, каково было бы отказываться пареньку в 19 лет, в голове море иллюзий, а тут Она просит какую-то мелочь. - Конечно! Пока он рулил по бакинским улицам, постоянно нажимая на клаксон, она болтала без умолку. Чувак толком и не понимал о чем, только наслаждался ее певучим акцентом. Потом она попросила включить магнитолу и закурила дорогую сигарету. Ну, вот гостиница перед капотом, и Маха выпорхнула из кабины: - Дж-а-а-а-ник, а ты не сможешь меня отсюда забрать часиков в 12? Да, перспектива! Чуваку отмазываться от папы («Где моя машина?»), пропасть на всю ночь. Кошмар, фильм ужасов! Но, понимая, что когда принцесса ловит такси, в городе начинается революция, он только кивает в ответ.

Чувак приехал минута в минуту и ждал потом еще минут сорок, может быть час. Чуть было не уснул. Наконец она появилась. Боже, он ничего в жизни не видел прекраснее. Рассерженная львица. Ее глаза горели, она нервно курила и шла к машине походкой Элизабет Тейлор в фильме «Клеопатра». Молча села, выбросила окурок щелчком и произнесла: - Едем на море. Чувак еще подумал, кто же ее так разозлил, но вопросы он перестал задавать еще в пионерском прошлом. Ну, где в Баку море, Чувак знал хорошо, но вот какой именно участок Апшеронского побережья она имела в виду, необходимо было выяснить. И один вопрос он все же задал: - А куда? - В Бильгя, я покажу, включи Донну Саммер. Пустая дорога, машина вылетает в Сураханы, и в салон залетает запах бакинских пригородов, мазута и соли. Ехали молча, только подпевали Донне Саммер: «Bad girls, bad girls».

Чувак, конечно, понимал, что шансов стать героем ее романа у него столько, сколько у таксиста выиграть гонку с Шумахером. Но его прогулка по облакам продолжалась. Скоро кончилась цивилизованная зона побережья, и пошли дикие пляжи Апшерона. -Останови здесь! Остановились между каменным столом и песчаной отмелью. Уникальное место в Бильгя. -Купаться будешь? -Нет, холодно еще. Боже, от чего он отказался. Короче, она идет купаться одна, снимает с себя все это «Шанель-Эскада», бросает прямо на песок и ныряет в море при свете фар машины. Чувак чуть было в обморок не упал, но нашел в себе силы мужественно выключить фары. Через минут десять она выныривает, подходит к машине и говорит: -Есть чем вытереться? На счастье был плед сзади на сидениях (папаша Чувака берег таким образом первозданный облик сидений). Она завернулась в плед и промурлыкала: -Сколько времени? -Два часа. -Поехали домой! Куда домой и потом к кому домой? Но завел машину. Она оделась на заднем сидении, а потом пересела вперед. Надо же, принципы рухнули! Когда въехали в город, она сказала адрес. Чувак чуть не выпал. Улица Лермонтова, дом работников ЦК. Надо же, адресочек. Она склонила голову ему на плечо и молчала. Чувак необратимо впадал в нирвану. Ее запах. Ветер, прорвавшийся в открытое окно. Донна Саммер. «Bad girls, bad girls». Подъехали к номерному подъезду, Чувак проснулся от сладкого сна, грезы покинули его сознание со скрипом. Она выплыла из машины, поцеловала его в щечку, но так, что он понял, как пролетел! И скрылась в подъезде.

На следующий день подходит к Чуваку «главный собиратель слухов» и говорит: -Чувак, ну, ты герой. С Махой крутишь? -А что? -Да, расскажи, как она? -Кто тебе сказал? -Да так, видели Вас. -Где? -Ну, Чувак, ты прям как киножурнал «Хочу все знать». -Знаешь что, всё! Замяли эти басни. -Ну, Чувак, как знаешь... Вообще она как надо! И тут терпение его закончилось. Сцепились они так яростно, что мы их еле разняли. Каждый из них, конечно, пообещал другому ужасные последствия, по сравнению с которыми попасть к людоедам Новой Гвинеи в голодный год показалось бы раем. Но Чувак после всего этого ходил по институту какой-то странный. И в глазах его горел удивительный огонь, наверно, как у славного рыцаря Ланселота, спасшего честь своей королевы.