Образы Иисуса Христа и Понтия Пилата

В РОМАНАХ М. БУЛГАКОВА «МАСТЕР И МАРГАРИТА», В. ТЕНДРЯКОВА «ПОКУШЕНИЕ НА МИРАЖИ» И Ч. АЙТМАТОВА «ПЛАХА»

Выдающийся памятник словесного искусства, своеобразный литературный шедевр Библия сама на протяжении веков и тысячелетий служила богатейшим источником разнообразных тем и сюжетов для многих произведений мировой литературы и искусства. Среди многочисленных художественных произведений, созданных в XX веке по библейским мотивам, особо выделяются романы русского писателя М. Булгакова «Мастер и Маргарита» и киргизского писателя Ч. Айтматова «Плаха». В обоих произведениях использована самая трагическая библейская история необычного допроса иудейским прокуратором, язычником Понтием Пилатом «философа-бродяги», основателя христианства Иисуса Христа и жестокой, бесчеловечной казни последнего. Художественный конфликт и трагический финал сюжета в обоих романах зиждутся на бескомпромиссном столкновении силы добра и силы зла, света и тьмы, гуманизма и жестокости. На первый план выдвигается проблема власти и истины, справедливости и насилия, грубой силы и совести, правды и лжи в глобальном, общечеловеческом масштабе, чем и объясняется, казалось бы, «неожиданный» факт обращения Ч. Айтматова, представителя исламского мира, к библейскому сюжету.

В Центре внимания обоих авторов находятся образы Иисуса Христа и Понтия Пилата, художественная интерпретация которых определяет собой идейный Пафос произведений, манеру и стиль авторского повествования, принципы композиции и ход развития сюжетной линии романов и, конечно, эстетическую, нравственно-философскую концепцию авторов.

К этим произведениям впрямую примыкает и роман В. Тендрякова «Покушение на миражи», где образ Христа и проблема христианства занимают ведущее место, хотя и без указанной кульминационной сцены встречи Иисуса Христа с Понтием Пилатом.

При единстве и общности темы в этих романах мотивы обращения к образу Христа разные, у каждого из романистов своя концепция образа, своя,

индивидуальная трактовка христианства как религии в ее соотнесенности с современной эпохой.

Героя романа «Покушение на миражи» Георгия Петровича Гребина, профессора, физика-теоретика, занимает вопрос о существовании вообще в истории Иисуса Христа — был таковой в действительности или не было его. Ему важно выяснить также, как отражаются на ходе истории индивидуальные особенности выдающейся личности. Такова исходная позиция, точка отправления автора романа. «Когда-то у нас безоговорочно отвергали его историческую реальность —

мифическая фигура, плод воображения многих поколений. Сейчас же... все наши историки раскололись на два лагеря, одни по-прежнему считают—такового в действительности не было, другие утверждают — был, существуют скупые - свидетельства»,—рассуждает герой романа и утверждает: «Я склонен верить последним». Подтверждение этому он получает с помощью ЭВМ, куда он заложил запрограммированную модель нужного ему отрезка истории — начало первого века.

Получив методом математического анализа образ Христа, машина убивает его за три года до его мученической гибели на кресте («убийство против истории», «убийство из XX века»), но «Христос снова воскрес»—история без него не обошлась.

В. Тендряков снимает с Христа ореол божественности, ратует за «реального Христа», без каких-либо напластований, воссоздает его образ как живого человека, реальной исторической и, конечно, выдающейся личности. «Коль Возникло мощное движение—христианство; то у истоков его непременно должна находиться и выдающаяся среди других личность»,—таков гипотетический постулат, воспринимаемый героем романа за объективное обстоятельство, как исторический аргумент в пользу существования реального Иисуса Христа, и соответственно в романе воссозданы некоторые черты его внешнего облика, отмечены противоречивые моменты его учения.

Роман М. Булгакова «Мастер и Маргарита» тоже начинается со спора о Христе, спора двух московских литераторов-атеистов. Председатель правления одной из крупнейших московских ассоциаций писателей (МАССОЛИТ) и редактор толстого художественного журнала Михаил Александрович Берлиоз заказал молодому поэту Ивану Николаевичу Поныреву (Бездомному) большую антирелигиозную поэму, главное действующее лицо которой Иисус, очерченный «очень черными красками», получился «ну совершенно как живой, хотя и не привлекающий к себе персонаж». Неудовлетворенный поэмой Берлиоз читает автору нечто вроде лекции о Христе, «хотел доказать поэту, что главное не в том, каков был Иисус, плох ли, хорош ли, а в том, что Иисуса-то этого, как личносги, вовсе не существовало на свете и что рассказы о нем — простые выдумки, самый обыкновенный миф». Обнаруживая солидную эрудицию и опираясь на античные источники, редактор утверждает, что «то место в пятнадцатой книге, главе 44-й знаменитых Тацитовых «Анналов», где говорится о казни Иисуса, — есть не что иное, как позднейшая поддельная вставка».

В это самое время антирелигиозной беседы перед писателями на Патриарших прудах неожиданно появляется незнакомый и весьма странный человек, принятый собеседниками за иностранца, а тог, представившийся путешественником, консультантом, профессором черной магии, является не кто иной, как дьявол — «враг рода человеческого», почти антихрист, соперник самого Бога — Воланд. Недоумевая по поводу отрицания существования Христа московскими писателями, к тому же не верящими еще и в Бога, который, по словам Воланда, и «управляет жизнью человеческой и всем вообще распорядком на земле», он с глухой угрозой объявляет своим собеседникам: «Имейте в виду, что Иисус существовал». И дьявол рассказывает им историю Понтия Пилата и Иисуса Христа — сцену допроса-суда, после чего он вдруг осведомился: «А дьявола тоже нет?»

— И дьявола, — твердо ответил Иван Николаевич. Тогда «иностранец» страстно попросил: — Но умоляю вас на прощанье, поверьте хоть в то, что дьявол существует! О большем я уж вас и не прошу. Имейте в виду, на это существует седьмое доказательство, и уж самое надежное! И Воланд предъявил это седьмое доказательство, вследствие чего литераторы-безбожники жестоко наказаны: Берлиоз попал под трамвай, а Иван Бездомный с диагнозом шизофрения — в больницу для душевнобольных, где в форме его сновидения рассказана сцена ужасной казни Христа на Лысой Горе. Так именно дьявол—эта

«часть той силы, что вечно хочет зла и вечно совершает благо», доказывает своим собеседникам-атеистам существование и Бога, и Христа, и дьявола.

Ч. Айтматов не ставит под сомнение существование Христа. Его интересует другой вопрос: вписывается ли образ Христа и его учение в действительность XX века и насколько действенно и приемлемо христианство как религия с его проповедью добра и царства всеобщей справедливости для нашей трагической, постиндустриальной эпохи. Эту проблему, как основной замысел романа, писатель решает на примере судьбы главного героя произведения Авдия Каллистратова, вставшего на путь новомыслия на поприще вероучения, поиска нового Бога, Бога-Завтра. Он выдвигает идею развития категории Бога в историческом времени, берет на себя миссию спасителя современного человечества, решает отвратить силой слова и убеждения гонцов за анашой во главе с Гришаном —

этим маленьким современным Пилатом—от пагуби наркомании и нравственной деградации общества, но потерпел полный крах, был сброшен с поезда на полном ходу, после чего по аналогии с горьким историческим прецедентом, случившимся с одним «галилейским чудаком», и следует рассказ о библейской истории Понтия Пилата и Иисуса Христа, которого Авдий, в качестве его ученика, согласно принципу исторической синхронности перенесенный в древний Иерусалим, пытается предупредить о предательстве и казни. И здесь его постигает полная неудача. Ибо среди иерусалимской толпы «никто его не слышал, никто не замечал его присутствия. Ведь ему еще предстояло родиться в далеком двадцатом веке».

Затем следуют полные ядовитого сарказма размышления автора, вложенные в уста разочарованного героя: «И к чему в наш век давно обветшавшая... религия? Разве материалистическая наука не вбила осиновый кол в могилу христианского вероучения... Не смела их решительно и властно с пути прогресса и культуры — единственно верного пути? Теперешнему человеку, казалось бы, нет нужды исповедовать веру, ему будет вполне достаточно знать об этих умерших учениях в порядке общей исторической осведомленности... Но к чему мы пришли, что у нас есть взамен той милосердной, жертвенной, давно отброшенной на обочину, злорадостно высмеянной реалистическими мировоззрениями идеи? Что у нас есть подобное, вернее, происходящее?.. На подходе новая могучая религия—религия превосходящей военной силы... Кто же теперь боги, как не меняется. Правда, и здесь он всячески намекает Иешуа отказаться от этих слов, сказанных им Иуде из Кириафа, предавшему его, но это не в правилах Иешуа: «Правду говорить легко и приятно», — признается он. Только после этого Пилат утверждает смертный приговор, вынесенный в собрании Малого Синедриона, так как были задеты интересы Рима — этого оплота рабства. Прокуратор проявил служебное рвение, карьеризм и, конечно, трусость — самый тяжкий из людских пороков. В глубине души это осознает и Понтий Пилат, совершивший неслыханное преступление против истины и совести. Поэтому он, хоть и с опозданием, пытается исправить свою трагическую ошибку. Но это ему не удается. Однако следует заметить, что Иешуа был схвачен и осужден местной властью, собственным народом, на что и делает акцент Понтий Пилат. Исполняющий обязанности президента Синедриона первосвященник иудейский Иосиф Кайфа при тайной беседе с прокуратором настоял на том, чтобы согласно закону и обычаю, в канун великого праздника Пасхи, освободить не Иешуа, как требовал прокуратор, а Вар-раввана, мятежника и убийцу — человека более опасного для общественности. Ершалаимский Храм во главе с первосвя-щенниками и старейшинами боялся соперничества с учением Иешуа, более популярным среди простых и обездоленных людей. Главный мотив в действиях Иосифа Каифы — зависть, отмеченный также в Евангелиях от Матфея и от Марка: «Понтий Пилат знал, что предали Его из зависти».

Дело в том, что власть Синедриона пользовалась большим влиянием в Иудее, под которым, видимо, находился и прокуратор. Как пишет В. Тендряков, - нынешний первосвященник Иосиф Кайфа имеет осанну царя Соломона, но во всем послушен своему тестю Ганану. И в Синедрионе среди семидесяти одного избранного сидят, помимо самого Ганана, еще пятеро его сыновей, им подчиняются остальные. Царствующие потомки Ирода Великого не смеют им перечить, римский прокуратор вынужден с ними считаться. Синедрион — высшая власть Иудеи и Израиля!.. После Ирода Великого в Иудее не было более могущественного человека. Он верно служил Риму и заставлял служить себе Рим. Он ставил первосвященников и снимал их. Он мог вызвать на суд царствующих тетрархов и заставлять их вымаливать прощение. Он даже пытался влиять на судьбу мира, ибо евреи всюду, а где евреи, там должна ощущаться и власть Ганана».

По этой причине; думается, тетрарх «отказался дать заключение» по делу Иешуа и «смертный приговор Синедриона направил» на утверждение прокуратору, т. е. тетрарх просто не захотел вмешаться в дела Синедриона. В Ершалаиме троевластие, а между ними конфликты, интрига и соперничество. Ответственность за утверждение решения Синедриона о казни Иешуа возлагается на Понтия Пилата, а его отношение с ершалаимской духовной властью тоже далеко не идеальное. Вот почему тайная беседа между прокуратором. и Иосифом Каифой—после вынужденного утверждения решения Синедриона о казни— протекает в атмосфере взаимной ненависти и взаимных угроз. Беседа принимает форму острой, непримиримой словесной дуэли. «Тесно мне... тесно мне!.. Тесно мне стало с тобой, Кайфа... Побереги сe-бя; первосвященник... Так знай же, что не будет тебе, первосвященник, отныне покоя! Ни Тебе; ни народу твоему... Это я тебе говорю—Пилат Понтийский, всадник Золотое Копье», — наступает Пилат. И Кайфа в свою очередь угрожает прокуратору: «Знаю, знаю!.. Знает народ иудейский, что ты ненавидишь его лютой ненавистью и много мучений ты ему причинишь, но вовсе ты его не погубишь! Защитит его бог! Услышит нас, услышит всемогущий кесарь, укроет нас от губителя Пилата!»

«О нет!..—продолжает угрожать прокуратор.—Слишком много ты жаловался кесарю на меня, и настал теперь мой час, Кайфа! Теперь полетит весть от меня, да не наместнику в Антиохию, и не в Рим, а прямо на Капрею, самому императору, весть о том, как вы заведомых мятежников в Ершалаиме прячете. от смерти».

Но Пилат терпит поражение. Эти Трение и интрига между прокуратором и первосвященником не могли, конечно, не повлиять на решение Пилата утвердить смертный. приговор Иешуа.

Этим следует объяснить и тот факт, что во время допроса Га-Ноцри Пилат испытывает головную боль, тоску, помышляет о смерти, хоть и про себя, но признается: «Мой ум. не служит мне больше», и, возражая против обращения к нему Иешуа: «добрый человек», отвечает, думается, не без внутренней поле-мики с ершалаимской духовной властью: «Ты ошибаешься. В Ершалаиме все шепчут про меня, что я свирепое чудовище, и это совершенно верно».

Пилат как бы находится между двумя огнями, он раздвоен, фигура —тоже трагическая, и внутренне далеко не свободен в решении вопроса о казни Иешуа. Поэтому допрос он проводит вяло, неохотно и, наконец, после долгого. колебания, против собственной воли утверждает решение Синедриона.

Тут надо учесть и давление фанатичной толпы, натравленной первосвященником и с нетерпением требующей: «Распни его!»—Иешуа, а на параде казни за солдатской цепью «уже шло около двух тысяч любопытных, не испугавшихся адской жары и желавших присутствовать при интересном зрелище».

И то, что Пилат весьма тонко и дипломатично организовал убийство Иуды, и тридцать дирхамов были подброшены в храм к первосвященнику, была месть Пилата, давшего знать Каифе, что тайна предательства разгадана.

На раздвоенность и трагичность образа Понтия Пилата; теперь уже пол-ностью раскаявшегося в своем преступлении против Иешуа, указывает и конец романа, когда Воланд приводит Мастера на встречу с ним, прикованным к одинокой скале и сидящим в каменном кресле около двух тысяч лет. Пилат жалуется на свою судьбу, говорит, что у него плохая должность и что он более всего в мире ненавидит свое бессмертие и неслыханную славу. Он утверждает, что охотно бы поменялся своей участью с оборванным бродягой Левием Матвеем, посланным Иисусом Христом к Воланду с сообщением о том, что «он прочитал сочинение мастера, и просит его взять с собой мастера и наградить его покоем». Своеобразный посредник между Христом и прокуратором, Воланд рассказывает о душевных муках и страданиях Понтия Пилата, который, «когда спит, то видит одно и то же — лунную дорогу, и хочет пойти по ней и разговаривать с арестантом Га-Ноцри, потому что, как он утверждает, он чего-то не договорил тогда, давно, четырнадцатого числа весеннего месяца нисана». И, освобожденный мастером, по словам Воланда, «выдуманный им герой» — Пилат все две тысячи лет жаждавший увидеть свою жертву — Иешуа, который в свою очередь ждет его, отправляется к нему, сопровождаемый словами Воланда: «Оставьте их вдвоем... не будем им мешать. И, может быть, до чего-нибудь они договорятся».

Следовательно, вечный спор и вечное противостояние добра и зла продолжается. Встреча Понтия Пилата с Иешуа состоялась. Она изложена тоже в форме сновидения Ивана Николаевича Понырева, теперь уже профессора: «Рядом с человеком в плаще с кровавым подбоем идет какой-то молодой человек в разорванном хитоне и с обезображенным лицом. Идущие о чем-то разговаривают с жаром, спорят, хотят о чем-то договориться.

— Боги, боги, — говорит, обращая надменное лицо к своему спутнику, тот человек в плаще, — какая пошлая казнь! Но ты мае, пожалуйста, скажи, — тут лицо его из надменного превращается в умоляющее, — ведь ее не было Молю тебя скажи, не было?

— Ну, конечно, не было, — отвечает хриплым голосом спутник,— это тебе померещилось.

— И ты можешь поклясться в этом?—заискивающе просит человек в плаще.

— Клянусь,—отвечает спутник, и глаза его почему-то улыбаются. — Больше мне ничего не нужно!..»

Освобожденный Мастером Понтий Пилат прощен и Иешуа, но это прощение равносильно торжеству добра над злом. Как две тысячи лет назад Иешуа простил своего предателя, невежественную толпу и своего палача, которые, по его словам, не знают, что делают и на кого руки поднимают, сказав уже на кресте, что в своей смерти он никого не винит, и почти добровольно, как божественную, историческую, небесно-земную предопределенность, принял мученическую смерть, так и сейчас, через две тысячи лет после своей гибели, он простил Пилата — на зло ответил добром. Только добром, беспредельной любовью можно одержать победу над злом — такова нравственно-философская концепция М. Булгакова в романе «Мастер и Маргарита», исходящая из

горького опыта истории человечества, на протяжении тысячелетий доказавшего, что отвечать злом на зло, значит порождать новое зло, кровную месть, трагические конфликты, кровопролитные войны, мировые катастрофы.

Во время допроса-суда, как мы уже говорили, моральное превосходство было за Иешуа, а теперь он одержал полную победу над своим убийцей, утвердив свое имя и учение собственной смертью. И жестокий пятый прокуратор Иудеи мог бы повторить слова, произнесенные перед смертью римским императором Юлианом Отступником, объявившим в IV веке крестовый поход против христианства и потерпевшим полное поражение: «Ты победил, галилеец!».

Автор «Мастера и Маргариты» М. Булгаков, писатель-реалист и сатирик, а по словам Воланда, «трижды романтик»», написал нечто вроде романтической сказки, полной чудесных превращений, художественных условностей, аллегории и гротеска, но и глубокого социально-нравственного содержания общечеловеческого масштаба. Здесь балом правит, ворочает событиями и людьми сверхъестественная сила—сатана, Воланд—двигатель всех сюжетных линий романа, вершитель людских судеб, устраивает своего рода Воланд-шоу по всей Москве и за ее пределами, в космическом масштабе.

Ч. Айтматов, писатель-реалист, художник трагического сознания, склонный к поэтическим символам, притчеобразным сказочным сюжетам, ввел в свой роман сказку-притчу о волках, «мудрых» свидетелях и одновременно жертвах безумия современного человечества, уничтожающего и себя, и среду своего обитания, но библейскую историю Иисуса Христа и Понтия Пилата написал в строго реалистической манере с позиции человека, отягощенного трагическим опытом современного милитаризированного общества. В целом он следует тому же принципу изложения библейского рассказа, что и М. Булгаков, ибо источник у них общий—Библия. Но и отличие между ними в трактовке поставленной проблемы и характеристике образов, конечно, существенно, в том числе в обрисовке внешнего облика героев.

«Внешность — не досужий вопрос», — справедливо считает В. Тендряков... У Ч. Айтматова Понтий Пилат изображен внешне грубым и громоздким, символизирующим собою грубую силу и власть. Он—костистый, большеголовый, уверенный в достоинстве своем и всесилии, у него «коричневатое лоснящееся лицо, лысина, плотная крепкая шея, крупный горбатый нос, дурная привычка — похрустеть вспотевшими пальцами», одним словом, внешность его отталкивает и вызывает у читателя неприязнь. Во время допроса он «был сильно не в духе, и прежде всего, как ни странно, он был раздражен на себя — на свою медлительность и необъяснимую нерешительность», колеблется в утверждении решения Синедриона. Однако нет прямого намека, в отличие от Булгакова, на интриги и характер взаимоотношений между прокуратором и Каифой. Наоборот, он идет на компромисс с местной властью, считает: «Зачем ему пробуждать вражду первосвященника Каифы и иерусалимской верхушки, преданной и верной Риму, ради этого сомнительного бродяги Иисуса, поносящего кесаря?», питает к подсудимому одновременно и ненависть, и любопытство, называет его «бродягой-провидцем», «лжепрозорливцем», «лжепророком», и в то же время отмечает, что «с виду вон какой, избитый, смирный, а что в нем таится — ведь вон что позатеял, только великому уму такой план под силу...», отмечает его внутреннюю, духовную силу.

Ч. Айтматов наделил Иисуса Назарянина «прозрачно-синими глазами», а, по словам жены Понтия Пилата, он очень «красивый, ну прямо молодой бог». Эти слова из ее записки мужу с просьбой «не причиняй ...непоправимого вреда этому скитальцу, прозываемому, как сказывают, Христом... Не навлекай проклятия на себя и на свое потомство!». Кстати, этой записки у Булгакова нет, о ней лишь упоминается в евангелии от Матфея, но текст записки и там отсутствует.

Со страниц романа В. Тендрякова «Покушение на миражи» встает образ Христа внешне «несколько инфантильного красавца с коротким лицом, короткой бородкой, ниспадающими волосами». Писатель приводит свидетельства врага христианства Цельса, философа-стоика, друга императора Марка Аврелия, и неистового сторонника Христа Тертуллиана, которые сходятся во мнении, «будто Христос был мизерного роста и с таким некрасивым лицом, что оно вызывало отвращение...», что «облик его был лишен какой-либо красоты и обаяния...» И далее: «Христос уродлив» — такое мнение приписывается Оригену, который старается оправдать уродливость, увидеть в этом его божественную сущность — дух, мол, «возвышается над бренным телом», но вопреки внешней некрасивости была «покоряющая сила его слова — гений устного творчества!»

У В. Тендрякова Иисус—«поэт, никак не строгий мыслитель», он «не ценит достоинство ума в человеке». Загадочным остается для исследователей «отношение Иисуса к своей матери и семейству».

У М. Булгакова Иешуа «точно не знает, кто он «по крови», у него нет никого из родных, он «один в мире». Ч. Айтматов ввел в свой роман светлые воспоминания Иисуса о матери, эпизод из его детства, когда «было ему лет пять, приключился с ним один случай. В ту пору семья их пребывала в Египте, куда бежала от царя Ирода, посягавшего на жизнь новорожденного дитяти... Мальчик с матерью находился на берегу Нила, где женщины стирали белье. Неожиданно перед ними появляется волшебная лодка с благообразным старцем, взявшим по просьбе матери Иисуса прокатить мальчика по реке. А когда течение стало уносить лодку, появляется крокодил, подтолкнувший лодку на берег и спасший мальчика. Волнения матери, а потом ее радость за спасение сына и благодарность, которую она хотела выразить старцу, неожиданно исчезнувшему, как и неожиданно появившемуся»,— все это с душевной теплотой и безмерной благодарностью к матери Иисус вспоминает во время допроса его Понтием Пилатом. Иисус изображен нежным и любящим сыном.

У Булгакова Иешуа 27 лет, у Айтматова—33 года. У В. Тендрякова Иисус погибает от рук фанатичной толпы, когда ему было 30 лет.

В романе Ч. Айтматова Понтий Пилат не знает Иуды и, разумеется, нет истории предательства им своего Учителя и тайного убийства — мести Понтием Пилатом, так подробно рассказанной Булгаковым.

Во всех трех романах рассказывается о жестокости фанатичной и невежественной толпы, о ее неблаговидной роли в судьбе Иисуса. «Толпа росла и жаждала стать палачом», — пишет В. Тендряков, рассказывая об убийстве Христа слепой и фанатичной толпой в. городе Вифсаиде: «Никто не должен касаться руками нечистивого. Для таких преступников против веры у евреев была лишь одна казнь. Камни полетели со всех сторон. Сын Человеческий упал... При такой казни виновников нет. Гнев народный—гнев Божий».

Как в «Мастере и Маргарите», этим слепым гневом толпы умело управляет первосвященник в «Плахе», где Иисус видит, «как люто ненавидели его люди первосвященника Каифы, и понял, что никакой милости ему не следует ожидать от иерусалимского судилища, и тем не менее по-человечески дивился и свирепый мир людской себя убил в свирепости своей, как скорпион себя же

умерщвляет своим же ядом?». И, отвергая молву, обывательские представления. о Страшном суде, конце мира и втором пришествии, Иисус Назарянин утверждает: «Так знай. же, правитель римский, конец света не от меня, не от стихийных бедствий, а от вражды людей. От той вражды и тех побед, которые ты так славишь в упоении державном...», как бы предупреждая и будущий мир, нас и последующие поколения от возможных исторических катаклизмов, социальных катастроф.

«Плаха» приобретает черты романа-предупреждения, футурологического ро-мана. В самом деле, исторический опыт, к сожалению, доказывает, что грубая сила, великодержавные амбиции, захватнические кровопролитные войны на национально-этнической и религиозной почве гораздо быстрее приближают конец света, чем стихийные бедствия, «Откровения Иоанна Богослова» или пресказания Нострадамуса. Если это: так, то нужно отдать должное гражданскому мужеству, писательской смелости Ч. Айтматова, сумевшего библейскую историю Иисуса Христа и Понтия Пилата опрокинуть в нашу современность и заставлять современное человечество призадуматься о существующих сегодня в мире и возможных в перспективе социально-исторических катастрофах, на которые способны сами люди.

В заключение необходимо отметить, что библейская история Иисуса Христа и Понтия Пилата, как величайшая человеческая трагедия во всемирной истории, в силу своего общечеловеческого, нравственно-философского содержания приобретает в наше время злободневную актуальность в контексте современной мировой истории, в аспекте вечного противоборства добра и зла в самом широком, социально-философском понимании этих категорий. Этим фактором обусловлено обращение современных романистов к библейской истории, художественно разработанной авторами с разных идейно-эстетических и этико-философских позиций при сохранении общего содержания и пафоса первоисточника.

В. Тендряков исследует саму диалектику истории в научно-публицистическом стиле, методом компьютерного анализа «добывает» образ реального Христа, как конкретной исторической личности.

М. Булгаков, писатель романтического склада мышления; акцентирует внимание на этико-философском аспекте проблемы добра и зра, отдавая предпочтение приемам художественных условностей. и прибегая к помощи потусторонней силы.

Ч. Айтматов, писатель трагического сознания, решает проблему добра и зла в ее современном преломлении в глобальных процессах нравственной деградации современного человечества и социально-исторических катаклизмов в современной мировой истории с акцентами на проблемы власти, войн и страшных угроз всей мировой цивилизации, ядерных катастроф.