Получить забытый пароль
Энциклопедия / "Неизвестные" бакинцы
Изменить категорию | Все статьи категории
АРАБЗЕНГИ АЗЕРБАЙДЖАНСКОЙ СЦЕНЫ
Она была озарена светом истины. Всевышний наделил ее чудесным голосом, необычайной красотой и черными как ночь глазами. Позже ей дали имя Хагигат. Это имя стало для нее жизненным кредо - всегда следовать истине. Мать очень любила ее. Да и родственники и соседи обожали эту смугляночку с изумительным голоском. Как вольная птичка любила она бескрайние зеленые просторы, часто со своими подружками выходила на сборы разных трав и, когда начинала петь своим трепещущим голоском, все девочки замирали, слушая ее. Она была свободной только на лоне природы. Да и голос у нее был таким же свободным, как она сама - всегда пела в полный голос, не боялась, что услышат другие.
Как ни странно, жители этого райского уголка природы не давали воли своим голосам, но были смелые и отчаянные женщины, не боявшиеся оспаривать сложившиеся устои. Такие, как Марьям ханум Байрамалибекова, которая открыла первую в Лянкяране женскую школу.
Когда мать привела свою 11-летнюю Хагигат к Марьям ханум, она наверное, и не предполагала, что отсюда откроется для ее дочери большая дорога... Ни побои, ни даже угроза смерти, с которыми ей пришлось столкнуться не смогли заставить девчушку свернуть с предначертанного пути. Ее голос не знал преград. Много позже Хагигат ханум писала в своих воспоминаниях: “Мать рассказывала, что отец умер, когда мне было 5 лет. Кроме меня, еще два моих брата остались сиротами. По словам матери, отец мой был высоким, смуглым, видным мужчиной. Мать его любила безгранично. В 35 лет он умер от воспаления легких. Отчим относился к нам неплохо, но все изменилось, когда пришло время идти мне в школу. В Лянкяране царило невежество, отправлять девочку в школу считалось большим грехом, и под влиянием соседей, он запретил мне ходить в школу.
Хорошо помню, как однажды, вернувшись из школы, я готовила уроки, а отчим, увидев передо мной книжки и тетрадки, взбесился. Разорвал все в клочья и стал бить меня. Бедная мама бросилась мне на защиту, прикрыв собой. Отчим избил ее, а напоследок заявил: “Еще раз увижу тебя идущей в школу, ей-богу, убью”. Несколько дней после того события я не ходила в школу. Потом, плача, рассказала обо всем своей учительнице Марьям ханум Байрамалибековой. Она успокоила меня, дала новые книжки и тетрадки и обещала, что переговорит с моими родителями.
В школе было всего несколько девочек. Нас записали как сирот. В школе разыгрывали сценки из спектаклей, а на собранные средства покупали школьные принадлежности и форму для детей-сирот. Мне не раз попадало от отчима за посещение занятий, но я все же не бросила школу.
Однажды, когда я приболела, мать дала обет, что если “я не умру, то каждый год в месяц муххарем буду читать мерсию”. Несколько раз я нараспев читала мерсию, а женщины подпевали. Потом они говорили матери: “Ай Зиньят, у твоей дочери прекрасный голос, под ее пение женщины так и плачут...” Маме было приятно слышать эти слова. Иногда из нашего квартала девушки вместе шли собирать разную съедобную траву, и всю дорогу напевали. По пути я видела, как люди забирались на ограду, чтобы послушать нас, и мое детское сердечко ликовало. И подружки расхваливали меня, говоря: “Видишь, как тебя слушают, спой еще”. В нашем дворе росли тутовое и инжировое деревья. Мы с девчонками взбирались на них и пели хором.
Когда мы учились в школе, началась кампания по ликвидации безграмотности, и мы после школы занимались с пожилыми женщинами - членами партии. Я была в составе первой же группы, отправленной Советом просвещения Лянкярана в Баку на обучение в педагогический институт. Я так радовалась, что успешно сдала экзамен и была принята. Училась там, жила в пансионате. Вечерами девочки собирались в нашей комнате и просили меня спеть. Потом начинали расхваливать, уверяя, что мое место на сцене. Я была очень горда.
Однажды нас повели в Театр оперы, и я увидела, что такое опера. В то время в школе действовал драмкружок. Меня тоже записали в него. Я играла роль Селима в “Пяри-джаду”. Когда я пела колыбельную, все в зали плакали. Зрители были растроганы с одной стороны печальной судьбой Селима, с другой, - моим жалобным пением. Меня привлекало творчество, и я охотно участвовала во всех вечерах.
Как-то раз одна из моих подруг показала объявление в газете: в театр “Дамга” набирают девушек. Пойдем, - предложила она. Мы пошли. Ее прослушали, но почему-то она не понравилась. Когда меня попросили спеть, я отказалась, сказала, что пришла с ней. Но проверявшие стали настаивать, и я спела. На следующий день стало известно, что я принята. Я волновалась - как все сложится? С одной стороны, школа, с другой... Как отнесется к этому моя семья? Но ведь меня тянет к творчеству... Но все же я не могла отвергнуть предложение и, конечно же, согласилась”.
Театр сатиры и юмора “Дамга” стал для Хагигат Рзаевой подготовкой к большой сцене. Совершая гастрольные поездки по районам Азербайджана с маленькими постановками, театр приобрел широкую аудиторию. Зрители с удовольствием слушали отрывки из мугамов, народные напевы в исполнении Хагигат ханум. В ее чистом как стеклышко и звучном как соловьиная трель голосе была неописуемая печаль, но и какая-то магическая сила. Может оттого-то и заинтересовались...
Маэстро Муслим Магомаев послал артиста Театра оперы Мамедтаги Багирова прослушать Хагигат, и, она с честью выдержала этот экзамен, спев “Хиджаз”. Мамедтаги вернулся с добрыми вестями, чем очень обрадовал Муслима Магомаева. Назначили время и собрались у Муслима бека для прослушивания. Голос Хагигат ханум, высокая культура исполнения, простота, а главное - печальные и героические нотки в ее голосе очень понравились Магомаеву.
Спустя три дня Хагигат уже была в опере. Там она познакомилась с известным таристом Гурбаном Пиримовым. Он, почувствовав волнение девушки, приободрил ее: “Не переживай, все будет хорошо”.
Так и случилось... Исполнение Хагигат ханум под аккомпанемент Гурбана Пиримова восхитило Муслима бека, и она была принята в оперный театр.
В 1927 году Хагигат ханум стала первой в истории азербайджанского театра женщиной -исполнительницей партии Арабзенги в опере Муслима Магомаева “Шах Исмаил”. До нее эти роли исполняли мужчины - Мамедтаги Багиров, Али Зулалов. Но исполнение Хагигат ханум стало настоящей революцией на сцене оперного театра. С первого же ее появления зрителям стало ясно, что на азербайджанской оперной сцене появилась несравненная певица.
Улыбка на лице Муслим бека выдавала его радость. Наконец-то появилась 20-летняя Арабзенги, о которой он мечтал, которую искал. Едва дождавшись окончания спектакля, взволнованный и радостный Муслим бек, не скрывая своих чувств, пожимал руки Хагигат ханум со словами: “С этого дня ты моя сестра, Арабзенги”.
Это имя закрепилось за ней, и позже все называли ее сестрицей Арабзенги.
Народный артист республики Гусейнага Гаджибабабеков в своих воспоминаниях писал: “Мы вместе с Муслимом Магомаевым и Мамедтаги Багировым послушали ее пение. Нам очень понравилось. Муслим Магомаев с улыбкой повернулся ко мне и сказал шепотом:
- Твое дело наладилось, Гусейнага, эта девушка станет твоей настоящей Арабзенги.
Я даже прослезился на радостях. Впервые я встречал девушку - азербайджанку с таким сильным и обворожительным голосом”.
Долгое время Гусейнага Гаджибабабеков выступал партнером Хагигат ханум в опере “Шах Исмаил”. Они исполняли свои роли настолько живо и убедительно, настолько сильные эмоции вызывала волнительная и драматическая сцена, что зрители порой забывали, что находятся в театре.
Профессор, известный композитор Азер Рзаев рассказывает интересную историю: “Мне было 4 года, а брату Гасану - 6 лет. Мы пришли в театр на спектакль. Оперой “Шах Исмаил” дирижировал Муслим Магомаев. Нас посадили в ложе “А”. Посторонним вход туда был запрещен. Во время третьего акта, когда на сцене разворачивался эпизод поединка шаха Исмаила и Арабзенги, капельдинер (билетерша) прибежала со словами: “А ну-ка, ребята, быстренько вставайте, идет Узеир бек”. Откуда нам тогда было знать, кто такой Узеир бек? Мы не встали. Сказали, что пришли посмотреть на маму. В этот самый момент вошел Узеир бек и, сказав женщине: “Все хорошо, уходите”, сел позади меня. В этот момент я увидел, что на сцене, где шла битва между Гусейнагой Гаджибабабековым и Арабзенги, Арабзенги - моя мама - упала, и ее волосы, спадающие как водопад, рассыпались по плечам. Тут она стала молить шаха: “Я бедная, беззащитная девушка, не убивай меня”. Эта сцена на нас сильно подействовала - мы не могли понять, что нужно этому человеку? Но вдруг, положив руку на мое плечо, сидевший позади мужчина спросил: “Мальчик, ты чей сын?” Я сердито отрубил: “Арабзенги!” Он улыбнулся, поглаживая усы. Мы взглянули на сцену - мама все еще молила шаха. Узеир бек снова положил руку на мое плечо. Я обернулся: “А как зовут твоего отца?”
- Гусейн!
- Хорошо, хоть имя отца-то знаешь... - сказал Узеир бек. Спектакль закончился. Мы прошли к маме, она, не спеша снимала грим. Тут вошел Гусейнага Гаджибабабеков, его рука была в крови. Возмущаясь он сказал: “Хагигат, ну что это такое, твои дети, что, хулиганы?”
Оказалось, мой брат Гасан, схватив за кулисами меч, набросился на актера и поранил его палец за то, что тот хотел убить нашу маму.
Мама побранила его, но все же была рада, что сын встал на ее защиту”.
В успешной творческой судьбе Хагигат ханум немалую роль сыграли большие личности, но доброжелательность Узеира бека была несравненной. Узеир бек очень любил Хагигат ханум, верил в ее талант и яркую творческую карьеру.
В своих воспоминаниях Хагигат ханум писала: “...Наш директор в Театре оперы Мамедсадыг Эфендиев одновременно был и директором “Тюркского рабочего театра”. Он сказал мне, что возьмет меня на работу в “Рабочий театр”. Я согласилась. Вместе с мужем работала и там. В то время набрался очень сильный состав труппы “Рабочего театра”. Там работали Алескер Алекперов, Аждар Султанов, Мохсун Санани, Агасадыг Гярайбейли, Фатма Кадри, Кязым Зия и другие. И здесь некоторые сценки в спектаклях, где я была занята, сопровождались отрывками из мугамата. В 1928-1929 годах я одновременно работала в двух театрах. Позже ограничилась только оперой и консерваторией. Наряду с мугаматом я обучалась и вокалу. Мугамат мне преподавали Джаббар Гарягдыоглу, Сеид Шушинский. У Узеира бека я брала уроки сольфеджио и отрабатывала мугамат. При театре открылась студия, пела и там. Профессор Колотова занимался со мной постановкой голоса. В консерватории я проучилась 4 года, закончила класс по мугамату. Почему-то в день, когда занималась с Колотовой, мне было трудновато петь в опере - не удавались “переливы голоса”. Я поделилась этой проблемой с Узеиром беком, на что он сказал: “Я считал тебя умницей. Зачем тебе менять голос?” “Ведь сейчас модно петь на европейский манер”, - ответила я. “Публика узнала и признала тебя исполнителем мугама. Он всегда в моде. У тебя прекрасный голос, его хватит на всю жизнь, не меняй его” - посоветовал Узеир бек. Конечно же, я прислушалась к его совету и с того дня перестала менять голос. И все наладилось. Не прошел даром и мой четырехлетний труд. Я поставила свой голос, следуя школе мугамата. Прежде всего я научилась дольше выдерживать дыхание и петь не от горла, как другие мугаматисты, а от груди. И поэтому, даже не напрягаясь, я брала самую высокую ноту. Этому я учила и своих студентов.
...На своих спектаклях Узеир бек сидел в ложе. Исполняя роль Телли, я делала какие-то вставки от себя. После спектакля он звал к себе Минявяр и меня и говорил: “Эти вставки, отважная девица, оказались кстати. Скажи суфлеру, пусть впишет их в клавир”. Узеир бек ласково называл меня “отважная девица”, и я гордилась этим.
Помню, к Декаде Азербайджанского искусства 1938 года в Москве мы готовили новую постановку “Аршин мал алан”. Узеир бек включил новую песню во второй акт и поручил мне прийти на следующий день в его класс. Он наиграл на рояле народную песню “Гюл, оглан” и сказал, чтобы я спела ее. Я промолчала, на что он спросил: “Может, не нравится?”. “Да, не нравится, - завила я. Простите, может это дерзко с моей стороны, но если вся музыка к произведению авторская, к чему тогда заменять эту часть на народную?”. “Времени мало, не успеем”, - сказал он. “Успеем”, - настояла я. Так и появилась песня Телли во второй картине. Спектакль шел под аккомпанемент Азербайджанского оркестра народных инструментов под управлением Сеида Рустамова. Режиссер постановки Исмаил Идаятзаде и Сеид Рустамов во время антракта позвали меня и сообщили, что в последнюю сцену включен эпизод свадьбы. Что ты можешь спеть там? “Бир ‡ѓт сона” (пара лебедей), - сказала я. Гурбан дайы наиграл, а я спела. Потом предложила, может, спою отрывок из “Сегяха”, а потом - песню? Сеид Рустамов согласился. Я так и сделала. Московская публика тепло приветствовала меня при выступлении на декаде. Вообще, московские зрители - большие ценители искусства. В третьем акте они аплодировали мне с самого моего появления на сцене до ухода с нее.
Однажды, когда я заболела, Телли сыграла другая актриса. Спустя несколько дней на уроке Узеира бека я поинтересовалась, как она исполнила роль Телли. Улыбнувшись, он ответил: “Будто место сокола занял сарыч (птица рода ястребинных)”. Тогда я поняла, что ему очень нравится мое исполнение и он не желает, чтобы эту партию исполнял кто-то иной”.
Присущие Хагигат ханум отважность, благородство, боевой дух были свойственны от рождения, генетически. Но в груди ее билось чуткое сердце. В ее устах мугамы и народные напевы звучали так, что казалось, и скала не устоит перед ними.
Из воспоминаний профессора Азера Рзаева: “Сколько себя помню, в нашем доме собирались большие мастера. Все беседы велись вокруг наших мугамов, национальной музыки. Мама напевала нам колыбельную на мотив “Хумаюн”. Стоило ей перейти на другой мугам, уже почти уснув, мы тут же просыпались. Мы настолько были пропитаны мугамом и так чутко ощущали его, что даже в мастерском исполнении такой певицы, как Хагигат Рзаева, подсознательно улавливали плавный переход от одного мугама на другой. Наш дом, можно сказать, был пропитан музыкой - брат мой играл на пианино, я - на скрипке. Характер у моей матери был сродни нраву Арабзенги - отважная, боевая, умеющая постоять за свои права... Отец же был ей полной противоположностью - ласковый, с мягким характером. Никто не припомнит, чтобы хоть раз он рассердился, или хотя бы слегка выругал нас. А вот мать мы боялись. Никогда не перечили ей. Она была очень строгой. Причем такой она была и в отношении к своим друзьям, знакомым.
Был 1954 год. Вот в этой самой комнате проходило свадебное торжество по случаю моего бракосочетания с Гюляр ханум. Мать позвонила Гурбану Пиримову: “Гурбан дайы, срочно приезжай к нам, Азер женится. Но я приглашаю тебя на эту свадьбу не как тариста, а как близкого друга, аксакала нашей семьи, так что не вздумай брать тар”. Ровно в 7 часов вечера позвонили в дверь. Я открыл и приветствовал Гурбана дайы. Тар висел у него на плече. На мой голос подошла мама. Рассерженная она сняла с плеча Гурбан дайы тар: “Ай Гурбан дайы, ведь я же предупредила, не бери с собой тар”. Откровенно говоря, Гурбан дайы сконфузился и стал извиняться, говоря: “Хагигат ханум, ей богу, до сих пор, я никуда не являлся без тара. Везде меня признавали благодаря тару. Ради Аллаха, и теперь не разлучай меня с ним”.
Рассказывает дочь Хагигат ханум Садагат Абдуллаева: “Она не любила делать что-то кое-как. Все, чем бы она ни занималась, доводила до совершенства. На кухне у нее был свой порядок. Готовила необычайно вкусные блюда. Ради своих детей готова была на любые жертвы. Несмотря на серьезный вид, она безумно любила нас, интересовалась всем, что имело к нам отношение, начиная от занятий в школе до отдыха, прогулок, увлечений, держала все под серьезным контролем”.
Большой заслугой Садагат ханум, востоковеда по специальности, в настоящий момент преподающей литературу в Музыкальной школе имени Бюльбюля, является то, что она сохранила для нынешних и будущих поколений ценные воспоминания. “В последний период жизни мы часто собирались и беседовали на нашей даче в Бузовна. Как-то раз я предложила маме: “Ты ведь выступала на большой сцене, встречалась и общалась с большими мастерами, долгие годы вы работали вместе. Кто же, как не ты, напишет обо всем этом?”. Она словно очнулась ото сна: “Садагат, дочка, ты права, - сказала она.- Я должна поведать о том, что пережила”, и взялась за написание воспоминаний. Теперь я так довольна, что уговорила ее сделать это. Она писала свои мемуары арабской графикой. Тут-то мне и помогла моя специальность востоковеда. Я аккуратно переписала и опубликовала ее записи в газетах...”
Гюляр ханум Рзаева, верная спутница нашего видного композитора, профессора Азера Рзаева, преподавательница Бакинской музыкальной академии, дочь нашего незабвенного писателя, публициста Авеза Садыха, рассказывает, что ровно 10 лет прожила с Хагигат ханум под одной крышей в этом святом доме, была ей хорошей невесткой. Неподдельная любовь к Хагигат ханум слышится и в голосе Гюляр ханум, когда она с трепетом рассказывает о своей свекрови, о том, как бережно хранит документы и памятные вещи, принадлежавшие выдающейся актрисе. “Однажды меня спросили: “Десять лет вы жили вместе. Что вы можете сказать о ней как о свекрови?” Я сказала: “Хагигат ханум была царственна”. Это слово подразумевает многое. “После ее смерти я стала знакомиться с документами, публикациями о ее творчестве и была поражена тем, какой она была работоспособной, сколько ролей исполнила, сколько выступала на различных встречах, в районах, на фронте перед военными, перед простыми людьми. В зимнюю стужу она ночевала в траншеях. Совсем не просто изучить жизнь и творчество Хагигат ханум”.
В словах Гюляр ханум есть большая правда. Творчество Хагигат ханум в прямом смысле слова - целая школа. В 1952 году в 44 года, в самый расцвет своего творчества она по своему желанию ушла из оперного театра, уступив место молодым дарованиям. Отказалась она и от преподавательской деятельности в музыкальной школе, уступив место своему любимому учителю Сеиду Шушинскому. Разве это не пример для нынешних и будущих поколений исполнителей”?
Из воспоминаний Хагигат ханум Рзаевой: “В течение 15 лет я была партнершей Гусейнгулу Сарабского, исполняя партии Лейли, Асли, Шахсенем. Мне не забыть, как в 1944 году он лежал с тяжелой болезнью - у него обнаружили опухоль в горле. Супруга Сарабского Марьям ханум позвонила мне и сказала, что он хочет видеть меня. Все мы знали, что Сарабский переживает тяжелые дни. Вместе с мужем мы отправились к нему. Там уже были Гурбан Пиримов и некоторые из актеров. Сарабский жестом попросил нас сесть и кивнул своей жене Марьям ханум. Она сказала: “Гусейнгулу просит сыграть и спеть сцену встречи Лейли и Меджнуна. Гурбан дайы стал наигрывать “Сегях”. Я была растрогана. Больной приподнял голову, как бы прося петь, и снова откинулся на подушку. Через силу я стала петь: “„Ѓл ей МЃ‡нунум, ЛейлийЃм, ал ‡анымы”. Гусейнгулу приподнял голову с подушки и, подняв руки к небу, разрыдался. В слезах я выбежала в другую комнату. Пришла Марьям ханум и сказала, что Гусейнгулу зовет меня. Я вернулась в комнату. Он плача умолял меня продолжать петь. Превозмогая себя, я спела еще немного. Сарабский взял в руки стакан с водой и, показав нам его, написал на бумаге: “Мои друзья по сцене, когда вы будете пить воду, вспомните, что я умирал, не имея возможности испить глоток из этого стакана, чтобы утолить свою жажду”. Потом взял ломтик хлеба, вдохнул его аромат и снова написал: “Когда вы будете есть хлеб, вспомните, что я умирал, не в состоянии вкусить этот хлеб, чтобы утолить свой голод”.
Потом он лег и написал завещание: “Над моим гробом пусть звучит только “Лейли и Меджнун”. Когда будете опускать мое тело в могилу, пусть Хагигат поет из “Лейли и Меджнуна”. А на моем надгробии изобразите Меджнуна".
...Хагигат Рзаева, со слезами проводившая своего друга по сцене, большого актера Гусейнгулу Сарабского в возрасте 66 лет, сама прожила всего 62 года. За этот короткий отрезок жизни она совершила дела, которые не под силу иным даже за сто лет. Она заслужила любовь миллионов людей, осталась навечно немеркнущей, несравненной Арабзянги нашей сцены. Хагигат ханум стала одним из первых мастеров, удостоившихся почетного звания “Народный артист Азербайджана” (1948). В память о ней сохранились старые пластинки, многочисленные записи ее выступлений в различных оперных спектаклях, кинофильмы, где звучит ее голос. В том числе и голос любимой бабушки маленького Исмаила из кинофильма “Мачеха”, с горечью сказавшей: “Чего ты ждешь от нее, ведь мачеха она!”
Хагигат ханум стала близкой и родной для миллионов людей. Разве можно забыть ее?
Зульфугар ШАХСЕВЕНЛИ
В дни первой декады азербайджанского искусства в Москве (1938г.) Хагигат Рзаева была награждена орденом "Знак почета".
Source: http://www.axtar.az/ru/index.php?option=com_content&task=view&id=321&Itemid=183
Рзаева Хагигат Али кызы - актриса, певица
20.5.1907 - 2.8.1969АРАБЗЕНГИ АЗЕРБАЙДЖАНСКОЙ СЦЕНЫ
Она была озарена светом истины. Всевышний наделил ее чудесным голосом, необычайной красотой и черными как ночь глазами. Позже ей дали имя Хагигат. Это имя стало для нее жизненным кредо - всегда следовать истине. Мать очень любила ее. Да и родственники и соседи обожали эту смугляночку с изумительным голоском. Как вольная птичка любила она бескрайние зеленые просторы, часто со своими подружками выходила на сборы разных трав и, когда начинала петь своим трепещущим голоском, все девочки замирали, слушая ее. Она была свободной только на лоне природы. Да и голос у нее был таким же свободным, как она сама - всегда пела в полный голос, не боялась, что услышат другие.
Как ни странно, жители этого райского уголка природы не давали воли своим голосам, но были смелые и отчаянные женщины, не боявшиеся оспаривать сложившиеся устои. Такие, как Марьям ханум Байрамалибекова, которая открыла первую в Лянкяране женскую школу.
Когда мать привела свою 11-летнюю Хагигат к Марьям ханум, она наверное, и не предполагала, что отсюда откроется для ее дочери большая дорога... Ни побои, ни даже угроза смерти, с которыми ей пришлось столкнуться не смогли заставить девчушку свернуть с предначертанного пути. Ее голос не знал преград. Много позже Хагигат ханум писала в своих воспоминаниях: “Мать рассказывала, что отец умер, когда мне было 5 лет. Кроме меня, еще два моих брата остались сиротами. По словам матери, отец мой был высоким, смуглым, видным мужчиной. Мать его любила безгранично. В 35 лет он умер от воспаления легких. Отчим относился к нам неплохо, но все изменилось, когда пришло время идти мне в школу. В Лянкяране царило невежество, отправлять девочку в школу считалось большим грехом, и под влиянием соседей, он запретил мне ходить в школу.
Хорошо помню, как однажды, вернувшись из школы, я готовила уроки, а отчим, увидев передо мной книжки и тетрадки, взбесился. Разорвал все в клочья и стал бить меня. Бедная мама бросилась мне на защиту, прикрыв собой. Отчим избил ее, а напоследок заявил: “Еще раз увижу тебя идущей в школу, ей-богу, убью”. Несколько дней после того события я не ходила в школу. Потом, плача, рассказала обо всем своей учительнице Марьям ханум Байрамалибековой. Она успокоила меня, дала новые книжки и тетрадки и обещала, что переговорит с моими родителями.
В школе было всего несколько девочек. Нас записали как сирот. В школе разыгрывали сценки из спектаклей, а на собранные средства покупали школьные принадлежности и форму для детей-сирот. Мне не раз попадало от отчима за посещение занятий, но я все же не бросила школу.
Однажды, когда я приболела, мать дала обет, что если “я не умру, то каждый год в месяц муххарем буду читать мерсию”. Несколько раз я нараспев читала мерсию, а женщины подпевали. Потом они говорили матери: “Ай Зиньят, у твоей дочери прекрасный голос, под ее пение женщины так и плачут...” Маме было приятно слышать эти слова. Иногда из нашего квартала девушки вместе шли собирать разную съедобную траву, и всю дорогу напевали. По пути я видела, как люди забирались на ограду, чтобы послушать нас, и мое детское сердечко ликовало. И подружки расхваливали меня, говоря: “Видишь, как тебя слушают, спой еще”. В нашем дворе росли тутовое и инжировое деревья. Мы с девчонками взбирались на них и пели хором.
Когда мы учились в школе, началась кампания по ликвидации безграмотности, и мы после школы занимались с пожилыми женщинами - членами партии. Я была в составе первой же группы, отправленной Советом просвещения Лянкярана в Баку на обучение в педагогический институт. Я так радовалась, что успешно сдала экзамен и была принята. Училась там, жила в пансионате. Вечерами девочки собирались в нашей комнате и просили меня спеть. Потом начинали расхваливать, уверяя, что мое место на сцене. Я была очень горда.
Однажды нас повели в Театр оперы, и я увидела, что такое опера. В то время в школе действовал драмкружок. Меня тоже записали в него. Я играла роль Селима в “Пяри-джаду”. Когда я пела колыбельную, все в зали плакали. Зрители были растроганы с одной стороны печальной судьбой Селима, с другой, - моим жалобным пением. Меня привлекало творчество, и я охотно участвовала во всех вечерах.
Как-то раз одна из моих подруг показала объявление в газете: в театр “Дамга” набирают девушек. Пойдем, - предложила она. Мы пошли. Ее прослушали, но почему-то она не понравилась. Когда меня попросили спеть, я отказалась, сказала, что пришла с ней. Но проверявшие стали настаивать, и я спела. На следующий день стало известно, что я принята. Я волновалась - как все сложится? С одной стороны, школа, с другой... Как отнесется к этому моя семья? Но ведь меня тянет к творчеству... Но все же я не могла отвергнуть предложение и, конечно же, согласилась”.
Театр сатиры и юмора “Дамга” стал для Хагигат Рзаевой подготовкой к большой сцене. Совершая гастрольные поездки по районам Азербайджана с маленькими постановками, театр приобрел широкую аудиторию. Зрители с удовольствием слушали отрывки из мугамов, народные напевы в исполнении Хагигат ханум. В ее чистом как стеклышко и звучном как соловьиная трель голосе была неописуемая печаль, но и какая-то магическая сила. Может оттого-то и заинтересовались...
Маэстро Муслим Магомаев послал артиста Театра оперы Мамедтаги Багирова прослушать Хагигат, и, она с честью выдержала этот экзамен, спев “Хиджаз”. Мамедтаги вернулся с добрыми вестями, чем очень обрадовал Муслима Магомаева. Назначили время и собрались у Муслима бека для прослушивания. Голос Хагигат ханум, высокая культура исполнения, простота, а главное - печальные и героические нотки в ее голосе очень понравились Магомаеву.
Спустя три дня Хагигат уже была в опере. Там она познакомилась с известным таристом Гурбаном Пиримовым. Он, почувствовав волнение девушки, приободрил ее: “Не переживай, все будет хорошо”.
Так и случилось... Исполнение Хагигат ханум под аккомпанемент Гурбана Пиримова восхитило Муслима бека, и она была принята в оперный театр.
В 1927 году Хагигат ханум стала первой в истории азербайджанского театра женщиной -исполнительницей партии Арабзенги в опере Муслима Магомаева “Шах Исмаил”. До нее эти роли исполняли мужчины - Мамедтаги Багиров, Али Зулалов. Но исполнение Хагигат ханум стало настоящей революцией на сцене оперного театра. С первого же ее появления зрителям стало ясно, что на азербайджанской оперной сцене появилась несравненная певица.
Улыбка на лице Муслим бека выдавала его радость. Наконец-то появилась 20-летняя Арабзенги, о которой он мечтал, которую искал. Едва дождавшись окончания спектакля, взволнованный и радостный Муслим бек, не скрывая своих чувств, пожимал руки Хагигат ханум со словами: “С этого дня ты моя сестра, Арабзенги”.
Это имя закрепилось за ней, и позже все называли ее сестрицей Арабзенги.
Народный артист республики Гусейнага Гаджибабабеков в своих воспоминаниях писал: “Мы вместе с Муслимом Магомаевым и Мамедтаги Багировым послушали ее пение. Нам очень понравилось. Муслим Магомаев с улыбкой повернулся ко мне и сказал шепотом:
- Твое дело наладилось, Гусейнага, эта девушка станет твоей настоящей Арабзенги.
Я даже прослезился на радостях. Впервые я встречал девушку - азербайджанку с таким сильным и обворожительным голосом”.
Долгое время Гусейнага Гаджибабабеков выступал партнером Хагигат ханум в опере “Шах Исмаил”. Они исполняли свои роли настолько живо и убедительно, настолько сильные эмоции вызывала волнительная и драматическая сцена, что зрители порой забывали, что находятся в театре.
Профессор, известный композитор Азер Рзаев рассказывает интересную историю: “Мне было 4 года, а брату Гасану - 6 лет. Мы пришли в театр на спектакль. Оперой “Шах Исмаил” дирижировал Муслим Магомаев. Нас посадили в ложе “А”. Посторонним вход туда был запрещен. Во время третьего акта, когда на сцене разворачивался эпизод поединка шаха Исмаила и Арабзенги, капельдинер (билетерша) прибежала со словами: “А ну-ка, ребята, быстренько вставайте, идет Узеир бек”. Откуда нам тогда было знать, кто такой Узеир бек? Мы не встали. Сказали, что пришли посмотреть на маму. В этот самый момент вошел Узеир бек и, сказав женщине: “Все хорошо, уходите”, сел позади меня. В этот момент я увидел, что на сцене, где шла битва между Гусейнагой Гаджибабабековым и Арабзенги, Арабзенги - моя мама - упала, и ее волосы, спадающие как водопад, рассыпались по плечам. Тут она стала молить шаха: “Я бедная, беззащитная девушка, не убивай меня”. Эта сцена на нас сильно подействовала - мы не могли понять, что нужно этому человеку? Но вдруг, положив руку на мое плечо, сидевший позади мужчина спросил: “Мальчик, ты чей сын?” Я сердито отрубил: “Арабзенги!” Он улыбнулся, поглаживая усы. Мы взглянули на сцену - мама все еще молила шаха. Узеир бек снова положил руку на мое плечо. Я обернулся: “А как зовут твоего отца?”
- Гусейн!
- Хорошо, хоть имя отца-то знаешь... - сказал Узеир бек. Спектакль закончился. Мы прошли к маме, она, не спеша снимала грим. Тут вошел Гусейнага Гаджибабабеков, его рука была в крови. Возмущаясь он сказал: “Хагигат, ну что это такое, твои дети, что, хулиганы?”
Оказалось, мой брат Гасан, схватив за кулисами меч, набросился на актера и поранил его палец за то, что тот хотел убить нашу маму.
Мама побранила его, но все же была рада, что сын встал на ее защиту”.
В успешной творческой судьбе Хагигат ханум немалую роль сыграли большие личности, но доброжелательность Узеира бека была несравненной. Узеир бек очень любил Хагигат ханум, верил в ее талант и яркую творческую карьеру.
В своих воспоминаниях Хагигат ханум писала: “...Наш директор в Театре оперы Мамедсадыг Эфендиев одновременно был и директором “Тюркского рабочего театра”. Он сказал мне, что возьмет меня на работу в “Рабочий театр”. Я согласилась. Вместе с мужем работала и там. В то время набрался очень сильный состав труппы “Рабочего театра”. Там работали Алескер Алекперов, Аждар Султанов, Мохсун Санани, Агасадыг Гярайбейли, Фатма Кадри, Кязым Зия и другие. И здесь некоторые сценки в спектаклях, где я была занята, сопровождались отрывками из мугамата. В 1928-1929 годах я одновременно работала в двух театрах. Позже ограничилась только оперой и консерваторией. Наряду с мугаматом я обучалась и вокалу. Мугамат мне преподавали Джаббар Гарягдыоглу, Сеид Шушинский. У Узеира бека я брала уроки сольфеджио и отрабатывала мугамат. При театре открылась студия, пела и там. Профессор Колотова занимался со мной постановкой голоса. В консерватории я проучилась 4 года, закончила класс по мугамату. Почему-то в день, когда занималась с Колотовой, мне было трудновато петь в опере - не удавались “переливы голоса”. Я поделилась этой проблемой с Узеиром беком, на что он сказал: “Я считал тебя умницей. Зачем тебе менять голос?” “Ведь сейчас модно петь на европейский манер”, - ответила я. “Публика узнала и признала тебя исполнителем мугама. Он всегда в моде. У тебя прекрасный голос, его хватит на всю жизнь, не меняй его” - посоветовал Узеир бек. Конечно же, я прислушалась к его совету и с того дня перестала менять голос. И все наладилось. Не прошел даром и мой четырехлетний труд. Я поставила свой голос, следуя школе мугамата. Прежде всего я научилась дольше выдерживать дыхание и петь не от горла, как другие мугаматисты, а от груди. И поэтому, даже не напрягаясь, я брала самую высокую ноту. Этому я учила и своих студентов.
...На своих спектаклях Узеир бек сидел в ложе. Исполняя роль Телли, я делала какие-то вставки от себя. После спектакля он звал к себе Минявяр и меня и говорил: “Эти вставки, отважная девица, оказались кстати. Скажи суфлеру, пусть впишет их в клавир”. Узеир бек ласково называл меня “отважная девица”, и я гордилась этим.
Помню, к Декаде Азербайджанского искусства 1938 года в Москве мы готовили новую постановку “Аршин мал алан”. Узеир бек включил новую песню во второй акт и поручил мне прийти на следующий день в его класс. Он наиграл на рояле народную песню “Гюл, оглан” и сказал, чтобы я спела ее. Я промолчала, на что он спросил: “Может, не нравится?”. “Да, не нравится, - завила я. Простите, может это дерзко с моей стороны, но если вся музыка к произведению авторская, к чему тогда заменять эту часть на народную?”. “Времени мало, не успеем”, - сказал он. “Успеем”, - настояла я. Так и появилась песня Телли во второй картине. Спектакль шел под аккомпанемент Азербайджанского оркестра народных инструментов под управлением Сеида Рустамова. Режиссер постановки Исмаил Идаятзаде и Сеид Рустамов во время антракта позвали меня и сообщили, что в последнюю сцену включен эпизод свадьбы. Что ты можешь спеть там? “Бир ‡ѓт сона” (пара лебедей), - сказала я. Гурбан дайы наиграл, а я спела. Потом предложила, может, спою отрывок из “Сегяха”, а потом - песню? Сеид Рустамов согласился. Я так и сделала. Московская публика тепло приветствовала меня при выступлении на декаде. Вообще, московские зрители - большие ценители искусства. В третьем акте они аплодировали мне с самого моего появления на сцене до ухода с нее.
Однажды, когда я заболела, Телли сыграла другая актриса. Спустя несколько дней на уроке Узеира бека я поинтересовалась, как она исполнила роль Телли. Улыбнувшись, он ответил: “Будто место сокола занял сарыч (птица рода ястребинных)”. Тогда я поняла, что ему очень нравится мое исполнение и он не желает, чтобы эту партию исполнял кто-то иной”.
Присущие Хагигат ханум отважность, благородство, боевой дух были свойственны от рождения, генетически. Но в груди ее билось чуткое сердце. В ее устах мугамы и народные напевы звучали так, что казалось, и скала не устоит перед ними.
Из воспоминаний профессора Азера Рзаева: “Сколько себя помню, в нашем доме собирались большие мастера. Все беседы велись вокруг наших мугамов, национальной музыки. Мама напевала нам колыбельную на мотив “Хумаюн”. Стоило ей перейти на другой мугам, уже почти уснув, мы тут же просыпались. Мы настолько были пропитаны мугамом и так чутко ощущали его, что даже в мастерском исполнении такой певицы, как Хагигат Рзаева, подсознательно улавливали плавный переход от одного мугама на другой. Наш дом, можно сказать, был пропитан музыкой - брат мой играл на пианино, я - на скрипке. Характер у моей матери был сродни нраву Арабзенги - отважная, боевая, умеющая постоять за свои права... Отец же был ей полной противоположностью - ласковый, с мягким характером. Никто не припомнит, чтобы хоть раз он рассердился, или хотя бы слегка выругал нас. А вот мать мы боялись. Никогда не перечили ей. Она была очень строгой. Причем такой она была и в отношении к своим друзьям, знакомым.
Был 1954 год. Вот в этой самой комнате проходило свадебное торжество по случаю моего бракосочетания с Гюляр ханум. Мать позвонила Гурбану Пиримову: “Гурбан дайы, срочно приезжай к нам, Азер женится. Но я приглашаю тебя на эту свадьбу не как тариста, а как близкого друга, аксакала нашей семьи, так что не вздумай брать тар”. Ровно в 7 часов вечера позвонили в дверь. Я открыл и приветствовал Гурбана дайы. Тар висел у него на плече. На мой голос подошла мама. Рассерженная она сняла с плеча Гурбан дайы тар: “Ай Гурбан дайы, ведь я же предупредила, не бери с собой тар”. Откровенно говоря, Гурбан дайы сконфузился и стал извиняться, говоря: “Хагигат ханум, ей богу, до сих пор, я никуда не являлся без тара. Везде меня признавали благодаря тару. Ради Аллаха, и теперь не разлучай меня с ним”.
Рассказывает дочь Хагигат ханум Садагат Абдуллаева: “Она не любила делать что-то кое-как. Все, чем бы она ни занималась, доводила до совершенства. На кухне у нее был свой порядок. Готовила необычайно вкусные блюда. Ради своих детей готова была на любые жертвы. Несмотря на серьезный вид, она безумно любила нас, интересовалась всем, что имело к нам отношение, начиная от занятий в школе до отдыха, прогулок, увлечений, держала все под серьезным контролем”.
Большой заслугой Садагат ханум, востоковеда по специальности, в настоящий момент преподающей литературу в Музыкальной школе имени Бюльбюля, является то, что она сохранила для нынешних и будущих поколений ценные воспоминания. “В последний период жизни мы часто собирались и беседовали на нашей даче в Бузовна. Как-то раз я предложила маме: “Ты ведь выступала на большой сцене, встречалась и общалась с большими мастерами, долгие годы вы работали вместе. Кто же, как не ты, напишет обо всем этом?”. Она словно очнулась ото сна: “Садагат, дочка, ты права, - сказала она.- Я должна поведать о том, что пережила”, и взялась за написание воспоминаний. Теперь я так довольна, что уговорила ее сделать это. Она писала свои мемуары арабской графикой. Тут-то мне и помогла моя специальность востоковеда. Я аккуратно переписала и опубликовала ее записи в газетах...”
Гюляр ханум Рзаева, верная спутница нашего видного композитора, профессора Азера Рзаева, преподавательница Бакинской музыкальной академии, дочь нашего незабвенного писателя, публициста Авеза Садыха, рассказывает, что ровно 10 лет прожила с Хагигат ханум под одной крышей в этом святом доме, была ей хорошей невесткой. Неподдельная любовь к Хагигат ханум слышится и в голосе Гюляр ханум, когда она с трепетом рассказывает о своей свекрови, о том, как бережно хранит документы и памятные вещи, принадлежавшие выдающейся актрисе. “Однажды меня спросили: “Десять лет вы жили вместе. Что вы можете сказать о ней как о свекрови?” Я сказала: “Хагигат ханум была царственна”. Это слово подразумевает многое. “После ее смерти я стала знакомиться с документами, публикациями о ее творчестве и была поражена тем, какой она была работоспособной, сколько ролей исполнила, сколько выступала на различных встречах, в районах, на фронте перед военными, перед простыми людьми. В зимнюю стужу она ночевала в траншеях. Совсем не просто изучить жизнь и творчество Хагигат ханум”.
В словах Гюляр ханум есть большая правда. Творчество Хагигат ханум в прямом смысле слова - целая школа. В 1952 году в 44 года, в самый расцвет своего творчества она по своему желанию ушла из оперного театра, уступив место молодым дарованиям. Отказалась она и от преподавательской деятельности в музыкальной школе, уступив место своему любимому учителю Сеиду Шушинскому. Разве это не пример для нынешних и будущих поколений исполнителей”?
Из воспоминаний Хагигат ханум Рзаевой: “В течение 15 лет я была партнершей Гусейнгулу Сарабского, исполняя партии Лейли, Асли, Шахсенем. Мне не забыть, как в 1944 году он лежал с тяжелой болезнью - у него обнаружили опухоль в горле. Супруга Сарабского Марьям ханум позвонила мне и сказала, что он хочет видеть меня. Все мы знали, что Сарабский переживает тяжелые дни. Вместе с мужем мы отправились к нему. Там уже были Гурбан Пиримов и некоторые из актеров. Сарабский жестом попросил нас сесть и кивнул своей жене Марьям ханум. Она сказала: “Гусейнгулу просит сыграть и спеть сцену встречи Лейли и Меджнуна. Гурбан дайы стал наигрывать “Сегях”. Я была растрогана. Больной приподнял голову, как бы прося петь, и снова откинулся на подушку. Через силу я стала петь: “„Ѓл ей МЃ‡нунум, ЛейлийЃм, ал ‡анымы”. Гусейнгулу приподнял голову с подушки и, подняв руки к небу, разрыдался. В слезах я выбежала в другую комнату. Пришла Марьям ханум и сказала, что Гусейнгулу зовет меня. Я вернулась в комнату. Он плача умолял меня продолжать петь. Превозмогая себя, я спела еще немного. Сарабский взял в руки стакан с водой и, показав нам его, написал на бумаге: “Мои друзья по сцене, когда вы будете пить воду, вспомните, что я умирал, не имея возможности испить глоток из этого стакана, чтобы утолить свою жажду”. Потом взял ломтик хлеба, вдохнул его аромат и снова написал: “Когда вы будете есть хлеб, вспомните, что я умирал, не в состоянии вкусить этот хлеб, чтобы утолить свой голод”.
Потом он лег и написал завещание: “Над моим гробом пусть звучит только “Лейли и Меджнун”. Когда будете опускать мое тело в могилу, пусть Хагигат поет из “Лейли и Меджнуна”. А на моем надгробии изобразите Меджнуна".
...Хагигат Рзаева, со слезами проводившая своего друга по сцене, большого актера Гусейнгулу Сарабского в возрасте 66 лет, сама прожила всего 62 года. За этот короткий отрезок жизни она совершила дела, которые не под силу иным даже за сто лет. Она заслужила любовь миллионов людей, осталась навечно немеркнущей, несравненной Арабзянги нашей сцены. Хагигат ханум стала одним из первых мастеров, удостоившихся почетного звания “Народный артист Азербайджана” (1948). В память о ней сохранились старые пластинки, многочисленные записи ее выступлений в различных оперных спектаклях, кинофильмы, где звучит ее голос. В том числе и голос любимой бабушки маленького Исмаила из кинофильма “Мачеха”, с горечью сказавшей: “Чего ты ждешь от нее, ведь мачеха она!”
Хагигат ханум стала близкой и родной для миллионов людей. Разве можно забыть ее?
Зульфугар ШАХСЕВЕНЛИ
В дни первой декады азербайджанского искусства в Москве (1938г.) Хагигат Рзаева была награждена орденом "Знак почета".
Source: http://www.axtar.az/ru/index.php?option=com_content&task=view&id=321&Itemid=183
загрузка