Получить забытый пароль
Энциклопедия / Люди
Изменить категорию | Все статьи категории
ВЕЛИКИЙ ПОДВИЖНИК КУЛЬТУРЫ
К 100-летию Микаила Рафили
ГЮЛЬРУХ АЛИБЕЙЛИ
Вся жизнь Микаила Рафили была цепью невероятно мучительных и, вместе с тем, героических усилий оживить омертвевшие, изжившие себя каноны искусства и литературы, тянущие в прошлое эстетическое самосознание народа, который он так неистово и искренне любил и во имя которого пожертвовал свою жизнь в 53 года - в расцвете творческих сил.
Микаил Рафили был настолько оригинальной, неординарной, не вмещающейся ни в какие строго установленные рамки и узкие представления об ученом, человеческом феномене, что писать о нем традиционную статью просто невозможно.
Александру Блоку принадлежит глубокая мысль, которую целиком можно было бы отнести к Микаилу Рафили:"Поэзия только часть целого. Личность выше художника". Личность Рафили действительно была выше и многограннее его поэзии, хотя в азербайджанском искусстве он остался также как теоретик и практик свободного стиха, как подлинный новатор.
Но М.Рафили был также универсальным ученым-исследователем истории азербайджанской литературы, начиная с его древнейших времен до наших дней, замечательным теоретиком, большим знатоком мировой эстетики и культуры, блестящим лектором и оратором, сценаристом, чутким переводчиком, педагогом. И во всех сферах искусства и науки он сумел достичь высшего совершенства. Я далека от мысли анализа грандиозного литературно-эстетического наследия М.Рафили, да это и невозможно в рамках газетной статьи. Здесь я сделаю попытку лишь набросать некоторые интересные штрихи к его оригинальному портрету и, признаюсь, что более всего мне интересен М.Рафили как натура художественная, ибо, на мой взгляд, он был поэтом генетически, он был поэтом по натуре, поэтом по образу мысли, поэтом по образу жизни, а это означает, что страстность, неравнодушие, социальная активность - все это составляло сущность его личности. Именно страстность, неравнодушие, социальная активность накладывали сильный отпечаток на все, что выходило из-под его пера. Врожденная художественность его натуры освещала его слово изнутри особым светом, обогащала его неповторимым личным обаянием, создавало вокруг него своеобразное магнитное поле духовного притяжения...
Семинары М.Рафили проходили на редкость оригинально, они скорее напоминали яркие, динамичные театральные представления, пробуждали в студентах творческое начало, заставляли их включаться в увлекательную игру и заставляли думать даже самых пассивных слушателей. Импровизированные лекции по самому широкому кругу вопросов искусства - по введению в литературоведение, по теории литературы, по античной эстетике - поражали слушателей каскадом интересных интеллектуальных находок и экспромтом сказанных афоризмов и идей. Его слушали не только филологи, на его лекции стекались студенты и преподаватели и других факультетов.
М.Рафили обладал одним очень важным свойством ученого - он не боялся ошибаться. Потому, что отчаянно стремился к открытию нового, к неординарному, к борьбе со всем обветшалым, открывал все новые и новые страницы истории литературы, мыслил и говорил нестандартно, открывал истины, соответствующие мировым эстетическим критериям. Он был новатором во всем, неравнодушным и ранимым человеком. Он был настолько неравнодушным, что иным казался просто странным. Однажды, например, придя в магазин за покупкой и обнаружив на прилавке пыль, провел пальцем по полочке, поднес его к глазам молодого продавца и строго спросил: "Что это?!"
Он был врагом расхлябанности и безответственности, ненавидел ложь и лицемерие. Ни перед кем не сгибался, не заискивал. В наш циничный век беспредела в высшей школе, история, которую рассказывает его бывший студент - поэт Мамед Исмаил - кажется просто фантастической:
"Однажды ректор вошел на экзамен М.Рафили и с шепотом попросил поставить положительную оценку правнуку выдающегося азербайджанского поэта. Сначала М.Рафили сделал вид, что не понимает, в чем дело. Но когда ректор повторил свою просьбу, во всей комнате раздался громовой, грозный голос Рафили:
- Нет! Даже ради самого выдающегося поэта я не смогу поставить фиктивную отметку его невежественному правнуку!
В аудитории воцарилась гробовая тишина, и мы поняли, в каком русле отныне будут проходить экзамены".
Он был неподкупным, бескомпромиссным, цельным человеком. Он принадлежал к редкостной категории подлинных подвижников науки и культуры, и именно благодаря таким людям в те годы была создана особая атмосфера; культурно-эстетическая аура, подобно русской "могучей кучке", притягивающая к себе лучших представителей национальной культуры.
Именно генетически обусловленная поэтическая натура этого человека формировала целую плеяду духовно-эстетически развитых, прогрессивно настроенных людей, сумевших в середине двадцатого века определить высоту критерия искусства и поэзии, бороться с узостью эстетического мышления и понять развитие национальной культуры, как синтез лучших традиций, сложившихся веками в недрах народа, и высших достижений мировой культуры. Именно поэтому всю свою энергию, время, разделенные на бесценные часы и минуты, М.Рафили отдавал изучению этих двух направлений: азербайджанской литературы, начиная с его древнейших времен, и русской мировой культуры и особенно прозы и поэзии. В результате в анналах истории азербайджанской литературы остались такие выдающиеся учебники и исследования, как "М.Ахундов" (1939, 1959), "Древняя азербайджанская литература" (на русском языке, 1941), "Низами" (1939), "Пушкин" (1942), "Чехов" (1944), "Шевченко" (1939), "Крылов" (1944), "Гоголь" (1958), "М.Ш.Вазех" (1958) и многие другие.
М.Рафили работает безустали, прикладывая последние силы на замечательные, оригинальные переводы русской и мировой классики...
Мне страшно хотелось узнать, откуда у этого человека такая нечеловеческая работоспособность, откуда столь невероятная тяга к родной истории и мировой культуре, откуда сила эстетического познания вообще у этого земного существа? И я заглянула в его биографию. Оказалось, что происходил он из деревенской (отец и дядя владели хлопковым и винным заводами) буржуазии, родился в селе Борсунлу Касум-Исмайловского (Геранбойского) района. После окончания сельской школы он поступает в Трудовую школу в Гяндже, затем учится в университете Баку. Однако вскоре он покидает Баку, уезжает в Москву, где поступает в Московский университет на факультет литературы и искусства. Окончив через пять лет Московский университет, Рафили вернулся в родной город и поступил на должность ответственного секретаря журнала "Просвещение и культура", затем переходит в крупнейшее издательство республики "Азернешр", работает сотрудником газеты "Бакинский рабочий".
Я внимательно прослеживаю трудовой и творческий путь этого удивительного человека-труженика и поражаюсь, как неустанно движется он вперед и выше, ни дня не останавливаясь в своем творческом, научно-теоретическом и интеллектуальном саморазвитии и познании. В 1936 году М.Рафили уже защищает кандидатскую диссертацию на тему "Тюркские западники". В это время он одновременно включается в педагогическую и исследовательскую работу в системе Академии наук и вскоре в 1944 году в Тбилиси с блеском защищает докторскую диссертацию об "Азербайджанской литературе до XVI века". Это самые бурные, самые деятельные, самые активные годы ученого, поэта. Его принимают в Союз писателей СССР, в качестве делегата I съезда посылают в Москву, где он также делает интересное выступление.
В 30-е годы, когда Расул Рза впервые прибыл в Баку, М.Рафили уже был известным поэтом-автором нового, свободного стиха. Я попыталась уяснить для себя глубинную причину такого внезапного, казалось бы, поворота в многовековой истории азербайджанской поэзии - от классического стихотворства к свободному стиху, основу которого в мировой поэзии заложил великий американец Уолт Уитмен, и пришла к выводу, что приход М.Рафили к свободному стиху можно объяснить несколькими факторами. Во-первых, сыграла большую роль особенность натуры - ее глубинная тяга ко всему новому, неизведанному, во-вторых, счастливый случай привел к знакомству и дружбе с великим поэтом Турции Назымом Хикметом и, наконец, большая любовь и восторг перед поэзией Уолта Уитмена.
Узнав о смерти друга, Назим Хикмет написал прекрасную "Элегию Микаилу Рафили". В них были такие горькие строки: "Я стал безумцем, когда узнал о твоей смерти... брат мой, ты нынче горсть кости, вдоволь настрадавшись, ты лежишь в земле. Я сумел жить безутешно, я сумею умереть безутешно, как ты, Рафили!"...
Страдания Рафили действительно начались с тех пор, как он стал писать свободные стихи. Это была не критика, нет, у него хватало и мудрости и чувства юмора здраво отнестись к разного рода критике. Это были насмешки и издевательства, это была попытка подвергнуть остракизму талантливого, умного, выдающегося представителя народа, стремящегося поднять эстетический уровень искусства, это были настоящие попытки унижения человеческого достоинства. М.Рафили говорил, что в свободном стихе каждая деталь, каждое слово должно быть наполнено мыслью. Не только строка, но и слово в свободном стихе нагружено смыслом. Рифма здесь не обязательна вовсе, главное - поэзия, при помощи ритма, особого, поэтического ритма, организует строки в поэтическую систему. А так называемая "критика" вырывала из его стихов отдельные строки и слова и превращала их в объект насмешек. Именно от подобной травли защищал Рафили Назым Хикмет, всячески вдохновлял его на новые поиски. В 1929 году М.Рафили издал сборник стихов "Пенджере" ("Окно"), который был подвергнут острой критике со стороны М.Рзакулизаде. Рафили писал: "Критика всегда мешала рождению нового. У нас его называли и конструктивизмом, и имажинизмом, и даже лефовщиной". В одном из своих выступлений он остроумно отвечал подобной критике, насмехаясь над теми, кто три дня заседал, но так и не выяснил, что такое формализм, конструктивизм и т.д.
Для нас рифма совершенно не обязательна, утверждал он, она играет временную, вспомогательную роль. Правильная рифма должна быть заменена ассонансом и диссонансом, утверждает М.Рафили и напоминает стихотворение Назыма Хикмета "Происшествия XX века", где нет рифмы, а смысл стиха передается при помощи крепкой ритмической конструкции.
Большое, доброе сердце - сердце настоящего поэта, подвергается всяким нападкам как со стороны официоза, так и со стороны отдельных людей, люто ненавидящих этого человека за то, что он не был похож на них, что он всегда оставался верным себе, обладал внутренней свободой, работал неистово и всегда шел своим путем и в искусстве, и в науке.
Каждый, кто прошел сложный путь науки в республике, прекрасно знает, что защищать диссертации за пределами страны вынужден только тот соискатель, кто соприкасается у себя на родине со множеством препятствий, интриг, нарочитых, иссушающих душу запретов и склок. Тем более странно было, что М.Рафили защищал в Тбилиси докторскую на сугубо национальную тему, касающуюся древней азербайджанской литературы. Защита прошла здесь блестяще, хотя в ВАК СССР отсюда лавиной посыпались анонимки, всякого рода доносы. После одного из подобных "посланий", чуть ли не в 50 страниц, М.Рафили был вызван в ВАК и поразил членов комиссии высоким умом, эрудицией, научной основательностью аргументов.
Снова хочу вернуться к главной мысли моей попытки набрасывать штрихи к портрету этого удивительного человека: М.Рафили был поэтом и по натуре, и по образу мысли, и по образу жизни.
Я с югом расстался,
легла непрозрачная пленка
На знойное море,
дымились пески за спиной.
На севере - солнце, не грея, взошло надо мной.
И сердце свое
я нес, как больного ребенка.
И сердце свое
я нес, как ребенок больной.
(Пер. А.Тарковского)
Здесь каждая строка, каждое слово многозначно, и все они складываются в ритмику стиха, организуя гармонию и смысл стихотворения. Корни поэзии М.Рафили в раздробленности, дисгармонии душевного мира, в его надрывном поиске гармонии:
Коридор
раскрывался из белого окна,
мысль моя зацепилась как нитка
о лезвие кинжала,
передо мной большой город
и... окно.
Острая метафора - мысль, как нитка на острие кинжала, вызывает разные ассоциации. При внешней простоте стих этот ритмически четок и изобразительно богат, мысль упрятана в глубине и дает возможность домысливать и размышлять...
В те годы сталинская статья, направленная против учения Н.Марра, наделала много шума и в Азербайджане. Во всех научных учреждениях, институтах проводились совещания и конференции, писались статьи и выступления, где взахлеб расхваливался сталинский принцип языкознания. М.Рафили также выступил со своей позиции на страницах журнала "Революция и культура". Однако многим она оказалась не по душе и началась жестокая кампания со стороны консервативно настроенных ученых и чиновников. И каких только обвинений не наслышался этот выдающийся ученый и поэт. Его обвинили и в нигилизме и космополитизме, и во всех других мыслимых и немыслимых "грехах". М.Рафили был подвергнут всеобщей анафеме и изгнан отовсюду: снят с работы из Института имени Низами АН, с должности завкафедрой Педагогического института и даже исключен из писательской организации. Так обыватель от науки расправлялся с талантливым ученым, светлым умом, оригинальной личностью, подлинным интеллигентом и общественным деятелем. В эти дни ни одна газета, ни один печатный орган не оставался в стороне от этого позорного процесса. Даже сатирический журнал "Кирпи" счел своим долгом подвергнуть грубому осмеянию этого очень ранимого человека...
Но М.Рафили боролся, боролся до конца. Безработный ученый долгими ночами сидел в одиночестве за пишущей машинкой и доказывал свою правоту, абсурдность и необъективность обвинений.
Письмо его дошло до М.Д.Багирова, который, разобравшись в происходящем, восстановил ученого во всех его должностях.
Снова вспомнились полные горькой иронии слова Шекспира:"Приспособляться должен человек к велениям века". М.Рафили не был приспособленцем, он просто не мог приспособляться, ибо судьба одарила его счастьем познания и самопознания, радостью быть свободным и независимым. Да, многие приспосабливались, а он опережал свое время и оставил в наш прагматический, жестокий век свой огромный духовный клад, чем чуть-чуть обогатил наш с вами мир.
И потому сегодня мы во весь голос говорим: Микаил Рафили был подлинным подвижником национальной культуры.
Микаил Рафили
24.4.2005 - 10.10.2010ВЕЛИКИЙ ПОДВИЖНИК КУЛЬТУРЫ
К 100-летию Микаила Рафили
ГЮЛЬРУХ АЛИБЕЙЛИ
Вся жизнь Микаила Рафили была цепью невероятно мучительных и, вместе с тем, героических усилий оживить омертвевшие, изжившие себя каноны искусства и литературы, тянущие в прошлое эстетическое самосознание народа, который он так неистово и искренне любил и во имя которого пожертвовал свою жизнь в 53 года - в расцвете творческих сил.
Микаил Рафили был настолько оригинальной, неординарной, не вмещающейся ни в какие строго установленные рамки и узкие представления об ученом, человеческом феномене, что писать о нем традиционную статью просто невозможно.
Александру Блоку принадлежит глубокая мысль, которую целиком можно было бы отнести к Микаилу Рафили:"Поэзия только часть целого. Личность выше художника". Личность Рафили действительно была выше и многограннее его поэзии, хотя в азербайджанском искусстве он остался также как теоретик и практик свободного стиха, как подлинный новатор.
Но М.Рафили был также универсальным ученым-исследователем истории азербайджанской литературы, начиная с его древнейших времен до наших дней, замечательным теоретиком, большим знатоком мировой эстетики и культуры, блестящим лектором и оратором, сценаристом, чутким переводчиком, педагогом. И во всех сферах искусства и науки он сумел достичь высшего совершенства. Я далека от мысли анализа грандиозного литературно-эстетического наследия М.Рафили, да это и невозможно в рамках газетной статьи. Здесь я сделаю попытку лишь набросать некоторые интересные штрихи к его оригинальному портрету и, признаюсь, что более всего мне интересен М.Рафили как натура художественная, ибо, на мой взгляд, он был поэтом генетически, он был поэтом по натуре, поэтом по образу мысли, поэтом по образу жизни, а это означает, что страстность, неравнодушие, социальная активность - все это составляло сущность его личности. Именно страстность, неравнодушие, социальная активность накладывали сильный отпечаток на все, что выходило из-под его пера. Врожденная художественность его натуры освещала его слово изнутри особым светом, обогащала его неповторимым личным обаянием, создавало вокруг него своеобразное магнитное поле духовного притяжения...
Семинары М.Рафили проходили на редкость оригинально, они скорее напоминали яркие, динамичные театральные представления, пробуждали в студентах творческое начало, заставляли их включаться в увлекательную игру и заставляли думать даже самых пассивных слушателей. Импровизированные лекции по самому широкому кругу вопросов искусства - по введению в литературоведение, по теории литературы, по античной эстетике - поражали слушателей каскадом интересных интеллектуальных находок и экспромтом сказанных афоризмов и идей. Его слушали не только филологи, на его лекции стекались студенты и преподаватели и других факультетов.
М.Рафили обладал одним очень важным свойством ученого - он не боялся ошибаться. Потому, что отчаянно стремился к открытию нового, к неординарному, к борьбе со всем обветшалым, открывал все новые и новые страницы истории литературы, мыслил и говорил нестандартно, открывал истины, соответствующие мировым эстетическим критериям. Он был новатором во всем, неравнодушным и ранимым человеком. Он был настолько неравнодушным, что иным казался просто странным. Однажды, например, придя в магазин за покупкой и обнаружив на прилавке пыль, провел пальцем по полочке, поднес его к глазам молодого продавца и строго спросил: "Что это?!"
Он был врагом расхлябанности и безответственности, ненавидел ложь и лицемерие. Ни перед кем не сгибался, не заискивал. В наш циничный век беспредела в высшей школе, история, которую рассказывает его бывший студент - поэт Мамед Исмаил - кажется просто фантастической:
"Однажды ректор вошел на экзамен М.Рафили и с шепотом попросил поставить положительную оценку правнуку выдающегося азербайджанского поэта. Сначала М.Рафили сделал вид, что не понимает, в чем дело. Но когда ректор повторил свою просьбу, во всей комнате раздался громовой, грозный голос Рафили:
- Нет! Даже ради самого выдающегося поэта я не смогу поставить фиктивную отметку его невежественному правнуку!
В аудитории воцарилась гробовая тишина, и мы поняли, в каком русле отныне будут проходить экзамены".
Он был неподкупным, бескомпромиссным, цельным человеком. Он принадлежал к редкостной категории подлинных подвижников науки и культуры, и именно благодаря таким людям в те годы была создана особая атмосфера; культурно-эстетическая аура, подобно русской "могучей кучке", притягивающая к себе лучших представителей национальной культуры.
Именно генетически обусловленная поэтическая натура этого человека формировала целую плеяду духовно-эстетически развитых, прогрессивно настроенных людей, сумевших в середине двадцатого века определить высоту критерия искусства и поэзии, бороться с узостью эстетического мышления и понять развитие национальной культуры, как синтез лучших традиций, сложившихся веками в недрах народа, и высших достижений мировой культуры. Именно поэтому всю свою энергию, время, разделенные на бесценные часы и минуты, М.Рафили отдавал изучению этих двух направлений: азербайджанской литературы, начиная с его древнейших времен, и русской мировой культуры и особенно прозы и поэзии. В результате в анналах истории азербайджанской литературы остались такие выдающиеся учебники и исследования, как "М.Ахундов" (1939, 1959), "Древняя азербайджанская литература" (на русском языке, 1941), "Низами" (1939), "Пушкин" (1942), "Чехов" (1944), "Шевченко" (1939), "Крылов" (1944), "Гоголь" (1958), "М.Ш.Вазех" (1958) и многие другие.
М.Рафили работает безустали, прикладывая последние силы на замечательные, оригинальные переводы русской и мировой классики...
Мне страшно хотелось узнать, откуда у этого человека такая нечеловеческая работоспособность, откуда столь невероятная тяга к родной истории и мировой культуре, откуда сила эстетического познания вообще у этого земного существа? И я заглянула в его биографию. Оказалось, что происходил он из деревенской (отец и дядя владели хлопковым и винным заводами) буржуазии, родился в селе Борсунлу Касум-Исмайловского (Геранбойского) района. После окончания сельской школы он поступает в Трудовую школу в Гяндже, затем учится в университете Баку. Однако вскоре он покидает Баку, уезжает в Москву, где поступает в Московский университет на факультет литературы и искусства. Окончив через пять лет Московский университет, Рафили вернулся в родной город и поступил на должность ответственного секретаря журнала "Просвещение и культура", затем переходит в крупнейшее издательство республики "Азернешр", работает сотрудником газеты "Бакинский рабочий".
Я внимательно прослеживаю трудовой и творческий путь этого удивительного человека-труженика и поражаюсь, как неустанно движется он вперед и выше, ни дня не останавливаясь в своем творческом, научно-теоретическом и интеллектуальном саморазвитии и познании. В 1936 году М.Рафили уже защищает кандидатскую диссертацию на тему "Тюркские западники". В это время он одновременно включается в педагогическую и исследовательскую работу в системе Академии наук и вскоре в 1944 году в Тбилиси с блеском защищает докторскую диссертацию об "Азербайджанской литературе до XVI века". Это самые бурные, самые деятельные, самые активные годы ученого, поэта. Его принимают в Союз писателей СССР, в качестве делегата I съезда посылают в Москву, где он также делает интересное выступление.
В 30-е годы, когда Расул Рза впервые прибыл в Баку, М.Рафили уже был известным поэтом-автором нового, свободного стиха. Я попыталась уяснить для себя глубинную причину такого внезапного, казалось бы, поворота в многовековой истории азербайджанской поэзии - от классического стихотворства к свободному стиху, основу которого в мировой поэзии заложил великий американец Уолт Уитмен, и пришла к выводу, что приход М.Рафили к свободному стиху можно объяснить несколькими факторами. Во-первых, сыграла большую роль особенность натуры - ее глубинная тяга ко всему новому, неизведанному, во-вторых, счастливый случай привел к знакомству и дружбе с великим поэтом Турции Назымом Хикметом и, наконец, большая любовь и восторг перед поэзией Уолта Уитмена.
Узнав о смерти друга, Назим Хикмет написал прекрасную "Элегию Микаилу Рафили". В них были такие горькие строки: "Я стал безумцем, когда узнал о твоей смерти... брат мой, ты нынче горсть кости, вдоволь настрадавшись, ты лежишь в земле. Я сумел жить безутешно, я сумею умереть безутешно, как ты, Рафили!"...
Страдания Рафили действительно начались с тех пор, как он стал писать свободные стихи. Это была не критика, нет, у него хватало и мудрости и чувства юмора здраво отнестись к разного рода критике. Это были насмешки и издевательства, это была попытка подвергнуть остракизму талантливого, умного, выдающегося представителя народа, стремящегося поднять эстетический уровень искусства, это были настоящие попытки унижения человеческого достоинства. М.Рафили говорил, что в свободном стихе каждая деталь, каждое слово должно быть наполнено мыслью. Не только строка, но и слово в свободном стихе нагружено смыслом. Рифма здесь не обязательна вовсе, главное - поэзия, при помощи ритма, особого, поэтического ритма, организует строки в поэтическую систему. А так называемая "критика" вырывала из его стихов отдельные строки и слова и превращала их в объект насмешек. Именно от подобной травли защищал Рафили Назым Хикмет, всячески вдохновлял его на новые поиски. В 1929 году М.Рафили издал сборник стихов "Пенджере" ("Окно"), который был подвергнут острой критике со стороны М.Рзакулизаде. Рафили писал: "Критика всегда мешала рождению нового. У нас его называли и конструктивизмом, и имажинизмом, и даже лефовщиной". В одном из своих выступлений он остроумно отвечал подобной критике, насмехаясь над теми, кто три дня заседал, но так и не выяснил, что такое формализм, конструктивизм и т.д.
Для нас рифма совершенно не обязательна, утверждал он, она играет временную, вспомогательную роль. Правильная рифма должна быть заменена ассонансом и диссонансом, утверждает М.Рафили и напоминает стихотворение Назыма Хикмета "Происшествия XX века", где нет рифмы, а смысл стиха передается при помощи крепкой ритмической конструкции.
Большое, доброе сердце - сердце настоящего поэта, подвергается всяким нападкам как со стороны официоза, так и со стороны отдельных людей, люто ненавидящих этого человека за то, что он не был похож на них, что он всегда оставался верным себе, обладал внутренней свободой, работал неистово и всегда шел своим путем и в искусстве, и в науке.
Каждый, кто прошел сложный путь науки в республике, прекрасно знает, что защищать диссертации за пределами страны вынужден только тот соискатель, кто соприкасается у себя на родине со множеством препятствий, интриг, нарочитых, иссушающих душу запретов и склок. Тем более странно было, что М.Рафили защищал в Тбилиси докторскую на сугубо национальную тему, касающуюся древней азербайджанской литературы. Защита прошла здесь блестяще, хотя в ВАК СССР отсюда лавиной посыпались анонимки, всякого рода доносы. После одного из подобных "посланий", чуть ли не в 50 страниц, М.Рафили был вызван в ВАК и поразил членов комиссии высоким умом, эрудицией, научной основательностью аргументов.
Снова хочу вернуться к главной мысли моей попытки набрасывать штрихи к портрету этого удивительного человека: М.Рафили был поэтом и по натуре, и по образу мысли, и по образу жизни.
Я с югом расстался,
легла непрозрачная пленка
На знойное море,
дымились пески за спиной.
На севере - солнце, не грея, взошло надо мной.
И сердце свое
я нес, как больного ребенка.
И сердце свое
я нес, как ребенок больной.
(Пер. А.Тарковского)
Здесь каждая строка, каждое слово многозначно, и все они складываются в ритмику стиха, организуя гармонию и смысл стихотворения. Корни поэзии М.Рафили в раздробленности, дисгармонии душевного мира, в его надрывном поиске гармонии:
Коридор
раскрывался из белого окна,
мысль моя зацепилась как нитка
о лезвие кинжала,
передо мной большой город
и... окно.
Острая метафора - мысль, как нитка на острие кинжала, вызывает разные ассоциации. При внешней простоте стих этот ритмически четок и изобразительно богат, мысль упрятана в глубине и дает возможность домысливать и размышлять...
В те годы сталинская статья, направленная против учения Н.Марра, наделала много шума и в Азербайджане. Во всех научных учреждениях, институтах проводились совещания и конференции, писались статьи и выступления, где взахлеб расхваливался сталинский принцип языкознания. М.Рафили также выступил со своей позиции на страницах журнала "Революция и культура". Однако многим она оказалась не по душе и началась жестокая кампания со стороны консервативно настроенных ученых и чиновников. И каких только обвинений не наслышался этот выдающийся ученый и поэт. Его обвинили и в нигилизме и космополитизме, и во всех других мыслимых и немыслимых "грехах". М.Рафили был подвергнут всеобщей анафеме и изгнан отовсюду: снят с работы из Института имени Низами АН, с должности завкафедрой Педагогического института и даже исключен из писательской организации. Так обыватель от науки расправлялся с талантливым ученым, светлым умом, оригинальной личностью, подлинным интеллигентом и общественным деятелем. В эти дни ни одна газета, ни один печатный орган не оставался в стороне от этого позорного процесса. Даже сатирический журнал "Кирпи" счел своим долгом подвергнуть грубому осмеянию этого очень ранимого человека...
Но М.Рафили боролся, боролся до конца. Безработный ученый долгими ночами сидел в одиночестве за пишущей машинкой и доказывал свою правоту, абсурдность и необъективность обвинений.
Письмо его дошло до М.Д.Багирова, который, разобравшись в происходящем, восстановил ученого во всех его должностях.
Снова вспомнились полные горькой иронии слова Шекспира:"Приспособляться должен человек к велениям века". М.Рафили не был приспособленцем, он просто не мог приспособляться, ибо судьба одарила его счастьем познания и самопознания, радостью быть свободным и независимым. Да, многие приспосабливались, а он опережал свое время и оставил в наш прагматический, жестокий век свой огромный духовный клад, чем чуть-чуть обогатил наш с вами мир.
И потому сегодня мы во весь голос говорим: Микаил Рафили был подлинным подвижником национальной культуры.
загрузка