Три ипостаси Александра Грича или не хлебом единым...

Прозаик, издатель, редактор Александр Половец вошел в историю «русской Калифорнии» прежде всего как создатель в конце 70-х крупнейшего тогда в Штатах еженедельника «Панорама».
Сейчас, когда мы живем в открытом мире, трудно себе даже представить роль этой газеты в той ситуации – и для наших соотечественников здесь, и для тех, кто приезжал из России.
Вокруг газеты собрался замечательный круг авторов – Б.Окуджава, В.Аксенов, Е.Евтушенко, С.Довлатов, А. Гладилин, И.Губерман, А.Битов, Э.Севела, Ю.Семенов – всех не перечислишь...
Помимо газетных публикаций, Алексанлр Половец провел тогда интереснейшие беседы со многими выдоющимися деятелями культуры.
Эти беседы составили заметную часть книги А.Половца «БП. Между прошлым и будущим», вышедшей в Москве. Завершилась и публикация четырех томов произведений писателя.
Александр Половец ныне – Президент Всеамериканского Культурного Фонда Булата Окуджавы, член международного ПЭН-клуба и Союза Писателей Москвы.

Сегодня мы публикуем новую беседу Александра Половца с давним автором нашей газеты Александром Гричем.

     ВСТУПЛЕНИЕ

 
      Почему он только сейчас стал добавлять к своему имени – писатель?... – спрашиваю я. - Но ведь правда - почему Саша Гуревич (литературный псевдоним – Александр Грич) никогда и ни словом не назвал так себя за многие годы, что мы провели с ним под одной крышей  в редакции «Панорамы»?
      Так, произносил он иногда общие слова о своей доиммиграционной службе, из которых следовало, что работал он на  телевидении, в газетах. Иногда вспоминал, между прочим, и о том,что он автор ряда сценариев к телефильмам и их продюсер, о том, что  был членом Союза писателей и Союза журналистов СССР, печатался в журналах «Юность», «Дружба народов», «Литературное обозрение», в «Литературной газете», в «Комсомольской правде». И что во многих  столичных издательствах выходили его книги... И значит - профессиональный литератор.
      Саша всегда работал, и работал много. Но сегодня, рассказывая о нем, уместно, показалось мне, позаимствовать заголовок «Не хлебом единым» у Дудинцева,  так назвавшего свой роман, наделавший в своё время немало шума в кругах советской интеллигенции. Хотя, собственно, советской по-настоящему она никогда и не была: подсоветская – да, и только 90-е годы ушедшего века вернули ей основания и право называться - российская, это после семи десятков лет,  пытавшихся отобрать у нее не только  голос, но и неисчислимые жизни.
       Значит, всё же российская - да, конечно! - при том, что национальность и вероисповедование у тех, кто может быть к ней отнесен, рознятся. И это, как ни к кому, относится к Александру Гуревичу,  рожденному в Азербайджане - еврею по отцу и  русскому по матери, говорящему,  пишущему и думающему по-русски. Сегодня я прошу Сашу рассказать о том, что не попало в его книги, с которыми я знаком, и не стало темой наших с ним разговоров.      
        Ну а почему, всё же, «не хлебом единым»?  Да потому, что он, при всех своих ипостасях, при всех должностях, какие ему приходилось занимать, и при всех видах работы, которую ему досталось выполнять, порой далекой от творческой – до иммиграции и после – он продолжал писать. А однажды случилось, вспоминаем мы сегодня, и такое: его пригласили  делать фильм о тогдашнем президенте Азербайджана. И ведь, наверное, не случайно -  именно его?

         НA ПОРОГЕ

 
      - Саша, - спрашиваю, когда мы наконец собрались записать одну из наших бесед «по душам» на диктофон,  - если бы не «Панорама», как могла бы сложиться Ваша судьба в Штатах?
        Я стараюсь  не перебивать его рассказ:
        - Приехали мы в Штаты в 92-м году, и как-то раз один из моих новых знакомых предложил: «Хочешь, я тебя познакомлю Половцем?». О «Панораме» я знал ещё в Баку, слышал о ней, как об издании достойном и популярном, только и в мыслях не было, что я действительно буду когда-нибудь в ней работать.  Говорят, висит где-то такой колокол, в который, согласно легенде, можно позвонить, чтобы исполнилось загаданное желание. И рядом – объявленьице: «Трижды подумай, прежде чем загадать желание, потому что оно может действительно исполниться»... Не было у меня случая позвонить в этот колокол, но, что касается «Панорамы», у меня, действительно, произошла реализация того, о чем я мог думать прежде как о невыполнимом.
       И вот, после нашего знакомства, я оказался на месте помощника  главного редактора, о чем, честно говоря, тогда, в Баку, и мечтать не мог.   Друзья помогли...  Мои друзья вообще сыграли и играют поныне в мой жизни большую роль – с этого Саша начинал свой рассказ…

       А ДО ТОГО...

 
        - Вернемся чуть позже к разговору о моих друзьях, без которых меня сегодняшнего просто не было бы... Начнем традиционно - конечно, родители, семья наша – это они, прежде всего и в первую очередь, определили мой жизненный путь. Я бы ими так же гордился, если бы они и не занимали высоких должностей, и если не имели бы высоких наград...
       Отец  - крупный врач и организатор медицинской службы в Закавказье - во время войны командовал   всеми госпиталями в Азербайджане и в Дагестане... И, представьте себе: его не стало в 59 лет, в два дня: врачи в Питере прозевали перитонит после операции – беда... А мама была начальником главка в Министерстве нефтепереработки и нефтехимии. Не забудем, что в войну каждый 3-й советский самолет, танк, самоходка шли в бой на азербайджанском горючем. Мама работала в те годы почти круглосуточно, включая и ночные вахты, она весила тогда  всего 42 килограмма...
         Баку немцы не бомбили: Гитлер его берег для себя - так, 1-2 раза пролетали самолеты-разведчики. Я же появился на свет тогда, когда стало ясно, что приближается победа...
        Еще о себе? Моя первая жена Инна умерла совсем молодой, была она журналистка незаурядная, наш с ней сын Роман живет в Израиле, он видный политолог,  телеведущий, я им горжусь! У него замечательная жена Ариша, красавица дочь Алиска, а недавно родилась еще одна дочь и ей дали по наследству имя Инна... Род наш продолжается. Вторая моя жена Людмила – филолог, она работала вместе со мной в Союзе писателей Азербайджана, в Литературном фонде. Она – способный администратор, ведь Литфонд был крупной организацией, имевшей всё - от писательской поликлиники до права давать бесплатные творческие командировки  в любой конец Союза.  Люда писала прозу,  которую переводили на азербайджанский и армянский языки... И вот, в какой-то момент, мы всё бросили и оказались в Америке. С двумя детьми: дочкой Лалой – она теперь отличный психолог, от больных, желающих у нее лечиться, отбоя нет. У нее хорошая семья - муж Юра и чудная наша здешняя внучка Надия. Младший наш сын Яков – или Джек по-американски, превосходный специалист в компьютерном деле, ему сейчас 27.
      
        ПОЧЕМУ - БАЙРОН,  ХЛЕБНИКОВ И ДР...

    - Но вот, в прочитанных мною ваших заметках–воспоминаниях, - продолжаю я, -  юный Саша Гуревич покупает только что вышедший  сборничек Хлебникова. Не популярного тогда Симонова, например, или Долматовского.  И там же, в заметках, написано, что Саша с 14 лет переводил на русский Байрона, не правда ли, хороший вопрос – почему?...
     - Насчет переводов - у меня была замечательная  учительница английского языка Бронислава Борисовна Янкелевич. Ее муж cлужил в свое время управляющим нефтяными промыслами, а сама она была такая  благоообразная седая женщина, с голубыми глазами, а на полу в ее квартире лежала шкура барса с оскаленной клыкастой пастью и  стеклянными глазами... - до сих пор помню.
      Жила она тогда, после уплотнения,  уединённо,  в одной комнате - там не  было случайных вещей, каждая была если ни антикварная, то что-то вроде того. Мои родители отдали меня учить английский  к Брониславе Борисовне  - у неё был прекрасный язак, британский, конечно, не американский, и она пыталась меня ему научить, - а я не хотел заниматься! Бронислава Борисовна  мне говорила: «Саша, я в отчаянии: деньги твоих родителей жгут мне руки, я не могу их принимать - ты же ничего не делаешь!».
     - Совсем как у меня в рассказе об Анне Семеновне! – поразился я, перебивая  его.
      - Ну да! – улыбается Саша,  – видимо,  уже тогда эта нездоровая страсть к стихам у меня проявилась.
      И вот вдруг... У нее была старинная книга - сборник поэзии, и она предложила мне:  - Хочешь почитать её? Вот выучи какой-то кусочек из стихов. А перевести его с английского на русский сможешь? - и я перевел. И потом – ещё и ещё... Сначала всё было у нас в учебных целях, но это оказалось таким замечательным занятием, когда сначала учишь стихи на английском языке, потом их переводишь. Постепенно это стало стимулом  к переводам ангглийской поэзии на русский…  В итоге, в газете «Молодежь Азербайджана» взяли мои переводы с английского... А переводы были такие: «В горах мое сердце» – Бернса и «Вечер» Шелли...И меня напечатали! Тогда я учился в 9-м классе.
 ( Мы помолчали.)
       - А когда пришли свои стихи?  
     Улыбаясь, Саша вспоминает:  У нас была большая, по советским понятиям, квартира.  Там собирались друзья старшего брата Вячеслава. Он был блистательным химиком, в 30 лет защитил докторскую, в США работал техническим директором компании в Силиконовой долине. Там, в Сан-Матео, и сейчас живут его жена Ира и сын Сергей. Славы, к несчастью, уже нет в живых...
 А тогда у него в комнате было шумно. Пели, читали стихи, а я, лёжа за перегородкой, их слушал. Так я выучил стихи Гумилева: «Послушай… далёко, на озере Чад Изысканный бродит жираф...» и ещё многое.
Наверное, это был первый толчок... И о песнях - отдельно. Когда я был совсем маленький, по утрам каждое воскресенье мы с мамой подолгу пели песни. У меня ни голоса, ни слуха особого... Но с тех пор чуть не все советские песни, начиная от песен гражданской войны, я знаю наизусть. До сих пор, когда мы начинаем петь в хорошей застольной компании, на меня смотрят, как на ненормального: ну,  можно знать один куплет, можно знать строчку-другую, но всю песню «Мы красная кавалерия и про нас..»…
  И  тут Саша, действительно, напевает один куплет за другим! Я подхватываю тему: «Взвейтесь кострами, синие ночи!..». Мы оба смеемся – ну, действительно, зачем всё это  помнить до последней строчки? Так ведь память сама хранит, ничего не сделаешь...
      - Ну хорошо, а почему всё же Хлебников - не Симонов или Долматовский,  например? – возвращается Саша к моему вопросу. - Для меня разница уже тогда была очевидной.
         Помню, однажды меня послали брать интервью у Евгения Винокурова от газеты, название которой вызывало, да и сейчас вызывает  однозначную реакцию - и по ту сторону границы, и по эту – «Вышка», орган ЦК компартии Азейрбаджана. Но ассоциировалось  это название в большей степени не с нефтяной вышкой,  а с  высшей мерой наказания, иначе говоря – с расстрелом. Обратите внимание, кстати, что и в нашей иммиграции не принято говорить «садитесь» – чаще говорят «присаживайтесь», люди воспринимают сей глагол однозначно. И это тоже – память.
     Так вот, почему Хлебников? Евгений Винокуров, когда я на одной писательской встрече к нему подошел, пытался уклониться от беседы:    -  «Ну что вы со мной будете разговаривать, вот там Доризо стоит, интервьюируйте его!» Неохота было замечательному поэту общаться с газетчиком... Но для меня разница между Винокуровым и Доризо была абсолютно ясна. И не просите для читателей подробностей – какая разница и почему.  Кто понимает, что я имею в виду - тот поймет, а кто не понимает - благополучно проживет и без этого. Справедливости ради, отмечу: Доризо написал замечательные песни, которые пережили его и, наверное, всех нас переживут.
       Но Доризо -  одна ипостась, а Винокуров – другая, как и Хлебников. Точно также  Симонов и Долматовскй - поэты абсолютно разных «весовых категорий», если уж выражаться по-спортивному.  
      С Винокуровым тогда мне всё же удалось поговорить, и я этому рад - больше нам встретиться не довелось. А Хлебников... Тогда в Малой библиотеке поэта вышла его книжечка. Я ее как сейчас вижу: бежевого цвета, шершавый переплет, и я знал, что должен её купить.
        - Сможете и Хлебникова процитровать?  – не успокаиваюсь я.
       -  Пожалуйста: «О, засмейтесь, смехачи!..  Что смеются смехами, что смеянствуют смеяльно, О, засмейтесь усмеяльно!"
      Меня в моём сегодняшнем собеседнике не первый год поражает: какое ни начни читать стихотворение, порой самого малоизвестного поэта, или, к слову, произнесешь строчку из старинного романса,  – он тут же, не задумываясь, продолжит текст дословно, совершенно точно воспроизводя мелодию.  
        - Хлебникова ведь тогда только-только начали издавать...- продолжает Саша – И того же Гумилева вовсе не издавали...Тогда всё было построено на противоборстве: разрешено-запрещено. И то, что было запрещено привлекало вдвойне. Те, кто запрещал, обладали отменным вкусом: дерьмо не запрещали никогда. И Саша снова цитирует Гумилева: «Старый бродяга в Аддис-Абебе, покоривший многие племена, прислал ко мне черного копьеносца с приветом, составленным из моих стихов...» -  и размышляет:
        - Вся настоящая литература в шестидесятые годы строилась на противостоянии официальной и новой поэзии и прозы. Помните, молодые поэты-шестидесятники  собирали стадионы - никогда в России не было такого... – и, помолчав добавляет, - и никогда, наверное, уже не будет... Повторяю, - вся литература, которую мы читали, была основана на противостоянии двух противоборствующих лагерей -  «Нового мира», в нём были Твардовский и Локшин, с одной стороны,   и  «Октября» с Кочетовым, с другой; «Юности», которую начинал Катаев и продолжал Полевой, с одной стороны, и  - «Молодой гвардии» - с другой.
         Вот и было всё на этом построено, и когда ты что-то писал и сдавал в печать, ты уже думал – а что тебе скажет главлит, что тебе скажет редактор, и что как-то надо будет защищать написанное, и как это сделать. Словом, в каждом пишущем жил внутренний редактор, который заставлял быть не только оглядчивым, но и требовательным к себе. Последнее особенно важно. Сейчас я думаю, что когда  эта требовательность к себе исчезла, стала обесцениваться и литература, и нивелироваться та роль, которую она играла в нашей жизни.
       -  Думаете – этот процесс неостановим?
        Я догадывался, что ответит Саша – и не ошибся:  
        - Думаю, что те времена ушли безвозвратно, потому что во-первых,  ту ситуацию никогда не вернуть, а во-вторых непонятно, что будет с печатным словом вообще: я уже сейчас вынужден читать книги в электронном виде, хотя  люблю, чтобы книга была книгой, а не  «листать» её электронные страницы.
       - Но ведь это многократно расширяет доступ к книге, так что, наверное, не обязательно жалеть, что проходит век бумажных изданий, – замечаю я, лукавя, потому что на самом деле и сам жалею не меньше моего собеседника о вроде бы проходящей эпохе книгопечатания... – Хотя, ведь с другой стороны, не будем забывать, - добавляю я вслух, - прочитанное изначально влияет на мозги, на восприятие жизни и  соответственно на  поведение человека... А сейчас в интернете столько мусора,  и не всегда безобидного!..
        
        НО И ВСЁ ЖЕ – ПОЧЕМУ СТИХИ?

 
        Словом,  склонности мои  к тому времени определились. У мамы был замечательный вкус, она пыталась и мне передать своё отношение к хорошей литературе.  И всё же родители очень мягко, но и настойчиво мне говорили: ты уж как-то определились - поэзия такое дело:  хочешь писать стихи, так ты  будешь их писать,  а нужно иметь  профессию в жизни, самому стоять на ногах.
        И я пошел по материнским  стопам: поступил на химико-технологический факультет нынешней  Азербайджанской нефтяной академии - тогда это был очень хороший Институт нефтехимии.
        И там я учился так: когда стипендию давали с тройками – на тройки, когда с четверками – на четверки, а когда стали давать только с пятерками – на пятерки. А попутно чего только не делал! И везде мне везло. Писал стихи – и меня печатали. Занимался спортом - стал чемпионом республики по академической гребле. Занимался КВН, и в нем наша команда выступала успешно, тогда бакинцы стали чемпионами Союза. Мы с замечательными братьями Виталием и Савелием Колмановскими  составляли сценарную группу. Там родилась наша дружба - на долгие десятилетия. Печально, что недавно не стало Виталия, Вики, как мы его называли...Он был эрудит, знал семь, кажется, языков. Жил в Силиконовой долине. Теперь перезваниваемся с его дочерью Машей. А блистательный остроумец и добрейший человек Савелий с женой Эммой живут в Москве. Их дочь Лена - одна из основателей знаменитого "Яндекса". В той команде КВН играл и мой давний товарищ Эмин Алиев, талантливый физик, лауреат Госпремии (увы, и его уже нет с нами), да и вообще много у нас было замечательных ребят. Но в какой-то момент из команды я ушел, рассудив, что заниматься КВН до седых волос не стоит. Как выражаются американцы, «не моя чашка чая» - «not my cup of tea».
        Ну а потом, после института - работа во ВНИИОлефин , и еще потом - после того, как я стал регулярно печататься, работая на судоремонтном заводе, и печатался под своей фамилией, мне дали понять, что надо или заниматься тем, чем я занимаюсь на службе, и «отдавать этому все силы и время», или, -  как они выражались, - «писать стишки».   Стихи я не собирался бросать ни под каким предлогом, но теперь печатался уже под псевдонимом. Так появился Александр Грич.  
        Борис Абрамович Слуцкий, чье доброе отношение к моим стихам помогло мне безмерно на первых порах в литературе, был этим псевдонимом недоволен: "Вы бы взяли себе что-нибудь рыбное...Или птичье". Имелся в виду псевдоним - Сомов, скажем, или Скворцов. Но я хотел, чтобы псевдоним был сродни фамилии, хоть и отличался от нее, - это всё Саша вспомнает, отвечая на мой вопрос: почему на его книгах имя автора обозначено  - "Александр Грич".
          -Упомянутая «Вышка» мне дала многое, - продолжает он, -  но и газета к поэзии имеет отношение... далекое, скажем так. Поэтому, когда меня пригласили в Союз писателей, я с радостью перешел в журнал «Литратурный Азербайджан», где благополучно последующие 17 лет и отработал – до самого отъезда в Америку... И для Союза Писателей никакого Гуревича не существует. А вот Александра Грича, к моей радости, там помнят.
         А ещё, помимо журнала, у меня была телепередача - ее делала главная редакция «Дружба». Существовала эта передача, котрую мы вели вместе с видным литератором и моим товарищем Интигамом Гасымзаде, больше 12 лет, она пользовалась популярностью: в моей жизни был такой период, когда от дворника  до руководящих чиновников меня узнавали в лицо и по голосу, иногда это было даже приятно, - улыбается Саша. - И в гостях у нас были литераторы, имена котрых не нуждаются в комментариях: Андрей Битов, Давид Самойлов, Владимир Британишский,Сергей Баруздин, Олжас Сулейменов,  азербайджанские писатели, которым сейчас ставят памятники как классикам, – Саша перечисляет имена, не берусь все их здесь привести. - А творчество Анара, Фикрета Годжа, Максуда Ибрагимбекова, Чингиза Абдуллаева - известно далеко за пределами Азербайджана.

       ВСЁ  ЖЕ – КНИГИ...

 
        - Ну, вот, вы в Америке – что дальше? – спрашиваю это, я, конечно же, помня, что Саша и Людмила успели со мной поработать не один год – успешность «Панорамы» во многом зависела и определялась чёткой работой отдела распространения популярного еженедельника – таким он стал в большой степени и их трудами. Это тогда сократилось многократно число звонков с вопросом «Где моя «Панорама», уже среда (четверг... пятница...), а почтовый ящик пуст!», а в десятках киосков и магазинов на прилавках появилась наша газета.
        Но пришло время, и к заботам Гуревичей прибавился книжный магазин «Ковчег» – чуть ли не единственный тогда, предлагавший русские книги. До них магазин назывался «Терек» и работал так: продавались подержанные советские книги (их приносили на продажу новые иммигранты), были и некоторые зарубежные издания русских книг и газет - от «Посева» и  «Граней» до соседствовавших с ними  рыбных консервов из России, пельменей из Сан-Франциско и духов "Красная Москва". Теперь же своё место там заняли современные издания из метрополии, что (поначалу) в те годы было совсем не просто...  Но "Ковчег" стал отличным книжным магазином и пережил добрых три десятка таких бизнесов, возникавших и исчезавших за последние 20 лет. Он и сейчас существует, но уже с другими хозяевами – жизнь не останавливается...
         - Так ведь и Вы в какой-то степени были сопричастны к организации «Кочега», - напоминает мне Саша, -  не возражая, чтобы я, работая в «Панораме», помогал «Ковчегу» - но, главным образом, хозяйничала там Люда. И заметьте - за все годы, что у Люды был магазин, мы не скопировали и не продали  ни одной видео или аудио кассеты. Мы продавали книги и к нам шли за книгами, а не брать фильмы напрокат...  
        Теперь, спустя годы, я уже не спрашиваю Гуревича, почему именно книжный магазин стал его детищем, а не что-нибудь по-настоящему денежное.
         - Несколько месяцев назад, - рассказывает Саша, - меня пригласили на съезд писателей Азербайджана – отмечалось 80-летие писательской организации, и поездка эта получилась совершенно замечательной. Там были представители из 30 стран мира. На постсоветском пространстве такого литературного форума не организовывал ещё никто.  Уникальный факт - Союзом писателей уже 27 лет руководит Анар. Сами подумайте, сколько стран, секретарей и президентов перестали существовать за эти годы. А Анар, прекрасный прозаик, - попрежнему руководит такой сложной организацией, как писательская... Они работают в тандеме со знакомым вам Фикретом Годжа - народным поэтом, первым секретарем Союза.
    
                        *   *   *
        … Из недавно вышедшей книги Александра Грича:  
         «Однажды, много лет назад, мы попали с Фикретом в автомобильную аварию, – этот день непросто вспоминать даже сегодня. По узкой улице нёсся самосвал. Надо представлять себе апшеронские стародавние поселки, их разнобой дувалов и домишек, их улочки с неожиданными поворотами, где и двадцать километров в час – большая скорость.
           А этот самосвал нёсся на все пятьдесят-шестьдесят. И “для безопасности” непрерывно гудел. На переднем сидении рядом со мной был Фикрет, на заднем – наши жены и маленький сын  Яшка, было ему года четыре. Это мы с Людой и Яшкой приехали в гости к Фикрету на дачу, и решили поехать на море. Вот и поехали…
        Я потихоньку выезжал на перекресток, дом на углу закрывал обзор, гудка самосвала я не услышал. Удар был очень сильный. Нас спасло то, что отброшенная самосвалом машина ударилась задом в ворота школы, а они были заперты, но замок оказался хлипкий. А потому – ворота распахнулись, спружинили и как бы погасили удар. Благодарение небу, никто из нас сильно не пострадал. Ушибы, ссадины – и только.
        Поистине судьба нас всех хранила, потому что на то, что осталось от автомобиля, смотреть было страшно. Мы были совершенно ошарашены. Помню, на улицу  выскочили люди, стали спрашивать, нужна ли помощь, потащили нас всех к себе в дом, за праздничный стол. И вот за столом Фикрету стало плохо. Но – удивительное дело – он и в этом состоянии как будто больше всего заботился о том, чтобы не привлекать к себе внимание.
         Через несколько дней я зашел к нему. Фикрет был непривычно мрачен. “Да нет,- отмахнулся он на мои вопросы,- все в порядке. - И спросил таинственно: «Ты знаешь, что такое “чылтак”?» - Я не знал. “Короче говоря, - продолжал Фикрет, - мы должны проделать тот же маршрут, что мы так неудачно завершили в воскресенье, но теперь уже завершить его успешно, благополучно, с удовольствием. Чтобы в душе не оставалось страха и обиды. Таким образом мы с этим делом и с неприятными воспоминаниями о нем покончим раз и навсегда.  Как ты думаешь?”
          Не помню, что я ответил, но слово “чылтак” с тех пор запомнил, И бывало, когда случались неудачи, думал – надо “сделать чылтак”. И делал… И помогало».
                                                               ***
       - А до той конференции, - возвращается Саша к рассказу о писательском съезде, - я снимал в Баку фильм о Гейдаре Алиеве. Я прямо из «Панорамы» ушел в этот проект - у меня была интересная работа:  много поездил, занимался тем, чем люблю заниматься, и что умею делать. Человек Алиев был совершенно незаурядный – из советских руководителей того времени ему не было равных .  Он был     интеллигентом в первом поколении, то, что американцы называют  self made man, и масштаб его личности был очень значителен.
        Приходилось читать у политологов, что, когда он был первым заместителем предсовмина СССР, ему прочили быть премьером... И сделал он для своей страны очень многое. Не думайте, что я идеализирую его - среди моих друзей есть и те, кто относится к нему очень сдержанно. Я же считаю его деятелем выдающимся и работать с ним было интересно. Не вижу, чья еще фигура из руководителей того поколения с ним сопоставима. Помню, ехали мы из Москвы со съемочной группой в аэропорт. Студийная машина в последний момент испортилась, еле разместились в стареньком «Москвиче». В дороге остановил ГАИшник: «Кто такие, куда едете? Почему машина перегружена?» «Мы опаздывем, капитан. – Ничего лучшего в голову не пришло, и я сказал правду. - Мы – съемочная группа. Летим в Баку, снимаем фильм об Алиеве.» Реакция была неожиданной. « Достойный мужик, - вдруг сказал капитан. – Не то, что наш... Поезжайте!»   
        В одном из интервью я  спросил героя фильма: с кем можно сравнить вашу карьеру – с Шеварнадзе, например, можно? Он ответил: «Не забывайте, что после распада Союза, Шеварнадзе вернулся в Грузию на русских штыках, а меня позвал народ!». И это правда, так оно и было. В трудный переходный период народный фронт не сумел обеспечить стране стабильность - то, что сумел сделать Алиев. При нем прекратились военные действия и перестала литься кровь. Благодаря нему страна развивается, как цивилизованное светское государство.     
        Веротерпимость тут - не слова, а дела. Активно действует общество АЗИЗ - "Азербайджан-Израиль", в Израиле есть отделение СП Азербайджана, в Баку много лет работает Славянский университет, издание писательских журналов, в том числе и русскоязычного "Лит. Азербайджана", где я работал, сейчас финансируется государством. И вообще Баку - прекрасный город, ходи  и любуйся, перемены огромные.
          - А не было ли недовольства у местных кинематографистов: вот, мол, пригласили снимать фильм именно вас, из эмиграции – в Баку ведь, наверное, и своих желающих было предостаточно?
      - Почему же только в Баку? Об Алиеве и ваш добрый знакомый Андрон Кончаловский снял добротный документальный двухсерийный фильм  "Бремя власти". Но он снимал позже, когда Гейдар Алиевич был уже очень болен. Поэтому у него в фильме мало синхронов, прямых бесед. А мне повезло.
       Что же до ревности... Не знаю... наверное была какая-то ревность, и даже наверняка была, но Алиев был не тот человек, которому можно было навязать решения…
      -  А он сам вас назвал?
      – Нет,  думаю, ему предложили, рассказали, кто я такой, хотя, судя по тому, что я от него слышал, он знал и мою предыдущую работу.

        ...НЕ ХЛЕБОМ ЕДИНЫМ

       - Одним словом, Саша,  и после нашей редакции,  американская часть вашей биографии была в большой степени связана с печатным словом, не так ли?
        - «Панорама», в которую я пришел, была в Лос-Анджелесе первая и единственная авторская газета, потом появились другие издания, но целиком вторичные – составленные из склеенных отрывков, вырезанных  из советских газет, и позже - из интернетных, мягко говоря, «заимствований».  Некоторые из них и сейчас как-то выживают. Давным-давно один человек, который сдавал тогда экзамены на доктора, мне сказал: «Замечательно, что ты работаешь в «Панораме», но скажи мне по секрету, сколько у вас подписчиков – миллион есть?» - И ведь он не шутил!  
          Знал бы он, что в  тех, привычных нам, редакциях изданий с их миллионными тиражами  – работали сотни сотрудников, там были отделы текущей информации, политического фельетона, культуры, юмора – там  сидели редакторы, и всем им за это платили... Там работали журналисты. Они писали! А тут редакции, в которых, в лучшем случае, сотрудники собирают  рекламу. Вот и мой опыт был таким, я ведь в дальнейшем  работал не в одном журнале и не в одной газете, был и соиздателем, и редактором этих изданий, и сполна испил свою чашу...  
        Так я  пришел к выводу, к которому  надо было, наверное, прийти раньше, - приобрести американскую специальность. Вы знаете,  уже не первый год я занимаюсь торговлей недвижимостью. Не чемпион, но и не аутсайдер. Значительно больше сотни завершенных транзакций. Неплохо, в общем, хотя всегда хочется большего.
         - И, значит, «жизнь удалась»? – в шутку, но и всерьез привел я известное выражение, - но ведь не хлебом единым жив человек, не так ли? Вы же продолжаете писать стихи, продолжают выходить ваши книжки...  
     - Стихи я сейчас не пишу, а вышедший поэтический сборник – это жена мне сделала подарок к предыдущему юбилею, из пяти книг, изданных ранее, она отобрала стихи, получилось «Избранное». А потом написалась, я бы сказал, странная книга «Осенняя остановка», которую я имел возможность представить читателям у вас дома, и потом были встречи с читателями в Оранж-каунти, в Силиконовой долине – там вообще был замечательный вечер! Книгу купили по интернету в одиннадцати странах – Англии, Германии, Италии, Алжире, России... Неожиданно и приятно.
           …Среди откликов на мои “заметки о писателях” – рассказывает  Саша, - были и такие голоса: “Какие они все у тебя хорошие, правильные, сильные, талантливые – ну просто идеальные! Странно как-то…”  А что странного-то, уважаемые господа? – отвечал им. - Я пишу о людях, которых люблю и которых знал многие годы. Иных уж нет... другие, к счастью, живы.       Никто из них не идеален, а создание образов положительных героев меня интересует меньше всего...

        Да будем мы к своим друзьям пристрастны,
         Да будем думать, что они прекрасны!  -
         
         ...процитировал Саша почитаемую нами обеими Беллу Ахмадулину, и продолжил:
       - Конечно, занятие это я не оставляю - пишу постоянно, а вот почему стихи не пишутся, не знаю, - разводит он руками.
      - Может, оттого, что «Для поэзии планета наша мало оборудована...» - перефразирую  я поэта.
        – Да нет, не сравнивая себя с известными всем писателями, просто напомню: Эренбург годами, и даже десятилетиями не писал стихов, но были три периода в его жизни, когда он их писал. И его стихи мне нравятся больше его прозы...
         - Но  вы же, надеюсь, не считаете, что ваш «Хулио Хуренито» уже написан?
         - Да нет, абсолютно так не считаю... писать я продолжаю. Что из этого получится – посмотрим.
         - А в Азербайджане вас переводят? – спросил я, ожидая услышать утвердительный ответ: ведь в его книгах столько об Азербайджане, о людях оттуда...
        – Нет... но это отдельная и больная тема: о Советском  Союзе много сказано и говорится - о том, что было там плохого, и гораздо реже - о том, что было тогда хорошего. А ведь там была создана блистательная школа переводчиков, поскольку существовал тезис «дружба народов», и первые перья переводили на русский язык того же, например, Расула Рза. Переводили Арсений Тарковский, Павел Антокольский. Борис Пастернак переводил Самеда Вургуна - и это было замечательно!  Переводы А.Адалис и М. Алигер - уже классика.
В те времена Расул Рза написал рецензию на мою книгу, я этим до сих пор горжусь. А Фикрет Годжа перевел на азербайджанский цикл моих стихов и опубликовал их в журнале... Это были будни нашей работы.
         Теперь же, когда всё в издательском деле встало на коммерческую основу, школа перевода сильно пострадала.  Новые переводы, скажем, с английского, даже в России в первые годы после развала Союза были ужасающи, читать  невозможно!

        ПОВТОРИТЬ ДОРОГУ?

 
        Здесь мне показалось уместным вспомнить сюжет из рассказа Александра Грича про “чылтак” - о том, что следует повторить дорогу, в которой случилась неудача, но теперь успешно - чтобы ее исправить в памяти, но и чтобы она не повторилась в жизни, и я спросил его:
       - А в вашей жизни здесь, в Америке, да и вообще, остается необходимость в таком «чылтаке», да и была ли она – повторить нечто, чтобы исправить что-то  в вашей жизни? – спрашивая это, я знал, что в моей жизни такое было... А у Гуревича?
      -  Знаете, наверное я ничего бы  не стал переигрывать, хотя точно делал в жизни много глупостей и вообще герой из меня – никакой. Но попытка переделки? Нет. Как бы то ни было, и в плохом и в хорошем - это был мой путь, мой выбор, как и вся непоследовательность  моей жизни. Мой любимый учитель литературы Владимир Портнов говорил: «Гуревич - это лоскутное одеяло! Ну чем ты занимаешься, что ты хочешь сделать? Ты бы сосредоточился на чем-то одном, и, может, толку было бы больше...» И я думаю, что он был прав. А отвечая на вопрос, удалась ли жизнь... Думаю, - да! Пусть я и не могу при этом  «упасть лицом в черную икру», а сейчас даже и в красную стало несколько проблематично….
         – Но остается еще кабачковая, - поддерживаю я шутку.   
        – Остается – но ведь ее ещё надо приготовить! И я благодарю небо за то нечто, какое оно у меня было и есть, - за  многое из того, чего у других, скажем, нет.  
         ДРУЗЬЯ
       - Вот теперь самое время сказать о друзьях, - Гуревич очень серьезен. – Это – не поза, не тост, это – моя жизнь. Без этих людей меня сегодня могло бы вообще не быть, во всяком случае, выживать и просто жить – они помогали и помогают. В Москве живет Эльдар Криман - инженер и ученый, лауреат премии правительства России. Мы с ним дружим уже шестьдесят три года – и я благодарен судьбе за эту дружбу. И точно столько же лет нашей дружбе с Багатуром Гаибовым – он в прошлом крупный руководитель,  теперь с семьей живет в Хьюстоне, недавно мы летали к нему на семидесятилетие. А они с женой Зулейхой сюрпризом для меня прилетели в Лас-Вегас, куда мы с Людой решили скрыться на юбилейные дни. Много ли людей могут похвастать такими друзьями, с которыми вместе чего только мы не прошли...Когда встречаемся – а это иногда через годы – чувство такое, будто вчера расстались. Теперь дружат наши дети – и я счастлив этим.
В Лос-Анджелесе нам тоже повезло – у нас много добрых знакомых и приятелей. Но помимо этого «большого круга» существует и прекрасный «малый круг» наших друзей. В него уже двадцать лет входят Оля Андриевская и Володя Локшин, Лора и Даник Парижеры, Аркадий Стерн, Наташа и Фима Портман. И, когда мы собираемся вместе, один из непременных тостов: «За то, что мы есть друг у друга!» Сами знаете, Америка не любит сентиментов. Тем больше надо дорожить близкими, которые рядом... И наши с вами, Саша, отношения – безусловно, в этом ряду.
       ЭПИЛОГ
          Завершая запись нашей беседы с Александром Гуревичем,  я себя снова спрашиваю: почему только сейчас, на пороге своего семидесятилетия, он в объявлениях и в  листовках, связанных с его именем и с его решительной активностью в нашем Американском Фонде Окуджавы, стал добавлять к своему имени - писатель...           
       Паустовский, кажется, сказал, что встречаются в жизни чрезвычайно редкие люди, без которых литература невозможна, вне зависимости от того, много или мало они написали,  – наверное, сегодня подошло время  сказать то же и про Александра Гуревича:

            Вот и прожил полжизни богато,
      Ибо помнил: « молчание – злато.»
      По хорошим дорогам ходил.
      Пере…- перево…- переводил...  
        – горько написал он когда-то про себя.  Но он сумел сказать свое слово – и это главное.
           И еще: Саша по-человечески надёжен - это его качество досталось мне испытать при тех обстоятельствах, и в те дни, когда всё и почти всем было неясно: где, в какой стороне сокрыты справедливость и истина. А за этим «почти» был он, Саша Гуревич, и оставался рядом столько, сколько требовалось. Наверное, это тогда наши добрые и ровные товарищеско-службные отношения получили право назваться дружескими.
          Мы знакомы с ним вот уже 22 года, из них - 10 лет дружны по-настоящему, хотя и остаемся в разговоре «на ВЫ»,  - я бы сказал, что в нашем случае это есть отражение ВЫсшей степени взаимного уважения,  доверия и приязни, да простит мне читатель, невольный каламбур...

                                                                                         Александр Половец

Статья опубликована в газете "Панорама", печатается с разрешения редакции.

2014

Александр Половец

2014

Александр Грич