Получить забытый пароль
Энциклопедия / "Неизвестные" бакинцы
Изменить категорию | Все статьи категории
Гасанбек Зардаби родился 24 ноября 1837 года (по некоторым источникам - в 1842 году) в селе Зардоб Гейчинского уезда в семье просветителей.
В истории азербайджанской культуры, общественной мысли и духовного развития Гасанбеку Зардаби принадлежит особое, весьма значительное и важное место. Выпускник естественно-математического факультета Московского университета, ученый, педагог и общественный деятель, основатель национального театра и благотворительного общества «Ниджат», член Бакинской городской Думы и воспитатель нескольких поколений интеллигенции, Зардаби в 1875 году начал издавать и первую газету на азербайджанском языке «Экинчи», положившую начало профессиональной азербайджанской журналистике. Обычно это название переводят как «Пахарь», и это верно. Но порой название газеты переводилось и как «Земледелец» или «Сеятель».
Великим сеятелем можно по праву назвать и самого Зардаби. Блестящий знаток естественных наук, агрономии, он занимался и теоретическими проблемами земледелия, и практическими вопросами агрокультуры..
За годы учебы в Москве Г. Зардаби сблизился с поэтом-революционером Плещеевым, в свое время осужденным царским правительством по делу петрашевцев, дружил со знаменитым историком Соловьевым и его семьей. Постоянно посещая их дом, Гасанбек полюбил дочь Соловьева. Чувства девушки к нему были тоже серьезными, но Гасанбек знал, что народ с тогдашними взглядами отвернется и от него и от жены, если он, первый получивший образование мусульманин, женится на христианке, и он отказался от брака с горячо любимой девушкой и по окончании учения вернулся на родину служить своему народу.
Гасанбеку в его исступленном желании делать нужное и полезное для народа дело пришлось пройти через отсталость, невежество и фанатизм народа, через подозрительность, недоброжелательность, а зачастую и прямую вражду властей, через угрозы, клевету, провокации и доносы...
Один из современников Зардаби отмечает, что он был «шестидесятником», упорно размышляющим, как и герои Чернышевского, над вопросом «что делать?», а власти же отвечали своим собственным вопросом: что с ним делать? Как с ним быть? Слишком уж неспокойным, неудобным, неуживчивым казался им Гасанбек.
Ни один шаг его жизни не сообразовался с его личным расчетом - все для бедной, отсталой родной нации. Он не любил слов, он работал там, где была назревшая нужда, работал планомерно, неустанно и обдуманно.
Этого-то и боялись. Сразу после окончания Московского университета в 1865 году Гасанбек устраивается на работу в Тифлисскую Межевую палату и сразу же делает все, что в его силах, для облегчения положения крестьян. И очень скоро начальник Межевой палаты, кстати, лично очень уважавший Гасанбека, ставит перед ним ультиматум: «Или перестать «учить» начальство и не «портить» крестьян, или уходить со службы».
Губернатор ставит вопрос еще жестче: «Или он, губернатор, останется на службе, или Гасанбек».
А еще через несколько лет, уже в Баку, другой представитель администрации скажет без обиняков: «Мы хотели, Гасанбек, облить вас керосином и поджечь. Что представляют из себя мусульмане? Ничто! Только вы мешаете нам».
Впрочем, фанатики-мусульмане относились к Зардаби не менее «нежно». Писали ему письма с площадной бранью, строчили доносы, пытались даже убить: в марте 1868 года было совершено покушение на его жизнь. Ночью, когда Гасанбек работал у себя в кабинете, раздался выстрел. Неизвестный злоумышленник стрелял в окно. Пуля прошла на вершок выше головы Зардаби и попала в стену.
А «вина» его на этот раз заключалась в том, что, переехав из Тифлиса в Кубу и поступив на работу в суд, он терпеливо, никому не отказывая, учил неграмотных крестьян законам, втолковывал им их права.
Еще через год, в 1869 году, он уже учитель Бакинской гимназии, директором которой был Чермак - добрый друг Гасанбека. Зардаби с увлечением отдается работе. Но одного учительства мало для его деятельной, многогранной натуры. В 1873 году Зардаби вместе со своими учениками Н. Везировым, А. Адигезаловым и другими осуществляет постановку комедии М. Ф. Ахундова «Приключение скряги», закладывая тем самым основы национального театра.
Через многие прошения, отказы, резолюции, циркуляры, протоколы пришлось пройти Г.Зардаби, чтобы добиться разрешения на издание газеты «Экинчи». Он пытается убедить власти, что никаких политических проблем в своей газете касаться не будет - только сельскохозяйственная и научная тематика.
Чиновник из канцелярии бакинского губернатора демонстрирует тонкую осведомленность в течениях азербайджанской литературы. В его «совершенно секретном» докладе в департамент полиции написано: «По поводу имеющихся в Департаменте полиции сведений о новых веяниях в азербайджанской литературе и вообще прогрессистском движении среди мусульман имею честь сообщить Департаменту полиции, что среди лиц, выступающих в азербайджанской литературе в качестве авторов новаторских сочинений, являются несколько мусульман, проживающих в гор. Баку, в числе которых первым можно назвать... Гасанбека Меликова».
Но, помимо узколобых чиновников, были и администраторы с более широким взглядом. Одним из таких людей являлся бакинский губернатор Старосельский, который и взял на себя смелость поддержать Зардаби в его начинании и добился разрешения на издание «Экинчи». Кроме того Старосельский сказал: «До тех пор, пока я буду губернатором Баку, долг мой ежегодно жертвовать в пользу мусульманского благотворительного общества сто рублей», о чем с чувством искренней признательности вспоминал впоследствии сам Гасанбек.
И вот настал долгожданный день - 22 июля 1875 года, день выхода первого номера «Экинчи».
«Когда вышла крошечная чистенькая газета, Гасанбек от радости прослезился, - вспоминает его супруга Ханифа-ханум, - домой он пришел в сильно возбужденном радостном настроении, с газетой в руках. Этот день был счастливым днем в его жизни».
Одной из главных задач “Экинчи” с первого дня стало распространение знаний в области сельского хозяйства, разнообразных сведений о новейших способах удобрения почвы и применении усовершенствованных земледельческих орудий. Кроме того, издание давало множество советов по медицине, гигиене, физиологии. Но самое главное - печатались серьезные статьи о причинах отсталости, «темноты» населения. Газета получила большой резонанс: в считанные дни первый ее номер распространился не только на территории Азербайджана, но и в России. “Экинчи” язык, которого был прост и понятен каждому, привел в движение пребывающее доселе в состоянии дремоты мусульманское общество.
Зардаби был не только редактором «Экинчи», он был ее литературным сотрудником, корреспондентом, корректором, наборщиком и даже агентом по подписке и распространению. Все приходилось делать самому, хотя в газете сотрудничали и многие другие видные деятели культуры - М. Ф. Ахундов, С. А. Ширвани, Н. Везиров.
Ознакомившись с условиями, в которых издается «Экинчи», заезжий французский журналист удивленно воскликнул: «Ну, вы герой! У нас, во Франции, не нашелся бы человек, желающий работать на такую бедную газету. Поражаюсь вашей энергии. Видно, очень любите свой народ».
Зардаби действительно сильно любил свой народ и, более того, четко знал, что необходимо делать для его пробуждения. Один из первых авторитетных исследователей общественно-философских взглядов Зардаби- ученый Гейдар Гусейнов - писал:
«Газета «Экинчи» в известном смысле сыграла ту же огромную роль в истории развития общественной мысли в Азербайджане, какую сыграл «Колокол» Герцена для России».
Из-за постоянных доносов, клеветы и поклепов власти в 1877 г. закрыли газету «Экинчи» и хотели во что бы то ни стало изгнать из Баку самого Гасанбека. Ему предлагали почетную отставку, перевод в любой другой, далекий от Кавказа город. Его квартиру ежедневно караулили жандармы. Один постоянно торчал на кухне, второй сопровождал Зардаби во всех его передвижениях по городу.
Человек энциклопедических знаний, неуемной энергии, полный сил и желания работать ради блага народа, Зардаби оказался «нежелательным» человеком в Баку, ему пришлось прервать свою общественно полезную деятельность в этом городе и поселиться хоть и в родной, но в ту пору захудалой, маленькой деревушке Зардоб - вдали от газет, театров, школ. 18 лет провел он в этой вынужденной ссылке, ни на день не прекращая своей подвижнической работы. Выписывая из Министерства земледелия различные семена, Гасанбек старался пропагандировать эти культуры среди своих односельчан: ему удалось привить в окрестностях своей деревни картофель, помидоры, хлопок.
Он просвещает крестьян, разоблачает религиозный фанатизм шейхов-шарлатанов. И опять доносы, приезд самого губернатора в Зардоб с целью лично удостовериться в антиправительственной подрывной деятельности Зардаби. В Зардобе губернатор встретился не с заговором против царя, а с роем комаров. «Здесь невозможно жить хотя бы из-за комаров», - говорил он, чуть не плача от бесчисленных укусов.
Припертые к стенке клеветники вынуждены признаться, что сочинили лживый донос на Гасанбека с одной лишь целью избавиться от него. Искусанный комарами губернатор почти дословно повторяет мысли, высказанные когда-то французским журналистом: «Видно, вы очень любите этот бедный народ, что терпите столько невзгод и от климата, и от недостойных людей и все-таки не оставляете эти места».
Старый друг Гасанбека - Христиан Цинк - писал ему: «Я следил с любопытством за Вашей деятельностью и рукоплескал Вашей геройской борьбе... Вы в моих глазах остались все тем же достойным героем».
Жизнь и деятельность Гасанбека можно и в самом деле считать поистине героической еще и потому, что сам он свои действия воспринимал не как подвиг, а как элементарный долг интеллигента, просвещенного человека. И никому, ни одному образованному деятелю не мог простить не то что отступления от этого пути, но даже и небольшой передышки. В этом смысле характерно его письмо М. Ф. Ахундову, быть может и излишне резкое и жестокое, но дышащее страстным гражданским пафосом неистового служения интересам народа.
«Многоуважаемый Мирза Фатали бек! Письмо Ваше и посылку я получил. Вы пишете, что лета Ваши не позволяют Вам написать что-нибудь новое: очень жалею. Я должен сознаться, что удивляюсь, отчего прочие люди с летами делаются более опытными и произведения их более серьезными, а Вы, как сознаетесь, наоборот, даже не можете взяться за перо; впрочем, Ваша воля. Вы захотели отдохнуть, пошли Вам господь спокойствие; но только не думайте, что народное образование такая вещь, которую можно достигнуть какою-нибудь статейкой или пьесой. Нет, тут гораздо больше хлопот! Жизни и трудов одного, даже десятка руководителей мало для этого. Может быть, Вас останавливает вопрос, отчего Вы, а не другой будете трудиться, да еще даром и не надеясь услышать спасибо; в таком случае я считаю нужным объяснить, что вопрос этот не имеет места там, где дело идет о любви народной, любви к ближнему, о просвещении невежд: кто посвящает себя просвещению народа... того такая мысль не должна останавливать, тот сам в себе находит награду, он очищает свою совесть. Пожалуйста, не принимайте мои слова за упрек, он в таком деле не может иметь места, я высказал их потому, что они пришлись к месту».
«Я не встречал такого прямолинейного человека», - сказал о Гасанбеке после его смерти журналист Григорий Джиноридзе.
Прямолинейность - глубоко органическая черта, присущая характеру Зардаби, - проявлялась во всех его действиях, во всех публицистических статьях и частных письмах. Не только горячо почитаемому М. Ф. Ахундову писал он суровую правду, но и в переписке со всемирно известным Львом Толстым придерживался тех же самых правил искренности и бескомпромиссности в убеждениях:
«Уважаемый граф Лев Николаевич! Дорогое для меня Ваше ответное письмо от 11 октября получил. Само собой разумеется, из него я узнал, что дорогой мой друг в совершенном здравии, чему я очень рад. Благодарю Вас за внимание, что удостоили ответом; не менее радуюсь и тому, что Вы очень дорожите общением с магометанами: это дает мне смелость сноситься с Вами, как с дорогим другом, откровенно и сообщать все те знания и потери, которые носятся в душе».
Далее Гасанбек говорит о своем несогласии со многими религиозно-философскими взглядами Л. Толстого и, обращаясь к великому писателю, замечает: «Вы сталкиваете с престола пророка Иисуса и сами занимаете его место». Письмо завершается словами: «Извините и простите меня, если я Вас оскорбляю, ибо истина требует откровенности, у истины нет друзей...»
Наложив на себя суровую обязанность служения истине, добру, просвещению, Гасанбек, человек необычайной гордости и чувства собственного достоинства, обивал пороги богачей, пытаясь заставить их раскошелиться на помощь нуждающимся ученикам. С горьким юмором вспоминает он позже эти отнюдь не смешные эпизоды; вспомнит и случай, когда один из беков упал даже в обморок, услыхав, что Гасанбек предложил ему помочь беднякам.
Он ходил из одной приемной в другую, из одного блистательного зала в другой, от ловкого дельца к взбалмошному меценату. Это выпрашивание, было для него тягостно и мучительно, но он не отступался. Уже в нескольких местах он встречал отказ, то вежливо-холодный, то циничный, то насмешливый.
И вот понуро возвращается Гасанбек ни с чем. Вдруг чувствует, что кто-то осторожно касается его руки. Перед ним стоит амбал-носильщик лет сорока и смущенно улыбается.
- Я слышал, ты собираешь деньги для того, чтобы учить наших детей, - говорит амбал. - Я заработал кое-что, на возьми, вот. Мало тут, но это от сердца.
Гасанбек сжал его пальцы, от волнения не находя слов. Наконец он промолвил:
«Спасибо, друг! Ты дал мне столько, сколько я в жизни ни от кого не получал, потому что ты отдал все, что имеешь».
Г. Зардаби принимал активное участие и в работе городской Думы в качестве гласного. Приехав в Баку после вынужденной зардобской ссылки, он обнаружил, что в городской Думе всего 5 человек мусульман; причем, когда он пришел на одно из заседаний, трое из этих пяти сидели, поджав ноги, и мирно почивали. Гасанбек вышел из Думы возмущенный и в тот же вечер обратился к заправилам города. Ведя упорную борьбу в течение нескольких лет, он добился как пропорционального, так и достойного представительства в городской управе, сам был избран гласным и бесстрашно сражался там за интересы города, за права его трудящихся и обездоленных масс, за просвещение, культуру, гигиену, поднимал острые политические, социальные, экологические проблемы. Сколько усилий приложил он, чтобы воспрепятствовать проведению в город воды из нездоровых и грязных источников, за которые ратовал хозяин этих участков.
Собственник, преступно равнодушный к здоровью целого города и озабоченный лишь своей собственной выгодой, вознамерился заставить замолчать Зардаби подкупом. В ответ на заседании Думы Гасанбек публично назвал его негодяем. (В другой раз Гасанбек назвал взяточником и сволочью человека, явившегося к нему в дом с обыском и желанием поживиться. За что Зардаби был приговорен судом к семи дням гауптвахты, но так как во всем геокчайском уезде гауптвахты не оказалось, то Гасанбек просидел эту неделю у себя в зардобской квартире под домашним арестом.)
Все годы работы в Думе Гасанбек относился к своим депутатским обязанностям всерьез и со всей ответственностью. При проверке оказалось, что за все это время он не пропустил ни одного заседания Думы. Непреклонность его позиции вызывала раздражение власть имущих, богатеев и нефтепромышленников. «Босяк, ничего не имеет и лезет в наши карманы; облагодетельствовали, избрали в гласные. 125 идут с лишним, а он идет против нас», - говаривал кое-кто. Ханифа-ханум уточняет, что и этот укор по поводу 125 рублей несправедлив. Гасанбек работал в городской Думе в качестве гласного даром
Что же касается презрительного слова «босяк», то это, пожалуй, правда. На его похоронах говорилось:
«Гасанбек прибыл в Баку сорок лет тому назад нищим, на его глазах вырос Баку с его миллионами, на его глазах бедняки сделались миллионерами, а он, имея полную возможность нажить себе состояние, не сделал этого и ушел от нас в мир лучший таким же нищим. Все, что он имел, отдал обществу, и это великая его заслуга: все для общества и ничего для себя».
Конец жизни Зардаби, как и последние дни Дж.Мамедкулизаде, печален. Больной, разбитый параличом и страдающий склерозом, он еще ходил по редакциям, интересовался делами, мечтал увидеть премьеру первой оперы Узеира Гаджибекова, даже вновь баллотировался в городскую Думу. Его забаллотировали. Родные скрыли это от него. А он все повторял; «Надо пойти на заседание Думы». Большого и горького труда стоило домашним удерживать его.
Вспоминает журналист Н. Байздренко:
«Тяжело до слез было смотреть на систематическое, изо дня в день путешествие Гасанбека в редакцию, на его сиротливую фигуру, погасающий взор, в котором как будто светился укор, тяжело было ощущать в манифестациях этих горькую правду современной жизни. Понимал, конечно, это и сам Гасанбек, понимал и тосковал. Особенно сильно, говорят, тосковал он в последние дни».
В последние дни ему, может быть и случайно, не доставлялись номера газеты «Каспий», в которой он долгие годы сотрудничал. «Забыли меня все, покинули, - жаловался он. - Никто не приходит, не проведает, не поинтересуется даже, что со мной. Вот и газеты не прислали».
Его пугало одиночество. Никого и ничего не боялся Гасанбек - ни властей, ни толстосумов, ни религиозных фанатиков, ни расправы. Он всем и каждому говорил правду прямо в глаза: негодяю, что он негодяй, взяточнику, что он взяточник. Никого и ничего не боялся Гасанбек. Боялся он только одиночества. Одиночества и забвения. Конечно, и в последние его дни вокруг умирающего Гасанбека были близкие люди, члены семьи. Но ведь не тихим, добрым семьянином прожил свою кипучую жизнь Зардаби, а громогласным, неистовым общественным деятелем. Общественное одиночество, забвение ощущал он в свой последний срок.
Перед смертью он сказал: «Прошу Вас торжественных похорон не устраивать. Похороните меня просто. Все, что предполагалось бы израсходовать, передайте обществу распространения грамотности для мусульман. Это будет полезнее для моего многострадального народа».
Гасан бек Зардаби скончался 15 ноября 1907г. в Зардобе.
Последнюю его волю не удалось выполнить. Зардаби были устроены самые грандиозные похороны, которые когда-либо до этого видел Баку. На гроб покойного был возложен его портрет в серебряной папке с золотой рамой. Несли первый номер «Экинчи» также в золотой раме, принесли альбом от учителей в серебряном переплете, в который был вставлен портрет Гасанбека в золотой оправе. От драматической труппы несли серебряную лиру... Золото, серебро... А Гасанбек при жизни не мог выпросить небольшой суммы для обучения нуждающихся студентов или для издания своего детища - «Экинчи». Поэт М. А. Сабир предложил по-своему увековечить память Гасанбека - в одной из уездных школ бесплатно обучить хоть одного сироту. Но, по всей вероятности, это предложение никто не воспринял всерьез.
Щемящее описание похорон своего отца дала Гариб Сoлтан-ханум Меликова: «Возле гроба, отдавая усопшему последние почести, стояли видные представители города, сохранявшие на лицах благоприятное уныние, а за ними колыхалось живое море людских голов с лицами, изборожденными глубокими морщинами, следами безысходной нужды и великих страданий. И именно там в безыскусственной форме проявлялось истинное горе. Эти бедные люди прощались со своим пламенным защитником и верным сыном».
Одним из этих бедняков был и сам Гасанбек, с дипломом московского университета, со светлейшей головой ученого, с богатой душой публициста и пустым карманом подвижника и праведника...
© fran
Source: http://nashvek.media-az.com/322/lider.html http://www.azeribook.com/proza/anar/vospominaniya_o_seyatele.htm
Зардаби Гасанбек (Меликов Гасанбек Салимбек оглы) - выдающийся просветитель, публицист и педагог
12.11.1837 - 15.11.1907Гасанбек Зардаби родился 24 ноября 1837 года (по некоторым источникам - в 1842 году) в селе Зардоб Гейчинского уезда в семье просветителей.
В истории азербайджанской культуры, общественной мысли и духовного развития Гасанбеку Зардаби принадлежит особое, весьма значительное и важное место. Выпускник естественно-математического факультета Московского университета, ученый, педагог и общественный деятель, основатель национального театра и благотворительного общества «Ниджат», член Бакинской городской Думы и воспитатель нескольких поколений интеллигенции, Зардаби в 1875 году начал издавать и первую газету на азербайджанском языке «Экинчи», положившую начало профессиональной азербайджанской журналистике. Обычно это название переводят как «Пахарь», и это верно. Но порой название газеты переводилось и как «Земледелец» или «Сеятель».
Великим сеятелем можно по праву назвать и самого Зардаби. Блестящий знаток естественных наук, агрономии, он занимался и теоретическими проблемами земледелия, и практическими вопросами агрокультуры..
За годы учебы в Москве Г. Зардаби сблизился с поэтом-революционером Плещеевым, в свое время осужденным царским правительством по делу петрашевцев, дружил со знаменитым историком Соловьевым и его семьей. Постоянно посещая их дом, Гасанбек полюбил дочь Соловьева. Чувства девушки к нему были тоже серьезными, но Гасанбек знал, что народ с тогдашними взглядами отвернется и от него и от жены, если он, первый получивший образование мусульманин, женится на христианке, и он отказался от брака с горячо любимой девушкой и по окончании учения вернулся на родину служить своему народу.
Гасанбеку в его исступленном желании делать нужное и полезное для народа дело пришлось пройти через отсталость, невежество и фанатизм народа, через подозрительность, недоброжелательность, а зачастую и прямую вражду властей, через угрозы, клевету, провокации и доносы...
Один из современников Зардаби отмечает, что он был «шестидесятником», упорно размышляющим, как и герои Чернышевского, над вопросом «что делать?», а власти же отвечали своим собственным вопросом: что с ним делать? Как с ним быть? Слишком уж неспокойным, неудобным, неуживчивым казался им Гасанбек.
Ни один шаг его жизни не сообразовался с его личным расчетом - все для бедной, отсталой родной нации. Он не любил слов, он работал там, где была назревшая нужда, работал планомерно, неустанно и обдуманно.
Этого-то и боялись. Сразу после окончания Московского университета в 1865 году Гасанбек устраивается на работу в Тифлисскую Межевую палату и сразу же делает все, что в его силах, для облегчения положения крестьян. И очень скоро начальник Межевой палаты, кстати, лично очень уважавший Гасанбека, ставит перед ним ультиматум: «Или перестать «учить» начальство и не «портить» крестьян, или уходить со службы».
Губернатор ставит вопрос еще жестче: «Или он, губернатор, останется на службе, или Гасанбек».
А еще через несколько лет, уже в Баку, другой представитель администрации скажет без обиняков: «Мы хотели, Гасанбек, облить вас керосином и поджечь. Что представляют из себя мусульмане? Ничто! Только вы мешаете нам».
Впрочем, фанатики-мусульмане относились к Зардаби не менее «нежно». Писали ему письма с площадной бранью, строчили доносы, пытались даже убить: в марте 1868 года было совершено покушение на его жизнь. Ночью, когда Гасанбек работал у себя в кабинете, раздался выстрел. Неизвестный злоумышленник стрелял в окно. Пуля прошла на вершок выше головы Зардаби и попала в стену.
А «вина» его на этот раз заключалась в том, что, переехав из Тифлиса в Кубу и поступив на работу в суд, он терпеливо, никому не отказывая, учил неграмотных крестьян законам, втолковывал им их права.
Еще через год, в 1869 году, он уже учитель Бакинской гимназии, директором которой был Чермак - добрый друг Гасанбека. Зардаби с увлечением отдается работе. Но одного учительства мало для его деятельной, многогранной натуры. В 1873 году Зардаби вместе со своими учениками Н. Везировым, А. Адигезаловым и другими осуществляет постановку комедии М. Ф. Ахундова «Приключение скряги», закладывая тем самым основы национального театра.
Через многие прошения, отказы, резолюции, циркуляры, протоколы пришлось пройти Г.Зардаби, чтобы добиться разрешения на издание газеты «Экинчи». Он пытается убедить власти, что никаких политических проблем в своей газете касаться не будет - только сельскохозяйственная и научная тематика.
Чиновник из канцелярии бакинского губернатора демонстрирует тонкую осведомленность в течениях азербайджанской литературы. В его «совершенно секретном» докладе в департамент полиции написано: «По поводу имеющихся в Департаменте полиции сведений о новых веяниях в азербайджанской литературе и вообще прогрессистском движении среди мусульман имею честь сообщить Департаменту полиции, что среди лиц, выступающих в азербайджанской литературе в качестве авторов новаторских сочинений, являются несколько мусульман, проживающих в гор. Баку, в числе которых первым можно назвать... Гасанбека Меликова».
Но, помимо узколобых чиновников, были и администраторы с более широким взглядом. Одним из таких людей являлся бакинский губернатор Старосельский, который и взял на себя смелость поддержать Зардаби в его начинании и добился разрешения на издание «Экинчи». Кроме того Старосельский сказал: «До тех пор, пока я буду губернатором Баку, долг мой ежегодно жертвовать в пользу мусульманского благотворительного общества сто рублей», о чем с чувством искренней признательности вспоминал впоследствии сам Гасанбек.
И вот настал долгожданный день - 22 июля 1875 года, день выхода первого номера «Экинчи».
«Когда вышла крошечная чистенькая газета, Гасанбек от радости прослезился, - вспоминает его супруга Ханифа-ханум, - домой он пришел в сильно возбужденном радостном настроении, с газетой в руках. Этот день был счастливым днем в его жизни».
Одной из главных задач “Экинчи” с первого дня стало распространение знаний в области сельского хозяйства, разнообразных сведений о новейших способах удобрения почвы и применении усовершенствованных земледельческих орудий. Кроме того, издание давало множество советов по медицине, гигиене, физиологии. Но самое главное - печатались серьезные статьи о причинах отсталости, «темноты» населения. Газета получила большой резонанс: в считанные дни первый ее номер распространился не только на территории Азербайджана, но и в России. “Экинчи” язык, которого был прост и понятен каждому, привел в движение пребывающее доселе в состоянии дремоты мусульманское общество.
Зардаби был не только редактором «Экинчи», он был ее литературным сотрудником, корреспондентом, корректором, наборщиком и даже агентом по подписке и распространению. Все приходилось делать самому, хотя в газете сотрудничали и многие другие видные деятели культуры - М. Ф. Ахундов, С. А. Ширвани, Н. Везиров.
Ознакомившись с условиями, в которых издается «Экинчи», заезжий французский журналист удивленно воскликнул: «Ну, вы герой! У нас, во Франции, не нашелся бы человек, желающий работать на такую бедную газету. Поражаюсь вашей энергии. Видно, очень любите свой народ».
Зардаби действительно сильно любил свой народ и, более того, четко знал, что необходимо делать для его пробуждения. Один из первых авторитетных исследователей общественно-философских взглядов Зардаби- ученый Гейдар Гусейнов - писал:
«Газета «Экинчи» в известном смысле сыграла ту же огромную роль в истории развития общественной мысли в Азербайджане, какую сыграл «Колокол» Герцена для России».
Из-за постоянных доносов, клеветы и поклепов власти в 1877 г. закрыли газету «Экинчи» и хотели во что бы то ни стало изгнать из Баку самого Гасанбека. Ему предлагали почетную отставку, перевод в любой другой, далекий от Кавказа город. Его квартиру ежедневно караулили жандармы. Один постоянно торчал на кухне, второй сопровождал Зардаби во всех его передвижениях по городу.
Человек энциклопедических знаний, неуемной энергии, полный сил и желания работать ради блага народа, Зардаби оказался «нежелательным» человеком в Баку, ему пришлось прервать свою общественно полезную деятельность в этом городе и поселиться хоть и в родной, но в ту пору захудалой, маленькой деревушке Зардоб - вдали от газет, театров, школ. 18 лет провел он в этой вынужденной ссылке, ни на день не прекращая своей подвижнической работы. Выписывая из Министерства земледелия различные семена, Гасанбек старался пропагандировать эти культуры среди своих односельчан: ему удалось привить в окрестностях своей деревни картофель, помидоры, хлопок.
Он просвещает крестьян, разоблачает религиозный фанатизм шейхов-шарлатанов. И опять доносы, приезд самого губернатора в Зардоб с целью лично удостовериться в антиправительственной подрывной деятельности Зардаби. В Зардобе губернатор встретился не с заговором против царя, а с роем комаров. «Здесь невозможно жить хотя бы из-за комаров», - говорил он, чуть не плача от бесчисленных укусов.
Припертые к стенке клеветники вынуждены признаться, что сочинили лживый донос на Гасанбека с одной лишь целью избавиться от него. Искусанный комарами губернатор почти дословно повторяет мысли, высказанные когда-то французским журналистом: «Видно, вы очень любите этот бедный народ, что терпите столько невзгод и от климата, и от недостойных людей и все-таки не оставляете эти места».
Старый друг Гасанбека - Христиан Цинк - писал ему: «Я следил с любопытством за Вашей деятельностью и рукоплескал Вашей геройской борьбе... Вы в моих глазах остались все тем же достойным героем».
Жизнь и деятельность Гасанбека можно и в самом деле считать поистине героической еще и потому, что сам он свои действия воспринимал не как подвиг, а как элементарный долг интеллигента, просвещенного человека. И никому, ни одному образованному деятелю не мог простить не то что отступления от этого пути, но даже и небольшой передышки. В этом смысле характерно его письмо М. Ф. Ахундову, быть может и излишне резкое и жестокое, но дышащее страстным гражданским пафосом неистового служения интересам народа.
«Многоуважаемый Мирза Фатали бек! Письмо Ваше и посылку я получил. Вы пишете, что лета Ваши не позволяют Вам написать что-нибудь новое: очень жалею. Я должен сознаться, что удивляюсь, отчего прочие люди с летами делаются более опытными и произведения их более серьезными, а Вы, как сознаетесь, наоборот, даже не можете взяться за перо; впрочем, Ваша воля. Вы захотели отдохнуть, пошли Вам господь спокойствие; но только не думайте, что народное образование такая вещь, которую можно достигнуть какою-нибудь статейкой или пьесой. Нет, тут гораздо больше хлопот! Жизни и трудов одного, даже десятка руководителей мало для этого. Может быть, Вас останавливает вопрос, отчего Вы, а не другой будете трудиться, да еще даром и не надеясь услышать спасибо; в таком случае я считаю нужным объяснить, что вопрос этот не имеет места там, где дело идет о любви народной, любви к ближнему, о просвещении невежд: кто посвящает себя просвещению народа... того такая мысль не должна останавливать, тот сам в себе находит награду, он очищает свою совесть. Пожалуйста, не принимайте мои слова за упрек, он в таком деле не может иметь места, я высказал их потому, что они пришлись к месту».
«Я не встречал такого прямолинейного человека», - сказал о Гасанбеке после его смерти журналист Григорий Джиноридзе.
Прямолинейность - глубоко органическая черта, присущая характеру Зардаби, - проявлялась во всех его действиях, во всех публицистических статьях и частных письмах. Не только горячо почитаемому М. Ф. Ахундову писал он суровую правду, но и в переписке со всемирно известным Львом Толстым придерживался тех же самых правил искренности и бескомпромиссности в убеждениях:
«Уважаемый граф Лев Николаевич! Дорогое для меня Ваше ответное письмо от 11 октября получил. Само собой разумеется, из него я узнал, что дорогой мой друг в совершенном здравии, чему я очень рад. Благодарю Вас за внимание, что удостоили ответом; не менее радуюсь и тому, что Вы очень дорожите общением с магометанами: это дает мне смелость сноситься с Вами, как с дорогим другом, откровенно и сообщать все те знания и потери, которые носятся в душе».
Далее Гасанбек говорит о своем несогласии со многими религиозно-философскими взглядами Л. Толстого и, обращаясь к великому писателю, замечает: «Вы сталкиваете с престола пророка Иисуса и сами занимаете его место». Письмо завершается словами: «Извините и простите меня, если я Вас оскорбляю, ибо истина требует откровенности, у истины нет друзей...»
Наложив на себя суровую обязанность служения истине, добру, просвещению, Гасанбек, человек необычайной гордости и чувства собственного достоинства, обивал пороги богачей, пытаясь заставить их раскошелиться на помощь нуждающимся ученикам. С горьким юмором вспоминает он позже эти отнюдь не смешные эпизоды; вспомнит и случай, когда один из беков упал даже в обморок, услыхав, что Гасанбек предложил ему помочь беднякам.
Он ходил из одной приемной в другую, из одного блистательного зала в другой, от ловкого дельца к взбалмошному меценату. Это выпрашивание, было для него тягостно и мучительно, но он не отступался. Уже в нескольких местах он встречал отказ, то вежливо-холодный, то циничный, то насмешливый.
И вот понуро возвращается Гасанбек ни с чем. Вдруг чувствует, что кто-то осторожно касается его руки. Перед ним стоит амбал-носильщик лет сорока и смущенно улыбается.
- Я слышал, ты собираешь деньги для того, чтобы учить наших детей, - говорит амбал. - Я заработал кое-что, на возьми, вот. Мало тут, но это от сердца.
Гасанбек сжал его пальцы, от волнения не находя слов. Наконец он промолвил:
«Спасибо, друг! Ты дал мне столько, сколько я в жизни ни от кого не получал, потому что ты отдал все, что имеешь».
Г. Зардаби принимал активное участие и в работе городской Думы в качестве гласного. Приехав в Баку после вынужденной зардобской ссылки, он обнаружил, что в городской Думе всего 5 человек мусульман; причем, когда он пришел на одно из заседаний, трое из этих пяти сидели, поджав ноги, и мирно почивали. Гасанбек вышел из Думы возмущенный и в тот же вечер обратился к заправилам города. Ведя упорную борьбу в течение нескольких лет, он добился как пропорционального, так и достойного представительства в городской управе, сам был избран гласным и бесстрашно сражался там за интересы города, за права его трудящихся и обездоленных масс, за просвещение, культуру, гигиену, поднимал острые политические, социальные, экологические проблемы. Сколько усилий приложил он, чтобы воспрепятствовать проведению в город воды из нездоровых и грязных источников, за которые ратовал хозяин этих участков.
Собственник, преступно равнодушный к здоровью целого города и озабоченный лишь своей собственной выгодой, вознамерился заставить замолчать Зардаби подкупом. В ответ на заседании Думы Гасанбек публично назвал его негодяем. (В другой раз Гасанбек назвал взяточником и сволочью человека, явившегося к нему в дом с обыском и желанием поживиться. За что Зардаби был приговорен судом к семи дням гауптвахты, но так как во всем геокчайском уезде гауптвахты не оказалось, то Гасанбек просидел эту неделю у себя в зардобской квартире под домашним арестом.)
Все годы работы в Думе Гасанбек относился к своим депутатским обязанностям всерьез и со всей ответственностью. При проверке оказалось, что за все это время он не пропустил ни одного заседания Думы. Непреклонность его позиции вызывала раздражение власть имущих, богатеев и нефтепромышленников. «Босяк, ничего не имеет и лезет в наши карманы; облагодетельствовали, избрали в гласные. 125 идут с лишним, а он идет против нас», - говаривал кое-кто. Ханифа-ханум уточняет, что и этот укор по поводу 125 рублей несправедлив. Гасанбек работал в городской Думе в качестве гласного даром
Что же касается презрительного слова «босяк», то это, пожалуй, правда. На его похоронах говорилось:
«Гасанбек прибыл в Баку сорок лет тому назад нищим, на его глазах вырос Баку с его миллионами, на его глазах бедняки сделались миллионерами, а он, имея полную возможность нажить себе состояние, не сделал этого и ушел от нас в мир лучший таким же нищим. Все, что он имел, отдал обществу, и это великая его заслуга: все для общества и ничего для себя».
Конец жизни Зардаби, как и последние дни Дж.Мамедкулизаде, печален. Больной, разбитый параличом и страдающий склерозом, он еще ходил по редакциям, интересовался делами, мечтал увидеть премьеру первой оперы Узеира Гаджибекова, даже вновь баллотировался в городскую Думу. Его забаллотировали. Родные скрыли это от него. А он все повторял; «Надо пойти на заседание Думы». Большого и горького труда стоило домашним удерживать его.
Вспоминает журналист Н. Байздренко:
«Тяжело до слез было смотреть на систематическое, изо дня в день путешествие Гасанбека в редакцию, на его сиротливую фигуру, погасающий взор, в котором как будто светился укор, тяжело было ощущать в манифестациях этих горькую правду современной жизни. Понимал, конечно, это и сам Гасанбек, понимал и тосковал. Особенно сильно, говорят, тосковал он в последние дни».
В последние дни ему, может быть и случайно, не доставлялись номера газеты «Каспий», в которой он долгие годы сотрудничал. «Забыли меня все, покинули, - жаловался он. - Никто не приходит, не проведает, не поинтересуется даже, что со мной. Вот и газеты не прислали».
Его пугало одиночество. Никого и ничего не боялся Гасанбек - ни властей, ни толстосумов, ни религиозных фанатиков, ни расправы. Он всем и каждому говорил правду прямо в глаза: негодяю, что он негодяй, взяточнику, что он взяточник. Никого и ничего не боялся Гасанбек. Боялся он только одиночества. Одиночества и забвения. Конечно, и в последние его дни вокруг умирающего Гасанбека были близкие люди, члены семьи. Но ведь не тихим, добрым семьянином прожил свою кипучую жизнь Зардаби, а громогласным, неистовым общественным деятелем. Общественное одиночество, забвение ощущал он в свой последний срок.
Перед смертью он сказал: «Прошу Вас торжественных похорон не устраивать. Похороните меня просто. Все, что предполагалось бы израсходовать, передайте обществу распространения грамотности для мусульман. Это будет полезнее для моего многострадального народа».
Гасан бек Зардаби скончался 15 ноября 1907г. в Зардобе.
Последнюю его волю не удалось выполнить. Зардаби были устроены самые грандиозные похороны, которые когда-либо до этого видел Баку. На гроб покойного был возложен его портрет в серебряной папке с золотой рамой. Несли первый номер «Экинчи» также в золотой раме, принесли альбом от учителей в серебряном переплете, в который был вставлен портрет Гасанбека в золотой оправе. От драматической труппы несли серебряную лиру... Золото, серебро... А Гасанбек при жизни не мог выпросить небольшой суммы для обучения нуждающихся студентов или для издания своего детища - «Экинчи». Поэт М. А. Сабир предложил по-своему увековечить память Гасанбека - в одной из уездных школ бесплатно обучить хоть одного сироту. Но, по всей вероятности, это предложение никто не воспринял всерьез.
Щемящее описание похорон своего отца дала Гариб Сoлтан-ханум Меликова: «Возле гроба, отдавая усопшему последние почести, стояли видные представители города, сохранявшие на лицах благоприятное уныние, а за ними колыхалось живое море людских голов с лицами, изборожденными глубокими морщинами, следами безысходной нужды и великих страданий. И именно там в безыскусственной форме проявлялось истинное горе. Эти бедные люди прощались со своим пламенным защитником и верным сыном».
Одним из этих бедняков был и сам Гасанбек, с дипломом московского университета, со светлейшей головой ученого, с богатой душой публициста и пустым карманом подвижника и праведника...
© fran
Source: http://nashvek.media-az.com/322/lider.html http://www.azeribook.com/proza/anar/vospominaniya_o_seyatele.htm
загрузка