Получить забытый пароль
Энциклопедия / Люди
Изменить категорию | Все статьи категории
Памяти Наоми Шемер - женщины, поэтессы, еврейки, песни которой еще долго будут давать силы нашим усталым сердцам.
НАОМИ ШЕМЕР (захрона ливраха) БОЛЬШЕ НЕТ...
"Я НЕ БОЮСЬ ПРЕДСТАТЬ ПРЕД ГОСПОДОМ, ДЕРЖА В РУКАХ ГИТАРУ С ОБОРВАННЫМИ СТРУНАМИ".
Утром 26 июня 2004 года в больнице "Ихилов" в Тель-Авиве от тяжелой болезни скончалась Наоми Шемер (зихрона ливраха). Ей было 74 года. Все высокие слова, превосходные степени, титулы, звания, награды – все это меркнет перед вкладом этой женщины в израильское искусство. Музыка, поэзия, народность, дети, школа, национальный характер (если таковой имеется) более 50 лет находились и будут продолжать находиться под ее влиянием. Похороны состоялись 27 июня в 18.00 в кибуце "Кинерет", на ее родине.
(Представленная ниже статья была написана и вышла в свет еще при жизни Наоми - Й.)
Наоми Шемер можно без преувеличения назвать коллекционером всевозможных премий, грамот и почетных званий: лауреат премии Израиля, академик Академии иврита, председатель комиссии по премиям Израиля, «поэтесса рабочего движения», «Геула Коэн еврейской песни», «поэтесса наших сердец», ее творчество – одна из базисных колонн здания ивритской песни, и так далее. Но это все иконостас, к которому она относится с разумной сдержанностью и категорически отказывается от проведения пышных церемоний в собственную честь, «вечеров в мою память». А для нас, обычных слушателей, исполнителей, участников вечеров «Шира бе цибур», детей и взрослых, представителей всех слоев населения, ее песни являются неотъемлемой частью жизни. Она же верит в то, что песни в состоянии изменить душу, личность, и убеждена, что «Шира бе цибур» («пение масс») выражает тенденцию к национальному объединению, стремлению быть вместе: «Это оздоровление нации, которому нет равного, провозглашение того, что народ Израиля жив и полон сил». На ее классике мы, новые репатрианты, пытались учить иврит в ульпане и, не всегда понимая слова, внимали чудесной музыке.
Несколько лет назад, после большого перерыва, Наоми Шемер вновь вышла на сцену и провела цикл концертов под названием «1000 и одна песня», на одном из которых я имела удовольствие присутствовать и даже поднести ей букет цветов. Успех был абсолютным. Недавно она перенесла сложную операцию на открытом сердце и сейчас возвращается к простым житейским радостям. Свое свободное время Наоми Шемер часто коротает у телевизора. Она черпает удовольствие в бесконечных сериалах, смотрит программы по истории и по искусству, интересуется кулинарией. Зато на ниву политики ее никакими калачами не заманишь. Единственная тема, которая совершенно не привлекает ее внимания – выпуски новостей:
- Когда показывают новости, я тут же переключаю на другие каналы, где транслируют кулинарные программы. Думаю, что если бы в 1948 году в Израиле существовало телевидение, мы бы не выиграли войну за Независимость. Все эти ужасы – слезы, похороны, разорванные тела, окровавленные носилки – ослабляют национальный дух и радуют врага.
Каждая песня Наоми Шемер имеет свою особенную историю создания. Но об этом как-нибудь в другой раз. А пока из истории жизни автора этих песен. Родители Наоми Шемер, Меир Сапир и Ривка Шафрири, прибыли в Палестину из Вильны на волне третьей алии. Для них подъем в Эрец-Исраэль был вершиной освобождения. Отец был активистом подпольной алии, лоцманом на суднах с нелегальными иммигрантами. Мать же славилась своим крайним максимализмом. Она всегда и во всем стремилась достичь совершенства и требовала того же от своих детей. Даже когда Наоми Шемер стала уже прославленной знаменитостью, лауреатом премии Израиля, упрямая Ривка Сапир считала, что ее девочка могла бы добиться большего.
Родители Наоми Шемер познакомились, будучи членами кибуца «Кинерет», и поженились спустя четыре года после знакомства. Первенец, Наоми Сапир, родилась летом 1930 года. Спустя два года родилась Рутик, затем брат. Детство протекало на лоне природы в сказочном, краси вом окружении волшебных закатов над уникальным озером Кинерет. Все это есть в ее песнях: цветы, фруктовые деревья, пастораль, просторы, поэтические закаты и восходы солнца, тяжкий, но неспешный физический труд первопроходцев земли еврейской.
Ее родители считали себя светскими революционерами, придерживались светских обычаев, но где-то глубоко внутри в них горел, тлел неугасимый огонек религиозной еврейской духовности, той, которая была неотделимой частью еврейской жизни в галуте, особенно в восточной Европе. Сама же она обращается к Богу посредством своих песен и стихов. А старость? «Мои года – мое богатство».
Наоми Шемер, заядлая путешественница, считает, что озеро Кинерет не имеет себе равных в мире ни по красоте, ни по количеству прекрасных стихотворных строк и мелодий, воспевших его. Да и то сказать, ведь Генисаретское, или Тивериадское озеро, стало одним из ключевых мест, где разворачивались события и создавались легенды Нового завета. Все детские фантазии могли осуществиться в одночасье на берегах Кинерета. Мать очень рано усадила девочку за фортепиано. Было это нелегко. Каждое утро в пять часов Ривка тащила свою трехлетнюю малышку в кибуцный сарай, где стояло пианино, чтобы та проделала требуемое количество экзерсисов. Ривка Сапир, «мудрая, как мадам Кюри», знала много языков, владела ивритом на глубочайшем уровне, но кибуцу требовались овощеводы и доярки, и Ривка окучивала помидоры, что выполняла с неменьшей истовостью.
В шесть лет Наоми уже аккомпанировала на кибуцных песенных посиделках. А потом сменила направление: вместо Баха и Бетховена сама стала потихоньку, втайне от матери, сочинять песни. Первые опыты она подписывала псевдонимом. Музыкальное просвещение тоже было на высоте. Наоми Шемер вспоминает, как она с матерью отправилась на единственное выступление выдающегося скрипача Бронислава Губермана, которое должно было состояться на севере страны, в кибуце Ягур. Для того, чтобы иметь возможность туда добраться, стесненная в средствах Ривка предоставила свою комнату на неделю в р аспоряжение некоего професора, который в благодарность за гостеприимство отвез обеих на концерт. А в кибуце Ягур достойно приготовились к приему знаменитого гостя: построили новые скамьи, чтобы не скрипели, а коров угнали на дальние пастбища, дабы они своим мычанием не сорвали концерт. Однако девочка, которой тогда было 11 лет, почти все время концерта сладко проспала.
Поколение первопроходцев ставило во главу угла духовные ценности. Это иногда доходило до такой крайности, что Наоми Шемер и по сей день сожалеет, что не научилась готовить: «Искусство кулинарии считалось отжившим, ненужным, не стоящим внимания». Зато Ривка Сапир была уверена, что без музыки, литературы, культуры, духовности вся поселенческая деятельность ничего не стоит. И свой заключительный аккорд она, доживя до 88 лет, тоже спланировала до последней нотки: она завещала, чтобы над ее могилой кибуцный флейтист сыграл мелодию песни «Хуршат ха-эвкалиптусим», которую написала ее дочь. Требовательность и перфекционизм матери сослужили свою службу, но своих детей Наоми Шемер воспитывала иначе:
- Моя мать была для меня государственным контролером до самых ее последних дней. Хотя я всегда пыталась бунтовать. Для этих людей главной целью было воспитание, и ни возраст, ни положение воспитуемого не имело значения. Так что процесс продолжался без конца.
Во время войны за Независимость Израиля Наоми Шемер было 18 лет. Она очень тяжело переживала потерю близких: 47 членов кибуца Кинерет сложили свои головы в борьбе за становление страны Израиля. Эта боль не утихала, и спустя много лет она написала песню «Анахну ме ото ха-кфар» о трагической гибели еврейского воина в бою.
Несмотря на объективные сложности того периода, Наоми Шемер твердо решила начать профессиональное обучение музыке. Вместе с матерью она отправилась в Тель-Авив, в Академию музыки, затем перебралась в Иерусалим. Ее учителями были Йосеф Таль, Франк Пелег, Абель Эрлих, Илона Винце-Краус. Получив желанное образование и диплом, она вернулась на берега Кинерета и начала преподавать музыку в детских садиках. Возникла потребность в новом музыкальном материале, и она начала писать песни для детей. Вместе с первым мужем, Гидоном Шемером, Наоми поставила мюзикл «Хамеш хамеш» в театре «Охэл». Сразу пришел успех, о Наоми Шемер заговорили. Появились песни для армейских ансамблей: «Хапес оти», «Хамсиним ба мишлат», «Махар».
Наоми вышла замуж за Гидона Шемера, актера и режиссера, вместе с которым начала работать над репертуаром для ансамбля "Тарнеголим". У них родилась дочь Лали. В 1958 году Хаим Тополь приглашает Наоми Шемер писать музыку для его детища, сатирического театра "Бацаль ярок". Так появился ее первый шлягер "Ноа". Творческая универсальность Наоми Шемер заключается в том, что она пишет не только музыку, но и тексты, и переводы. Так, она признается, что, когда перевела для Йоси Баная французские песни, то чуть ли не влюбилась в него – правда, ненадолго. Наоми Шемер работала и с Ариком Айнштейном, о котором отзывается с большой любовью: «Мы получили в его лице подарок природы, чудо».
К началу 1960-х годов Наоми Шемер занимает прочные позиции на вершине израильского музыкального Олимпа. Но подлинный успех и популярность пришли к ней с песней "Золотой Иерусалим", написанной в 1967 году по заказу мэра Иерусалима Тедди Колека. Премьера песни «Иерушалаим шель захав» состоялась за несколько месяцев до Шестидневной войны. Она жила в Тель-Авиве, но время от времени ездила в Иерусалим, чтобы освежить впечатления.
Фразу «Иерушалаим шель захав» и сравнение поэта со скрипкой ("кинор") Наоми Шемер позаимствовала из псалмов Давида, многие из которых знала наизусть. Как и вообще Священное писание. На концерте одного из армейских ансамблей она услышала девичий голос, прозрачный и звонкий, как воздух над Иерусалимом. Так скромная солдатка Шули Натан была избрана стать первой исполнительницей легендарной песни.
"Золотой Иерусалим" в исполнении Шули Натан впервые прозвучал на Фестивале еврейской песни. После того, как песню повторили на радио, через нескол ько дней ее уже пела вся страна. Спустя несколько недель разразилась Шестидневная война. Наоми Шемер выступала перед солдатами на передовой, ее концерты проходили в Рафиахе и в Эль-Арише. Газеты полнились фотографиями десантников, со слезами на глазах певших перед освобожденной стеной плача «Иерушалаим шель захав». Тогда у нее родились слова нового куплета. Однажды, вернувшись домой, она обнаружила под входной дверью записку от Тедди Колека, в которой тот просил ее добавить куплет. "А он уже готов", - сказала она мэру по телефону. И назавтра выступила с новым куплетом на концерте в Бейт-Лехеме. Когда солдаты зааплодировали ей после нового куплета, она сказала: «Что вы мне аплодируете? Изменить песню намного проще, чем освободить город».
Песня "Иерушалаим шель захав" стала гимном и зажила своей жизнью, независимой от автора. С ней связано множество самых различных и необычных историй. В одной из телепередач, посвященных Наоми Шемер, песню исполняет на иврите женский хор из Японии. Как-то раз к Наоми Шемер обратился ее издатель в Англии и попросил согласие на исполнение мелодии песни в новом португальском сериале: «Только текст будет другой». Наоми Шемер отказала наотрез. А вот история, рассказанная ею самой:
- Однажды в субботнее утро я смотрела телевизор. Переключая программы, случайно попала на какой-то русский канал. И увидела хор монахов в длинных коричневых рясах, поющих на иврите «Иерушалаим шель захав». Да еще практически без акцента!
После Шестидневной войны Наоми Шемер познакомилась с адвокатом и писателем Мордехаем Горовицем. Вспыхнула любовь, предыдущий брак был расторгнут, вскоре они поженились. И тут же нашли много общих знакомых: например, с Ариком Шароном Мордехай Горовиц сидел в школе за одной партой. Держаться в жизни на плаву супругам помогают общие интересы и редкое чувство юмора, характерное для Наоми Шемер. Ее сын Ариэль Горовиц – известный композитор-песенник ("Ялла, бай!", "Рене"). Тяжело сохранять индивидуальность под бременем материнской славы, которая невольно давит на музыканта, хотя мать не вмешивается в его жизнь. О своем напряжении Ариэль Горовиц повествует в песне "Песенная башня".
В конце 60-х годов вся израильская молодежь, как и ее сверстники во всем мире, сходила с ума по «Беатлес». В Министерстве просвещения решили на гребне этой волны заказать местным поэтам-песенникам перевести песни из репертуара «Беатлес» на иврит. Наоми Шемер выбрала песню «Лет ит бе», но перевод не ложился на оригинальную мелодию. Прошло несколько лет, началась война Судного дня, а вместе с ней пришла и мелодия. Так родилась песня «Лу яи» («Да будет так»). Вообще-то Наоми Шемер крайне редко писала на заказ. В основном ее песни (более тысячи) – странички собственного творческого дневника. Именно из-за их интимной лиричности они близки и любимы всеми: "Сочинение для меня всегда было делом жизни, я отношусь к этому с полной ответственностью, каждую песню переделываю до бесконечности. Однако я не живу для того, чтобы писать. Есть и другие ценности в жизни".
Наоми Шемер не может похвастаться крепким здоровьем. В последние годы ей довелось пережить немалое количество операций. Последняя из них, на открытом сердце, длилась восемь часов. Во время этой операции сердце было вынуто из грудной клетки, ей поменяли клапаны и сосуды. Все прошло хорошо, она, по собственному признанию, чувствует себя отлично. Перед каждой операцией Наоми Шемер писала заново завещание и даже сценарий собственных похорон, о чем советовалась с сестрой Рутик. Раньше, перед прежними операциями, писала даже новые песни. Одна из них стала своего рода песней протеста: «Од ло ахавти дай». Другая – сожалением о недожитой жизни: «Ацув ламут бе эмца тамуз». Тогда ей было 40 лет:
- Мне казалось, что все, конец. Это вовсе не страх, скорее, точное знание того, что случится. Я была уверена, что не встану с операционного стола. Мы с Рутик перед операцией проработали все нюансы похорон. Я хотела, чтобы те, кто придет на похороны, пели мои песни. Все это было довольно забавно. И все же я оставила ценные указания: чтобы не прои зносили никаких речей, а только спели «Шам арей Голан». Песня эта подходит к месту, где находится кладбище, на берегу Кинерета, того райского места, которое я так люблю.
В фирме звукозаписи «Медиа дайрект» выпущена в свет пятерка альбомов «100 песен Наоми Шемер», включая буклет с текстами и подробной биографией. В числе исполнителей Йорам Гаон, Эстер Офарим, Хава Альбертштейн, Шули Натан, Йоси Банай, Мири Алони, Иланит, сама Наоми Шемер (с несильным, но с исключительно точной интонацией «композиторским» голосом), ансамбли «Тарнеголим», «Гешер ха-яркон», «Ха-гашаш ха-хивер», «Ха-коль овер хабиби», «Бацаль ярок», «Дудаим», а также армейские. Невозможно перечислить даже самые популярные песни Наоми Шемер, многие из которых давно утратили авторские права и считаются народными.
Отмечу несколько особо интересных исполнительских версий: новая песня «Бе дамаих хаи» («По образу твоему живи», из пророка Иехезкиэля) Ронит Роланд, «Дьюкан ими» («Портрет матери») в исполнении ее невестки, Тамар Гилади. Вошла сюда и песня, которая ни разу не была записана на пластинку и о существовании которой совершенно забыла и сама Наоми Шемер, «Од меат масах» («Вот-вот опустится занавес»). Из абсолютной классики отмечу всеми любимый «Золотой Иерусалим», «Анашим товим» («Добрые люди»), «Ха-коль патуах» («Все открыто»), «Ор» («Свет»), «Еш ли хаг» («Каждый день праздник»), «Од ло ахавти дай» («Еще не долюбил»), «Митрия ле шнаим» («Зонтик для двоих»), «Вальс ле аганат ха-цомеах» («Охрана природы»), «Шелег аль ири» («Снег над городом»), «Анахну ме ото ха-кфар» («Мы земляки»), «Ха-ир ха-левана» («Белый город», нежная поэма о Тель-Авиве), «Аль коль эле» («Обо всем этом»). Обо всем этом можно говорить без конца, а уж слушать и петь… Пожалуй, остановлюсь, а то ведь так можно и все песни перечислить. Многие песни посвящены водной стихии в разных ее проявлениях, мелодии струятся, словно водные потоки, потому что Шемер всегда любила водные просторы: «Особенно Кинерет, райское место для меня». Наоми Шемер крайне требовательно относится к рифме. В песне-дразнилке «Актуальность», мучаясь над рифмой к слову «джакузи», она придумала своему герою Йехезкиэлю фамилию Бен-Бузи:
Йехезкиэль Бен-Бузи сидит себе в джакузи
И палит из «Узи» прямо в белый свет.
Его жена Ципора, страшная обжора,
Грузно пляшет хору, а не балет.
Продуманно в цикле и чередование песен. Три последние – «песни завершения»: опускается занавес, завершается праздник. «Я не боюсь предстать пред Господом, держа в руках гитару с оборванными струнами». Эту песню, которая получила известность в исполнении Хавы Альбертштейн, автор решила исполнить сама. Слишком глубокий в ней подтекст...
ДОПОЛНЕНИЯ
1.Около года назад Наоми Шемер вызвала бурю гневных откликов со стороны израильской прессы (левой в основном). Ее высказывание в журнале «Ат»: «Мы еще будем с сожалением вспоминать о стерильных газах, которыми немцы умерщвляли евреев». Она сравнивает это умерщвление с тем, как убивают арабы: «Арабы любят свои убийства теплыми, влажными и устрашающими, полными страдания». Наоми Шемер удостоилась резких отповедей состороны наших «прекраснодушных».
2.Во время эвакуации евреев из Ямита поселенцы использовали в качестве лозунга для укрепления морали и усиления взаимной поддержки фразу из припева песни "Аль коль эле" ("Обо всем об этом"): "АЛЬ НА ТААКОР НАТУА" ("Не режь по живому, не выкорчевывай посаженное").
Марина Яновская
Наоми Шемер
ПУСТЬ ВСЕ ЭТО...
Перевод Анны Файн
Мед и жало, гнев и жалость
И воды глоток,
Смех и горечь, свет и полночь
Сохрани, мой Бог.
И ребенка в колыбели,
И огонь костра,
И родных, что прилетели
Из далеких стран.
Припев:
Мед и жало,
Гнев и жалость,
Как в былые дни,
Всех любимых,
И желанных,
Боже, сохрани.
Дай пустить нам
В землю корни
И взойти,как встарь,
Ты народ Свой
Непокорный
Боже, не оставь.
Этот город, эту стену,
Эти нежные ростки
От беды, грозы военной
Ты убереги.
Всех любимых и желанных,
Кто еще в пути,
Ты к земле обетованной
Боже, приведи.
Припев
Ива на ветру трепещет,
С неба падает звезда,
И во тьме молитву шепчут
Тихие уста.
Сохрани же эту малость,
Этот сад в цвету,
Мед и жало, гнев и жалость
И мою мольбу.
Всех любимых и желанных
Кто еще в пути
Ты к земле Обетованной
Боже, приведи.
Дай пустить нам
В землю корни и взойти, как встарь,
Ты народ Свой Непокорный
Боже, не оставь.
***
Нооми Шемер
ЗОЛОТОЙ ИЕРУСАЛИМ
Перевод А.Гиль
Прохладен воздух пред закатом,
Прозрачен, как вино.
Дыханье сосен ароматных
И звон колоколов.
В дремоте дерева и камня
Весь в дымке золотой
Стоит мой город одиноко -
Он разделен стеной.
Припев:
Иерусалим мой золотой,
Из меди, камня и лучей,
Я буду арфой всех напевов
Красы твоей.
Иссохли древние истоки
И рынок опустел
И не идут на холм высокий,
Где древний Храм истлел.
Среди пещер ущелий темных
Пустынных ветров вой
И к морю Мертвому не сходят
Долиной Иерихон.
Припев
Пытаясь скромной песней этой
Воздать хвалу тебе,
Я меньше малого поэта,
Ребенка я слабей.
Уста горят, как в поцелуе,
Пред именем твоим
И никогда я не забуду
Тебя, Иерусалим.
Припев
Вода опять шумит в потоках,
И рынок загудел,
И вновь идут на холм высокий,
Где древний Храм истлел.
Среди пещер, ущелий темных
Вновь слышен песни звон.
Мы к морю Мертвому вернулись
Долиной Иерихон.
Вечная память
Наоми Шемер - женщина, поэтесса, еврейка.
26.6.2004 - 1.7.2004Памяти Наоми Шемер - женщины, поэтессы, еврейки, песни которой еще долго будут давать силы нашим усталым сердцам.
НАОМИ ШЕМЕР (захрона ливраха) БОЛЬШЕ НЕТ...
"Я НЕ БОЮСЬ ПРЕДСТАТЬ ПРЕД ГОСПОДОМ, ДЕРЖА В РУКАХ ГИТАРУ С ОБОРВАННЫМИ СТРУНАМИ".
Утром 26 июня 2004 года в больнице "Ихилов" в Тель-Авиве от тяжелой болезни скончалась Наоми Шемер (зихрона ливраха). Ей было 74 года. Все высокие слова, превосходные степени, титулы, звания, награды – все это меркнет перед вкладом этой женщины в израильское искусство. Музыка, поэзия, народность, дети, школа, национальный характер (если таковой имеется) более 50 лет находились и будут продолжать находиться под ее влиянием. Похороны состоялись 27 июня в 18.00 в кибуце "Кинерет", на ее родине.
(Представленная ниже статья была написана и вышла в свет еще при жизни Наоми - Й.)
Наоми Шемер можно без преувеличения назвать коллекционером всевозможных премий, грамот и почетных званий: лауреат премии Израиля, академик Академии иврита, председатель комиссии по премиям Израиля, «поэтесса рабочего движения», «Геула Коэн еврейской песни», «поэтесса наших сердец», ее творчество – одна из базисных колонн здания ивритской песни, и так далее. Но это все иконостас, к которому она относится с разумной сдержанностью и категорически отказывается от проведения пышных церемоний в собственную честь, «вечеров в мою память». А для нас, обычных слушателей, исполнителей, участников вечеров «Шира бе цибур», детей и взрослых, представителей всех слоев населения, ее песни являются неотъемлемой частью жизни. Она же верит в то, что песни в состоянии изменить душу, личность, и убеждена, что «Шира бе цибур» («пение масс») выражает тенденцию к национальному объединению, стремлению быть вместе: «Это оздоровление нации, которому нет равного, провозглашение того, что народ Израиля жив и полон сил». На ее классике мы, новые репатрианты, пытались учить иврит в ульпане и, не всегда понимая слова, внимали чудесной музыке.
Несколько лет назад, после большого перерыва, Наоми Шемер вновь вышла на сцену и провела цикл концертов под названием «1000 и одна песня», на одном из которых я имела удовольствие присутствовать и даже поднести ей букет цветов. Успех был абсолютным. Недавно она перенесла сложную операцию на открытом сердце и сейчас возвращается к простым житейским радостям. Свое свободное время Наоми Шемер часто коротает у телевизора. Она черпает удовольствие в бесконечных сериалах, смотрит программы по истории и по искусству, интересуется кулинарией. Зато на ниву политики ее никакими калачами не заманишь. Единственная тема, которая совершенно не привлекает ее внимания – выпуски новостей:
- Когда показывают новости, я тут же переключаю на другие каналы, где транслируют кулинарные программы. Думаю, что если бы в 1948 году в Израиле существовало телевидение, мы бы не выиграли войну за Независимость. Все эти ужасы – слезы, похороны, разорванные тела, окровавленные носилки – ослабляют национальный дух и радуют врага.
Каждая песня Наоми Шемер имеет свою особенную историю создания. Но об этом как-нибудь в другой раз. А пока из истории жизни автора этих песен. Родители Наоми Шемер, Меир Сапир и Ривка Шафрири, прибыли в Палестину из Вильны на волне третьей алии. Для них подъем в Эрец-Исраэль был вершиной освобождения. Отец был активистом подпольной алии, лоцманом на суднах с нелегальными иммигрантами. Мать же славилась своим крайним максимализмом. Она всегда и во всем стремилась достичь совершенства и требовала того же от своих детей. Даже когда Наоми Шемер стала уже прославленной знаменитостью, лауреатом премии Израиля, упрямая Ривка Сапир считала, что ее девочка могла бы добиться большего.
Родители Наоми Шемер познакомились, будучи членами кибуца «Кинерет», и поженились спустя четыре года после знакомства. Первенец, Наоми Сапир, родилась летом 1930 года. Спустя два года родилась Рутик, затем брат. Детство протекало на лоне природы в сказочном, краси вом окружении волшебных закатов над уникальным озером Кинерет. Все это есть в ее песнях: цветы, фруктовые деревья, пастораль, просторы, поэтические закаты и восходы солнца, тяжкий, но неспешный физический труд первопроходцев земли еврейской.
Ее родители считали себя светскими революционерами, придерживались светских обычаев, но где-то глубоко внутри в них горел, тлел неугасимый огонек религиозной еврейской духовности, той, которая была неотделимой частью еврейской жизни в галуте, особенно в восточной Европе. Сама же она обращается к Богу посредством своих песен и стихов. А старость? «Мои года – мое богатство».
Наоми Шемер, заядлая путешественница, считает, что озеро Кинерет не имеет себе равных в мире ни по красоте, ни по количеству прекрасных стихотворных строк и мелодий, воспевших его. Да и то сказать, ведь Генисаретское, или Тивериадское озеро, стало одним из ключевых мест, где разворачивались события и создавались легенды Нового завета. Все детские фантазии могли осуществиться в одночасье на берегах Кинерета. Мать очень рано усадила девочку за фортепиано. Было это нелегко. Каждое утро в пять часов Ривка тащила свою трехлетнюю малышку в кибуцный сарай, где стояло пианино, чтобы та проделала требуемое количество экзерсисов. Ривка Сапир, «мудрая, как мадам Кюри», знала много языков, владела ивритом на глубочайшем уровне, но кибуцу требовались овощеводы и доярки, и Ривка окучивала помидоры, что выполняла с неменьшей истовостью.
В шесть лет Наоми уже аккомпанировала на кибуцных песенных посиделках. А потом сменила направление: вместо Баха и Бетховена сама стала потихоньку, втайне от матери, сочинять песни. Первые опыты она подписывала псевдонимом. Музыкальное просвещение тоже было на высоте. Наоми Шемер вспоминает, как она с матерью отправилась на единственное выступление выдающегося скрипача Бронислава Губермана, которое должно было состояться на севере страны, в кибуце Ягур. Для того, чтобы иметь возможность туда добраться, стесненная в средствах Ривка предоставила свою комнату на неделю в р аспоряжение некоего професора, который в благодарность за гостеприимство отвез обеих на концерт. А в кибуце Ягур достойно приготовились к приему знаменитого гостя: построили новые скамьи, чтобы не скрипели, а коров угнали на дальние пастбища, дабы они своим мычанием не сорвали концерт. Однако девочка, которой тогда было 11 лет, почти все время концерта сладко проспала.
Поколение первопроходцев ставило во главу угла духовные ценности. Это иногда доходило до такой крайности, что Наоми Шемер и по сей день сожалеет, что не научилась готовить: «Искусство кулинарии считалось отжившим, ненужным, не стоящим внимания». Зато Ривка Сапир была уверена, что без музыки, литературы, культуры, духовности вся поселенческая деятельность ничего не стоит. И свой заключительный аккорд она, доживя до 88 лет, тоже спланировала до последней нотки: она завещала, чтобы над ее могилой кибуцный флейтист сыграл мелодию песни «Хуршат ха-эвкалиптусим», которую написала ее дочь. Требовательность и перфекционизм матери сослужили свою службу, но своих детей Наоми Шемер воспитывала иначе:
- Моя мать была для меня государственным контролером до самых ее последних дней. Хотя я всегда пыталась бунтовать. Для этих людей главной целью было воспитание, и ни возраст, ни положение воспитуемого не имело значения. Так что процесс продолжался без конца.
Во время войны за Независимость Израиля Наоми Шемер было 18 лет. Она очень тяжело переживала потерю близких: 47 членов кибуца Кинерет сложили свои головы в борьбе за становление страны Израиля. Эта боль не утихала, и спустя много лет она написала песню «Анахну ме ото ха-кфар» о трагической гибели еврейского воина в бою.
Несмотря на объективные сложности того периода, Наоми Шемер твердо решила начать профессиональное обучение музыке. Вместе с матерью она отправилась в Тель-Авив, в Академию музыки, затем перебралась в Иерусалим. Ее учителями были Йосеф Таль, Франк Пелег, Абель Эрлих, Илона Винце-Краус. Получив желанное образование и диплом, она вернулась на берега Кинерета и начала преподавать музыку в детских садиках. Возникла потребность в новом музыкальном материале, и она начала писать песни для детей. Вместе с первым мужем, Гидоном Шемером, Наоми поставила мюзикл «Хамеш хамеш» в театре «Охэл». Сразу пришел успех, о Наоми Шемер заговорили. Появились песни для армейских ансамблей: «Хапес оти», «Хамсиним ба мишлат», «Махар».
Наоми вышла замуж за Гидона Шемера, актера и режиссера, вместе с которым начала работать над репертуаром для ансамбля "Тарнеголим". У них родилась дочь Лали. В 1958 году Хаим Тополь приглашает Наоми Шемер писать музыку для его детища, сатирического театра "Бацаль ярок". Так появился ее первый шлягер "Ноа". Творческая универсальность Наоми Шемер заключается в том, что она пишет не только музыку, но и тексты, и переводы. Так, она признается, что, когда перевела для Йоси Баная французские песни, то чуть ли не влюбилась в него – правда, ненадолго. Наоми Шемер работала и с Ариком Айнштейном, о котором отзывается с большой любовью: «Мы получили в его лице подарок природы, чудо».
К началу 1960-х годов Наоми Шемер занимает прочные позиции на вершине израильского музыкального Олимпа. Но подлинный успех и популярность пришли к ней с песней "Золотой Иерусалим", написанной в 1967 году по заказу мэра Иерусалима Тедди Колека. Премьера песни «Иерушалаим шель захав» состоялась за несколько месяцев до Шестидневной войны. Она жила в Тель-Авиве, но время от времени ездила в Иерусалим, чтобы освежить впечатления.
Фразу «Иерушалаим шель захав» и сравнение поэта со скрипкой ("кинор") Наоми Шемер позаимствовала из псалмов Давида, многие из которых знала наизусть. Как и вообще Священное писание. На концерте одного из армейских ансамблей она услышала девичий голос, прозрачный и звонкий, как воздух над Иерусалимом. Так скромная солдатка Шули Натан была избрана стать первой исполнительницей легендарной песни.
"Золотой Иерусалим" в исполнении Шули Натан впервые прозвучал на Фестивале еврейской песни. После того, как песню повторили на радио, через нескол ько дней ее уже пела вся страна. Спустя несколько недель разразилась Шестидневная война. Наоми Шемер выступала перед солдатами на передовой, ее концерты проходили в Рафиахе и в Эль-Арише. Газеты полнились фотографиями десантников, со слезами на глазах певших перед освобожденной стеной плача «Иерушалаим шель захав». Тогда у нее родились слова нового куплета. Однажды, вернувшись домой, она обнаружила под входной дверью записку от Тедди Колека, в которой тот просил ее добавить куплет. "А он уже готов", - сказала она мэру по телефону. И назавтра выступила с новым куплетом на концерте в Бейт-Лехеме. Когда солдаты зааплодировали ей после нового куплета, она сказала: «Что вы мне аплодируете? Изменить песню намного проще, чем освободить город».
Песня "Иерушалаим шель захав" стала гимном и зажила своей жизнью, независимой от автора. С ней связано множество самых различных и необычных историй. В одной из телепередач, посвященных Наоми Шемер, песню исполняет на иврите женский хор из Японии. Как-то раз к Наоми Шемер обратился ее издатель в Англии и попросил согласие на исполнение мелодии песни в новом португальском сериале: «Только текст будет другой». Наоми Шемер отказала наотрез. А вот история, рассказанная ею самой:
- Однажды в субботнее утро я смотрела телевизор. Переключая программы, случайно попала на какой-то русский канал. И увидела хор монахов в длинных коричневых рясах, поющих на иврите «Иерушалаим шель захав». Да еще практически без акцента!
После Шестидневной войны Наоми Шемер познакомилась с адвокатом и писателем Мордехаем Горовицем. Вспыхнула любовь, предыдущий брак был расторгнут, вскоре они поженились. И тут же нашли много общих знакомых: например, с Ариком Шароном Мордехай Горовиц сидел в школе за одной партой. Держаться в жизни на плаву супругам помогают общие интересы и редкое чувство юмора, характерное для Наоми Шемер. Ее сын Ариэль Горовиц – известный композитор-песенник ("Ялла, бай!", "Рене"). Тяжело сохранять индивидуальность под бременем материнской славы, которая невольно давит на музыканта, хотя мать не вмешивается в его жизнь. О своем напряжении Ариэль Горовиц повествует в песне "Песенная башня".
В конце 60-х годов вся израильская молодежь, как и ее сверстники во всем мире, сходила с ума по «Беатлес». В Министерстве просвещения решили на гребне этой волны заказать местным поэтам-песенникам перевести песни из репертуара «Беатлес» на иврит. Наоми Шемер выбрала песню «Лет ит бе», но перевод не ложился на оригинальную мелодию. Прошло несколько лет, началась война Судного дня, а вместе с ней пришла и мелодия. Так родилась песня «Лу яи» («Да будет так»). Вообще-то Наоми Шемер крайне редко писала на заказ. В основном ее песни (более тысячи) – странички собственного творческого дневника. Именно из-за их интимной лиричности они близки и любимы всеми: "Сочинение для меня всегда было делом жизни, я отношусь к этому с полной ответственностью, каждую песню переделываю до бесконечности. Однако я не живу для того, чтобы писать. Есть и другие ценности в жизни".
Наоми Шемер не может похвастаться крепким здоровьем. В последние годы ей довелось пережить немалое количество операций. Последняя из них, на открытом сердце, длилась восемь часов. Во время этой операции сердце было вынуто из грудной клетки, ей поменяли клапаны и сосуды. Все прошло хорошо, она, по собственному признанию, чувствует себя отлично. Перед каждой операцией Наоми Шемер писала заново завещание и даже сценарий собственных похорон, о чем советовалась с сестрой Рутик. Раньше, перед прежними операциями, писала даже новые песни. Одна из них стала своего рода песней протеста: «Од ло ахавти дай». Другая – сожалением о недожитой жизни: «Ацув ламут бе эмца тамуз». Тогда ей было 40 лет:
- Мне казалось, что все, конец. Это вовсе не страх, скорее, точное знание того, что случится. Я была уверена, что не встану с операционного стола. Мы с Рутик перед операцией проработали все нюансы похорон. Я хотела, чтобы те, кто придет на похороны, пели мои песни. Все это было довольно забавно. И все же я оставила ценные указания: чтобы не прои зносили никаких речей, а только спели «Шам арей Голан». Песня эта подходит к месту, где находится кладбище, на берегу Кинерета, того райского места, которое я так люблю.
В фирме звукозаписи «Медиа дайрект» выпущена в свет пятерка альбомов «100 песен Наоми Шемер», включая буклет с текстами и подробной биографией. В числе исполнителей Йорам Гаон, Эстер Офарим, Хава Альбертштейн, Шули Натан, Йоси Банай, Мири Алони, Иланит, сама Наоми Шемер (с несильным, но с исключительно точной интонацией «композиторским» голосом), ансамбли «Тарнеголим», «Гешер ха-яркон», «Ха-гашаш ха-хивер», «Ха-коль овер хабиби», «Бацаль ярок», «Дудаим», а также армейские. Невозможно перечислить даже самые популярные песни Наоми Шемер, многие из которых давно утратили авторские права и считаются народными.
Отмечу несколько особо интересных исполнительских версий: новая песня «Бе дамаих хаи» («По образу твоему живи», из пророка Иехезкиэля) Ронит Роланд, «Дьюкан ими» («Портрет матери») в исполнении ее невестки, Тамар Гилади. Вошла сюда и песня, которая ни разу не была записана на пластинку и о существовании которой совершенно забыла и сама Наоми Шемер, «Од меат масах» («Вот-вот опустится занавес»). Из абсолютной классики отмечу всеми любимый «Золотой Иерусалим», «Анашим товим» («Добрые люди»), «Ха-коль патуах» («Все открыто»), «Ор» («Свет»), «Еш ли хаг» («Каждый день праздник»), «Од ло ахавти дай» («Еще не долюбил»), «Митрия ле шнаим» («Зонтик для двоих»), «Вальс ле аганат ха-цомеах» («Охрана природы»), «Шелег аль ири» («Снег над городом»), «Анахну ме ото ха-кфар» («Мы земляки»), «Ха-ир ха-левана» («Белый город», нежная поэма о Тель-Авиве), «Аль коль эле» («Обо всем этом»). Обо всем этом можно говорить без конца, а уж слушать и петь… Пожалуй, остановлюсь, а то ведь так можно и все песни перечислить. Многие песни посвящены водной стихии в разных ее проявлениях, мелодии струятся, словно водные потоки, потому что Шемер всегда любила водные просторы: «Особенно Кинерет, райское место для меня». Наоми Шемер крайне требовательно относится к рифме. В песне-дразнилке «Актуальность», мучаясь над рифмой к слову «джакузи», она придумала своему герою Йехезкиэлю фамилию Бен-Бузи:
Йехезкиэль Бен-Бузи сидит себе в джакузи
И палит из «Узи» прямо в белый свет.
Его жена Ципора, страшная обжора,
Грузно пляшет хору, а не балет.
Продуманно в цикле и чередование песен. Три последние – «песни завершения»: опускается занавес, завершается праздник. «Я не боюсь предстать пред Господом, держа в руках гитару с оборванными струнами». Эту песню, которая получила известность в исполнении Хавы Альбертштейн, автор решила исполнить сама. Слишком глубокий в ней подтекст...
ДОПОЛНЕНИЯ
1.Около года назад Наоми Шемер вызвала бурю гневных откликов со стороны израильской прессы (левой в основном). Ее высказывание в журнале «Ат»: «Мы еще будем с сожалением вспоминать о стерильных газах, которыми немцы умерщвляли евреев». Она сравнивает это умерщвление с тем, как убивают арабы: «Арабы любят свои убийства теплыми, влажными и устрашающими, полными страдания». Наоми Шемер удостоилась резких отповедей состороны наших «прекраснодушных».
2.Во время эвакуации евреев из Ямита поселенцы использовали в качестве лозунга для укрепления морали и усиления взаимной поддержки фразу из припева песни "Аль коль эле" ("Обо всем об этом"): "АЛЬ НА ТААКОР НАТУА" ("Не режь по живому, не выкорчевывай посаженное").
Марина Яновская
Наоми Шемер
ПУСТЬ ВСЕ ЭТО...
Перевод Анны Файн
Мед и жало, гнев и жалость
И воды глоток,
Смех и горечь, свет и полночь
Сохрани, мой Бог.
И ребенка в колыбели,
И огонь костра,
И родных, что прилетели
Из далеких стран.
Припев:
Мед и жало,
Гнев и жалость,
Как в былые дни,
Всех любимых,
И желанных,
Боже, сохрани.
Дай пустить нам
В землю корни
И взойти,как встарь,
Ты народ Свой
Непокорный
Боже, не оставь.
Этот город, эту стену,
Эти нежные ростки
От беды, грозы военной
Ты убереги.
Всех любимых и желанных,
Кто еще в пути,
Ты к земле обетованной
Боже, приведи.
Припев
Ива на ветру трепещет,
С неба падает звезда,
И во тьме молитву шепчут
Тихие уста.
Сохрани же эту малость,
Этот сад в цвету,
Мед и жало, гнев и жалость
И мою мольбу.
Всех любимых и желанных
Кто еще в пути
Ты к земле Обетованной
Боже, приведи.
Дай пустить нам
В землю корни и взойти, как встарь,
Ты народ Свой Непокорный
Боже, не оставь.
***
Нооми Шемер
ЗОЛОТОЙ ИЕРУСАЛИМ
Перевод А.Гиль
Прохладен воздух пред закатом,
Прозрачен, как вино.
Дыханье сосен ароматных
И звон колоколов.
В дремоте дерева и камня
Весь в дымке золотой
Стоит мой город одиноко -
Он разделен стеной.
Припев:
Иерусалим мой золотой,
Из меди, камня и лучей,
Я буду арфой всех напевов
Красы твоей.
Иссохли древние истоки
И рынок опустел
И не идут на холм высокий,
Где древний Храм истлел.
Среди пещер ущелий темных
Пустынных ветров вой
И к морю Мертвому не сходят
Долиной Иерихон.
Припев
Пытаясь скромной песней этой
Воздать хвалу тебе,
Я меньше малого поэта,
Ребенка я слабей.
Уста горят, как в поцелуе,
Пред именем твоим
И никогда я не забуду
Тебя, Иерусалим.
Припев
Вода опять шумит в потоках,
И рынок загудел,
И вновь идут на холм высокий,
Где древний Храм истлел.
Среди пещер, ущелий темных
Вновь слышен песни звон.
Мы к морю Мертвому вернулись
Долиной Иерихон.
Вечная память
загрузка