Получить забытый пароль
Энциклопедия / Огуз
Изменить категорию | Все статьи категории
Сара Назирова.
Под чистой сенью гор
На территории, замкнутой южной грядой Большого Кавказа и Боздагом, расположено несколько районов Азербайджана. С Алазанской долины начинается путь в Белоканский район, который далее ведет в Загатальско-Гахский, а дальше простираются хозяйства Шекинского и Огузского, Габалинского и Исмаиллинского районов... Здесь летом ты находишься в сени просвеченных солнцем могучих рощ ореха, а зимой – тебя сопровождает ослепительная белизна заснеженных гор. Здесь Большой Кавказ, увенчанный двуглавым Эльбрусом, видится во всей своей грандиозности. Люди здесь под стать горам – гордые, полные достоинства. Здесь, кроме азер-байджанцев, живут грузины, аварцы, лезгины, евреи, ингилойцы, лаки. И сызмала они становятся полиглотами и постигают истинное значение дружбы.
Дважды в год в селе Гюрмюк, что в Гахском районе, у албанского храма про-водится праздник – Алаверди. Сюда съезжаются люди самых разных националь-ностей. Дважды – в последнее воскресенье апреля и ноября – сбирается здесь народ со всей округи: от грузинского пограничья до исмайллинской сторонки. У древнего святилища закалывают жертвенных овец и устраивают пир. Доныне справляют древний праздник земледелия и урожая.
Председатель представительства ингилойцев Гахской исполнительной власти Нодар Поладашвили говорит, что вкус ингилойского вина знает с пеленок, а цену дружбе – с порога. Ибо, едва переступив порог дома, он встречает ласку соседей - тюрка ли, аварца ли, лезгина ли… Нам не нужны распоряжения “сверху”, говорит Нодар. Брататься ли, тягаться ли – сами разберемся. Веками жили бок о бок и впредь не нуждаемся в указчике. Сами сможем развязать все узлы и раскупорить “кюп” с вином. Нодар показал нам зарытый в землю кувшин. Мы тоже продегустировали его содержимое – густое и терпкое “Ркацители”.
Нодар возглавляет общество дружбы “Руставели”. У кого какая забота, печали – все к нему. Никому нет отказа.
...В этот день в Гах привезли тела пяти павших в боях воинов – жертв кара-бахской войны.
- Да будет день, когда придет конец этой войне. И мы пойдем не на поминки, а на свадьбу, и у древних албанских храмов наших, у мечети села Мосул совершим жертвенные заклания по радостному случаю.
С этими словами Нодар расстался с нами.
Впечатляющие остатки памятника VI века в селе Гум удивительно гармони-руют с восседающими вблизи седовласыми старцами. Здесь в народе говорят: “Кто до ста не дотянул, пусть пеняет на себя”. Целебные травы, которых в других местах днем с огнем не сыщешь, - у обочины. Один из аксакалов – кандидат филологических наук Мамед Абдуллаев, по национальности захор и превосходный исследователь захорского языка. Он преподает в гумской сельской школе. Как знаток творчества Низами Гянджеви, он утверждает, что азербайджанский поэт Низами родился не в городе Гум, что в Иране, а именно в их селении с тем же названием. Есть у него на сей счет аргументы. В частности: кыпчакская красавица, подаренная поэту, происходила из древнего села Кыпчак; неспроста именно в этих местах состоялась встреча властительного Гызыл Арслана с Низами.
Говорят, что в этих же краях захоронен и знаменитый турецкий поэт-ашуг Юнис Эмре, а точнее – на огузском кладбище в селе Онджаллы. Местные жители помнят предание о том, что поэт Юнис Эмре, исповедавший религиозное учение “ясеви”, некоторое время прожил у суфийского шейха в Онджаллы.
Любопытная деталь предания: Юнис Эмре, отправляясь в лес по дрова, всег-да возвращался с идеально прямыми, ровными поленьями. На вопросы любопытству-ющих, какая, мол, разница, что прямое, что кривое – все горит, Юнис Эмре отвечал: я служу у праведного безупречного наставника, потому и дрова у него должны быть без “сучка и задоринки”.
Что касается праведности и безупречности, люди в этих местах хранят первозданную верность слову и чистоту души.
… Когда у горячих ключей возле Илису поднимаешься дальше в горы, к водопаду, диву даешься жизнестойкости здешних людей. Засевая зерном узкие, пойменные пашни, молотя пшеницу на горных пятачках, растя детей, таща на себе вязанки дров, илисуйцы не отстают в грамоте, в науке. Из этого горного села вышло до полутораста ученых, кандидатов и докторов наук. Илисуйцы строили дома, крепости из ручного камня на кручах, выстраиваясь в живую цепь и передавая “голыши” друг другу. Так выросли башни на скалах – Сурхай-галасы, Шамиль – галасы… А еще Улу-месчид (то есть Святая мечеть).
- Как в реке Илису сливаются воедино разные притоки – и аг-су и гара-су (“белая” и “ черная” вода), так и здесь слились, прикипели сердцем к друг другу аварцы, лезгины, тюрки, лаки... - говорит Саладдин Абдуллаев, потерявший сына в афганской войне. - У нас не пристало спрашивать про национальность. Лучше вы посмотрите на памятники. Они – плод совместного творчества.
В Илису было девять мечетей, таких, как Улу-месчид, возведенная в 1684 году. Осталась только она.
Из водяных мельниц встретили мы по всей округе лишь одну - в селе Гарабалдыр. Вершит дела здесь Шихи дайи. Днем и ночью слышен шум мельницы. У кого зерна хоть с мешок - и тот спокоен, что далеко ходить не придется. К тому же хлеб из такой муки ни с чем не сравнить. Зерно при помоле не “перегорает”, как на мельницах, работающих на электричестве: сохраняет свой неповторимый вкус.
Стоит в Гарабалдыре и древняя молотилка для риса. Было время – рисовые поля здесь тянулись насколько хватает глаз. На эту благодать слетались тучи комарья, а они в свой черед привлекали птиц. Но достаточно было лая гончей или грохота двустволки, чтобы разогнать птичье нашествие.
Толстовский Хаджи Мурат, преследуемый врагами, был настигнут ими в таких же рисовых полях. Скакун, увязший в чеках, не смог выручить седока. Хаджи Мурат, затыкая кровоточащие раны ошметками шерсти, выдранной из архалука, еще несколько часов отбивался… Узорчатая надгробная плита, как и отсеченная голова героя, были в свое время увезены в Санкт-Петербург. А прах толстовского героя покоится в последнем приюте между Гахом и Шеки. И все, чьи дороги проходят отсюда, - и грузин, и русский, и аварец, и тюрок – посещают его могилу, воздавая почесть.
В лоне этих гор есть и храм огнепоклонников – храм Заратустры. Грандиозное святилище на кручах в народе именуют Перигаласы (Башня Пери). Это пещера, выдолбленная на недосягаемой стремнине над селом Юхары Чардахлар, ждущая своих исследователей.
У подножия этого утеса аварские ребята – Ахмед, Расим и Фаррух Джаббаровы – пасут отару и одновременно учат уроки. Рядом – в каштановой роще – прохлада. Каштан своенравное дерево: не терпит возле себя другое дерево. Глядишь, в двух соседних селах – в одном приживается, в другом – ни в какую. Оказывается, в почве вокруг каштанового дерева возникают микроорганизмы, без которых оно не может жить, а другим растениям они во вред. Потому, кто хочет взрастить каштан, по-нашему “шах-палыд” (царь-дуб), должен обеспечить, помимо климатической ауры, и почву, на которой бы выросло это капризное дерево. Академик Имам Мустафаев так и поступил - пересадил молодое деревцо вместе с почвой в Гяндже. И, вопреки скептическим ожиданиям, прижилось! Древесина каштана узорчата. Тес из дикорастущего каштана напоминает слоновую кость. Даже березовой бересте не сравниться с ним по белизне. Из толченого каштана в здешних местах пекутся лепешки. Каштаны идут и в приправу к плову. Деревьев вдосталь, уголь из них хороший – вот и переводят на дрова, и уголь про запас закапывают. Чтобы сохранить плоды, пускаются на многие ухищрения. Ссыпают их в яму, в колючей “рубашке”, обложив папоротником. А если еще и одеяло снежное – тогда будь уверен: до весны сохранится. Весной извлекают плоды из полуистлевших “рубашек”, набивают кувшины и зарывают в землю. Или кувшин ставят над проточной арычной водой, ежедневно поворачивая, чтобы плоды равномерно впитывали влагу. Тогда до следующего урожая домочадцы могут лакомиться жареными каштанами. А какое это удовольствие – слушать зимними вечерами треск поджариваемых на огне каштанов, грецких и лесных орехов.
Местные жители отделывают свои дома ореховым деревом, да еще подкладкой из нетесаных досок пол устилают - чтоб крепче был. Представьте себе этих основательных людей, привыкших делать любое дело “с чувством, с толком, с расстановкой”, - в других условиях, каково им будет?
Здесь все щедро и изобильно. Виноградная лоза тяжела от гроздьев. Трава в рост человека. Дерево, на которое можно взобраться без стремянки, здесь и деревом не считается. Тополь, если не под стать небоскребу, вроде как “недоросль”. Вдоль дорог такие ореховые “заборы” вымахали, что и солнце застят. От Белокан до Исмаиллы, Загаталы, Гаха, Шеки, Огуза, Габалы шоссе время от времени входит в такие зеленые туннели. Здешние молодицы красят волосы и пальцы не хной, а соком ореховой “рубашки”, которая покрывает скорлупу. И нити для ковров красят этим способом.
Лезгинская мастерица Вазифа Агаева, живущая в селе Филфили Огузского района, показывает нити, крашенные ореховым “соком”. Она говорит: “Зима у нас тянется семь месяцев. Не сидеть же сложа руки, вот и прядем нити, вяжем носки, ткем ковры… С детства сами себе готовим приданое. У наших девушек золотые руки…“
Ясное дело, если девушка умеет ткать ковры, способна по семь-восемь месяцев терпеливо колдовать у станка с нитями и вершить кропотливый труд, то ей и горе не беда. Характер! О красе местных девушек, их отваге здесь ходят легенды.
Горцы – заправские охотники. Из полого стебля борщевика они мастерят рожок-манок, которым зазывают маралов. И на косуль, горных козлов охотятся. Молодой лезгин Даглар, чтобы сфотографировать башню XVIII века над селом, подвел нас вплотную к “зеву” волчьего логова. Между тем такой визит с голыми руками к волчице, лелеющей волчат, может дорого обойтись. Заранее об этом мы не знали, иначе бы не решились. Хотя кто его знает, чего ни сделаешь, чтобы запечатлеть на пленке крепость, где защитник города Габала Сурхай-хан принял последний бой.
Здешние мальчишки-непоседы – как горные речки, то и дело меняющие русло. По тому, с чем они возвращаются домой с приволья, можно “читать” календарь. С подснежником, горной фиалкой – зима не за горами. К концу весны – первые ягоды земляники и щеки румяные под цвет рдеющих ягод. Летняя ноша ребятни – метелки, охапки хвороста, вязанки дровишек. Под осень – ежевику домой несут, кизиловые ягоды – а после уже припорошенные снежком мушмулу, терн, таран… На полянах игры затевают свои – дире-дойме, чилинг-агач и, конечно, футбол. Со стороны посмотришь – беспечные, беззаботные дети… Но это далеко не так, ведь они – первые помощники родителей. Здесь, в селе, взрослым без ребячьей подмоги не обойтись. Вот и приучаются дети сызмала жить трудом рук своих.
Житель села Падар Мамед Челебиев говорит: “У нас весна еще не успеет “протереть глаза”, а уже берутся за табак. В марте рассаду сажают, а после – выстраивают рядами на полянках. Знай курильщики, каких мучений стоит вырастить–выхолить каждый табачный лист, - может, и призадумались бы. Листья срезают до того, как морозы ударят. Прошивают иглой, нанизывают на бечевку. В эту пору поглядишь на крыши, стены – сплошь в табачных гирляндах.
Мамед дайи сам проработал всю жизнь в колхозе, бригадирствовал. Днем – в поле, вечером – в огороде, в саду, землю холил, обхаживал. К чему прикоснется рукой – благоустроит, куда ни ступит ногой – всходы взойдут. Благодаря его трудам вода в ключе, окаймленном зеленым мхом, чистая как слеза.
Видела я его и одухотворенно печальным. Когда народ собрался на печальное поминовение шехида Арзу, молла читал нараспев суры Корана. Сидящий возле него Мамед дайи нашептывал молитву, вторя молле. Морщины на его челе разгладились, полузакрытые глаза являли сосредоточенность, и какой-то свет изнутри озарял его лицо.
А что касается разговоров сельчан, то заслушаешься их. Можно без конца внимать мудрым, певучим речам аксакалов и седовласых женщин. Особенно красноречивы жители села Хачмаз. Они и сегодня разговаривают, делятся печалями на первозданном седом языке легендарного сказителя Деде Горгуда. Искрометные шутки, подначки, реплики любят и стар и млад. Дорога в село Хачмаз проходит через речку Деймедере и карабкается по крутизне; если едешь в мае, то взору открывается неописуемая картина. Все пространство между грядой Большого Кавказа и Боздагом пылает маками. И сам Боздаг на всем обозримом расстоянии словно опоясан огнем. Чуствуешь себя в каком-то неземном, марсианском мире. Чудится пронзительный звонкий голос зурны – не той ли, что поет в руках шекинского мастера Алафсара? Кажется, доносится громовой гул большого барабана, производящего настоящий фурор на здешних свадьбах. Неспроста музыкальный “квартет” на них состоит их гара-зурны, зуйчи (сопровождающего зурнача игрой на дуде – “балабане”), нагарачи (играющего на нагаре – большом барабане) и кес-вурана (самого большого барабана). Тут, пожалуй, ни саз и сказ ашуга, ни мугамное трио не произведут нужного эффекта, чтоб сотрясти окрестные горы, “закатить пир на весь мир”…
Свадьбы здесь справляют под открытым небом – иначе где народу разгуляться? Все село собирается, мужья с женами, детьми, еще родичи с округи съезжаются. Но у каждого свое место. Почтенные аксакалы - по одну сторону, молодежь - по другую, а мелюзга босоногая, желторотая - по третью, ну и молодицам покрасоваться тоже есть где. А четвероногие гости, конечно, - у очагов, где дымится всякая вкусная снедь.
Мы в селе Нидж на удинской свадьбе. Здесь и сегодня соблюдают традиции, пережившие века. Удинам возбраняется брак на родне, а с иными народами, пожалуйста, роднись без всяких цензов. Удины с 313 года до 1836 года числились под сенью албанской церкви. С 1836 года по настоянию российского Синода албанская церковная система была упразднена. Отличается и религиозная тематика удин – у них крест на концах увенчан дисками, символизирующими Луну. Это реликт древней веры – поклонение Луне. Еще одно подтверждение тому – жертвоприношения, совершаемые у святилища Ай-оджагы. Посещают это святилище также и лезгины, и азербайджанцы.
Уклад хранит в себе эхо матриархата. Скажем, при выборе фамилии домини-рует материнская линия. До недавнего времени невест в дом жениха провожали не из отчего дома, а из дома дяди по матери.
Вообще авторитет и воля женщин ощущается и в семье, и на миру.
Детям, обучающимся как в русских, так и в азербайджанских школах, в третьем и четвертом классах преподают удинский язык.
Встарь, бывало, дружески подначивали удин: мол, они не умеют считать боль-ше ста. Подразумевалось, что удины, занимающиеся по преимуществу “натуральным хозяйством”, далеки от торговли, меркантильности. Действительно, до недавнего времени на рынке села Нидж, где компактно проживают удины, производили нату-ральный товарообмен. Сходились сюда на еженедельный базар и с окрестных районов. Все можно было здесь найти. От рукотворных ковров до медных совков, гончарных изделий, плотницкой “продукции”. Помимо даров земли, продавались даже картины, написанные маслом на клеенках, своим наивным очарованием напоми-нающие работы Пиросмани. Хотя скорее наоборот, Пиросмани оказался генеральным интерпретатором народного искусства, которое в этих краях существовало испокон веков. Оформление жилых домов в Хачмазе, орнаменты на лакированных подносах, лебеди, русалки, пейзажи на стеклах, выполненные масляными красками, окаймлен-ные узорами зеркала, вышивки – все в том же стиле. Помимо того, на ассоциацию с работами мастера наводят рисунки, украшающие дом в Гахском районе; кто знает, может, они принадлежат кисти самого Пиросмани! И это вполне вероятно, ведь, к примеру, его картина “Пивная в Загаталы” была заказана художнику для оформления фасада питейного заведения в Загаталы, да и сам он родился в Азербайджане. Отца его звали Аслан, а фамилия произносилась на тюркский лад: Пиросман. Пиросмани хорошо знал народное творчество здешних мест.
Что касается музыки, здешние жители, отдавая предпочтение гара-зурне с соответствующим сопровождением, в иных случаях проявляют любовь и к мугамной музыке. При случае толкуют о тонкостях исполнения мугамных певцов с таким знанием дела, что поневоле удивляешься: как же среди таких искушенных знатоков не появилось ни одного исполнителя мугамов? В ответ на это отшучиваются: “Кто грызет орехи, тому мугам не по зубам!” Ну, не беда, нет певцов, зато ученых, поэтов не занимать. В минувшем веке жили здесь поэты Абдулла Падарлы, Ашуг Пери. В наш век появились один из пионеров археологии Азербайджана Салех Газиев, математик Абдулла Таирзаде, историк - музеевед Нармин Таирзаде.
В этих краях существует присловье: то, чего не умеет делать еврей, поручи шекинцу. Шеки благодаря своим мастеровым людям, умельцам-искусникам, труженикам один из красивейших городов Азербайджана, ухоженный, опрятный, со своим неповторимым обликом. Бури нашего столетия словно не коснулись его. В окрестных районах считается за доблесть и удачу – жениться на шекинке. Считается, что они самые верные хранительницы домашнего очага, отличаются тонким обхождением, искусством вышивать прекрасные узоры.
В старину, чтобы проверить расторопность и выдержку молодых девушек, их заставляли наполнять узкогорлый кувшин с водой, черпая ее подносом, чтоб и капли не упало на пол.
Глиняные сосуды – изделия местных гончаров, узнаешь везде – по изяществу и неповторимой красоте. В свое время здесь были целые кварталы гончаров, о которых напоминают названия кварталов – “Гилахли”, “Дулуслар”. И сегодня живы традиции шекинских гончаров. Один из тех, кто верен этой древней профессии, - Яшар Мамедов. А учился он у своего отца Асабали и деда Хабиллаха, изделия которых славились на всю округу, до самого Дагестана.
Другой мастер резьбы по дереву (“шебеку”) – Устад Ашраф – тоже воспитал достойных своему ремеслу учеников. Именно благодаря их трудам сохраняет свою вечную красоту Дворец шекинских ханов, вошедший в перечень памятников, охраняемых ЮНЕСКО.
А вот мастерица Мохтарам ханум из другой династии. Она говорит: “Я не только продолжаю дело своего отца – вышивальщика, а переношу на свое шитье узоры и орнаменты Шекинского дворца, его стенных росписей, которым грозит исчезновение. Лучше и краше узора для вышивки нет.
Под чистой сенью гор
13.4.10Сара Назирова.
Под чистой сенью гор
На территории, замкнутой южной грядой Большого Кавказа и Боздагом, расположено несколько районов Азербайджана. С Алазанской долины начинается путь в Белоканский район, который далее ведет в Загатальско-Гахский, а дальше простираются хозяйства Шекинского и Огузского, Габалинского и Исмаиллинского районов... Здесь летом ты находишься в сени просвеченных солнцем могучих рощ ореха, а зимой – тебя сопровождает ослепительная белизна заснеженных гор. Здесь Большой Кавказ, увенчанный двуглавым Эльбрусом, видится во всей своей грандиозности. Люди здесь под стать горам – гордые, полные достоинства. Здесь, кроме азер-байджанцев, живут грузины, аварцы, лезгины, евреи, ингилойцы, лаки. И сызмала они становятся полиглотами и постигают истинное значение дружбы.
Дважды в год в селе Гюрмюк, что в Гахском районе, у албанского храма про-водится праздник – Алаверди. Сюда съезжаются люди самых разных националь-ностей. Дважды – в последнее воскресенье апреля и ноября – сбирается здесь народ со всей округи: от грузинского пограничья до исмайллинской сторонки. У древнего святилища закалывают жертвенных овец и устраивают пир. Доныне справляют древний праздник земледелия и урожая.
Председатель представительства ингилойцев Гахской исполнительной власти Нодар Поладашвили говорит, что вкус ингилойского вина знает с пеленок, а цену дружбе – с порога. Ибо, едва переступив порог дома, он встречает ласку соседей - тюрка ли, аварца ли, лезгина ли… Нам не нужны распоряжения “сверху”, говорит Нодар. Брататься ли, тягаться ли – сами разберемся. Веками жили бок о бок и впредь не нуждаемся в указчике. Сами сможем развязать все узлы и раскупорить “кюп” с вином. Нодар показал нам зарытый в землю кувшин. Мы тоже продегустировали его содержимое – густое и терпкое “Ркацители”.
Нодар возглавляет общество дружбы “Руставели”. У кого какая забота, печали – все к нему. Никому нет отказа.
...В этот день в Гах привезли тела пяти павших в боях воинов – жертв кара-бахской войны.
- Да будет день, когда придет конец этой войне. И мы пойдем не на поминки, а на свадьбу, и у древних албанских храмов наших, у мечети села Мосул совершим жертвенные заклания по радостному случаю.
С этими словами Нодар расстался с нами.
Впечатляющие остатки памятника VI века в селе Гум удивительно гармони-руют с восседающими вблизи седовласыми старцами. Здесь в народе говорят: “Кто до ста не дотянул, пусть пеняет на себя”. Целебные травы, которых в других местах днем с огнем не сыщешь, - у обочины. Один из аксакалов – кандидат филологических наук Мамед Абдуллаев, по национальности захор и превосходный исследователь захорского языка. Он преподает в гумской сельской школе. Как знаток творчества Низами Гянджеви, он утверждает, что азербайджанский поэт Низами родился не в городе Гум, что в Иране, а именно в их селении с тем же названием. Есть у него на сей счет аргументы. В частности: кыпчакская красавица, подаренная поэту, происходила из древнего села Кыпчак; неспроста именно в этих местах состоялась встреча властительного Гызыл Арслана с Низами.
Говорят, что в этих же краях захоронен и знаменитый турецкий поэт-ашуг Юнис Эмре, а точнее – на огузском кладбище в селе Онджаллы. Местные жители помнят предание о том, что поэт Юнис Эмре, исповедавший религиозное учение “ясеви”, некоторое время прожил у суфийского шейха в Онджаллы.
Любопытная деталь предания: Юнис Эмре, отправляясь в лес по дрова, всег-да возвращался с идеально прямыми, ровными поленьями. На вопросы любопытству-ющих, какая, мол, разница, что прямое, что кривое – все горит, Юнис Эмре отвечал: я служу у праведного безупречного наставника, потому и дрова у него должны быть без “сучка и задоринки”.
Что касается праведности и безупречности, люди в этих местах хранят первозданную верность слову и чистоту души.
… Когда у горячих ключей возле Илису поднимаешься дальше в горы, к водопаду, диву даешься жизнестойкости здешних людей. Засевая зерном узкие, пойменные пашни, молотя пшеницу на горных пятачках, растя детей, таща на себе вязанки дров, илисуйцы не отстают в грамоте, в науке. Из этого горного села вышло до полутораста ученых, кандидатов и докторов наук. Илисуйцы строили дома, крепости из ручного камня на кручах, выстраиваясь в живую цепь и передавая “голыши” друг другу. Так выросли башни на скалах – Сурхай-галасы, Шамиль – галасы… А еще Улу-месчид (то есть Святая мечеть).
- Как в реке Илису сливаются воедино разные притоки – и аг-су и гара-су (“белая” и “ черная” вода), так и здесь слились, прикипели сердцем к друг другу аварцы, лезгины, тюрки, лаки... - говорит Саладдин Абдуллаев, потерявший сына в афганской войне. - У нас не пристало спрашивать про национальность. Лучше вы посмотрите на памятники. Они – плод совместного творчества.
В Илису было девять мечетей, таких, как Улу-месчид, возведенная в 1684 году. Осталась только она.
Из водяных мельниц встретили мы по всей округе лишь одну - в селе Гарабалдыр. Вершит дела здесь Шихи дайи. Днем и ночью слышен шум мельницы. У кого зерна хоть с мешок - и тот спокоен, что далеко ходить не придется. К тому же хлеб из такой муки ни с чем не сравнить. Зерно при помоле не “перегорает”, как на мельницах, работающих на электричестве: сохраняет свой неповторимый вкус.
Стоит в Гарабалдыре и древняя молотилка для риса. Было время – рисовые поля здесь тянулись насколько хватает глаз. На эту благодать слетались тучи комарья, а они в свой черед привлекали птиц. Но достаточно было лая гончей или грохота двустволки, чтобы разогнать птичье нашествие.
Толстовский Хаджи Мурат, преследуемый врагами, был настигнут ими в таких же рисовых полях. Скакун, увязший в чеках, не смог выручить седока. Хаджи Мурат, затыкая кровоточащие раны ошметками шерсти, выдранной из архалука, еще несколько часов отбивался… Узорчатая надгробная плита, как и отсеченная голова героя, были в свое время увезены в Санкт-Петербург. А прах толстовского героя покоится в последнем приюте между Гахом и Шеки. И все, чьи дороги проходят отсюда, - и грузин, и русский, и аварец, и тюрок – посещают его могилу, воздавая почесть.
В лоне этих гор есть и храм огнепоклонников – храм Заратустры. Грандиозное святилище на кручах в народе именуют Перигаласы (Башня Пери). Это пещера, выдолбленная на недосягаемой стремнине над селом Юхары Чардахлар, ждущая своих исследователей.
У подножия этого утеса аварские ребята – Ахмед, Расим и Фаррух Джаббаровы – пасут отару и одновременно учат уроки. Рядом – в каштановой роще – прохлада. Каштан своенравное дерево: не терпит возле себя другое дерево. Глядишь, в двух соседних селах – в одном приживается, в другом – ни в какую. Оказывается, в почве вокруг каштанового дерева возникают микроорганизмы, без которых оно не может жить, а другим растениям они во вред. Потому, кто хочет взрастить каштан, по-нашему “шах-палыд” (царь-дуб), должен обеспечить, помимо климатической ауры, и почву, на которой бы выросло это капризное дерево. Академик Имам Мустафаев так и поступил - пересадил молодое деревцо вместе с почвой в Гяндже. И, вопреки скептическим ожиданиям, прижилось! Древесина каштана узорчата. Тес из дикорастущего каштана напоминает слоновую кость. Даже березовой бересте не сравниться с ним по белизне. Из толченого каштана в здешних местах пекутся лепешки. Каштаны идут и в приправу к плову. Деревьев вдосталь, уголь из них хороший – вот и переводят на дрова, и уголь про запас закапывают. Чтобы сохранить плоды, пускаются на многие ухищрения. Ссыпают их в яму, в колючей “рубашке”, обложив папоротником. А если еще и одеяло снежное – тогда будь уверен: до весны сохранится. Весной извлекают плоды из полуистлевших “рубашек”, набивают кувшины и зарывают в землю. Или кувшин ставят над проточной арычной водой, ежедневно поворачивая, чтобы плоды равномерно впитывали влагу. Тогда до следующего урожая домочадцы могут лакомиться жареными каштанами. А какое это удовольствие – слушать зимними вечерами треск поджариваемых на огне каштанов, грецких и лесных орехов.
Местные жители отделывают свои дома ореховым деревом, да еще подкладкой из нетесаных досок пол устилают - чтоб крепче был. Представьте себе этих основательных людей, привыкших делать любое дело “с чувством, с толком, с расстановкой”, - в других условиях, каково им будет?
Здесь все щедро и изобильно. Виноградная лоза тяжела от гроздьев. Трава в рост человека. Дерево, на которое можно взобраться без стремянки, здесь и деревом не считается. Тополь, если не под стать небоскребу, вроде как “недоросль”. Вдоль дорог такие ореховые “заборы” вымахали, что и солнце застят. От Белокан до Исмаиллы, Загаталы, Гаха, Шеки, Огуза, Габалы шоссе время от времени входит в такие зеленые туннели. Здешние молодицы красят волосы и пальцы не хной, а соком ореховой “рубашки”, которая покрывает скорлупу. И нити для ковров красят этим способом.
Лезгинская мастерица Вазифа Агаева, живущая в селе Филфили Огузского района, показывает нити, крашенные ореховым “соком”. Она говорит: “Зима у нас тянется семь месяцев. Не сидеть же сложа руки, вот и прядем нити, вяжем носки, ткем ковры… С детства сами себе готовим приданое. У наших девушек золотые руки…“
Ясное дело, если девушка умеет ткать ковры, способна по семь-восемь месяцев терпеливо колдовать у станка с нитями и вершить кропотливый труд, то ей и горе не беда. Характер! О красе местных девушек, их отваге здесь ходят легенды.
Горцы – заправские охотники. Из полого стебля борщевика они мастерят рожок-манок, которым зазывают маралов. И на косуль, горных козлов охотятся. Молодой лезгин Даглар, чтобы сфотографировать башню XVIII века над селом, подвел нас вплотную к “зеву” волчьего логова. Между тем такой визит с голыми руками к волчице, лелеющей волчат, может дорого обойтись. Заранее об этом мы не знали, иначе бы не решились. Хотя кто его знает, чего ни сделаешь, чтобы запечатлеть на пленке крепость, где защитник города Габала Сурхай-хан принял последний бой.
Здешние мальчишки-непоседы – как горные речки, то и дело меняющие русло. По тому, с чем они возвращаются домой с приволья, можно “читать” календарь. С подснежником, горной фиалкой – зима не за горами. К концу весны – первые ягоды земляники и щеки румяные под цвет рдеющих ягод. Летняя ноша ребятни – метелки, охапки хвороста, вязанки дровишек. Под осень – ежевику домой несут, кизиловые ягоды – а после уже припорошенные снежком мушмулу, терн, таран… На полянах игры затевают свои – дире-дойме, чилинг-агач и, конечно, футбол. Со стороны посмотришь – беспечные, беззаботные дети… Но это далеко не так, ведь они – первые помощники родителей. Здесь, в селе, взрослым без ребячьей подмоги не обойтись. Вот и приучаются дети сызмала жить трудом рук своих.
Житель села Падар Мамед Челебиев говорит: “У нас весна еще не успеет “протереть глаза”, а уже берутся за табак. В марте рассаду сажают, а после – выстраивают рядами на полянках. Знай курильщики, каких мучений стоит вырастить–выхолить каждый табачный лист, - может, и призадумались бы. Листья срезают до того, как морозы ударят. Прошивают иглой, нанизывают на бечевку. В эту пору поглядишь на крыши, стены – сплошь в табачных гирляндах.
Мамед дайи сам проработал всю жизнь в колхозе, бригадирствовал. Днем – в поле, вечером – в огороде, в саду, землю холил, обхаживал. К чему прикоснется рукой – благоустроит, куда ни ступит ногой – всходы взойдут. Благодаря его трудам вода в ключе, окаймленном зеленым мхом, чистая как слеза.
Видела я его и одухотворенно печальным. Когда народ собрался на печальное поминовение шехида Арзу, молла читал нараспев суры Корана. Сидящий возле него Мамед дайи нашептывал молитву, вторя молле. Морщины на его челе разгладились, полузакрытые глаза являли сосредоточенность, и какой-то свет изнутри озарял его лицо.
А что касается разговоров сельчан, то заслушаешься их. Можно без конца внимать мудрым, певучим речам аксакалов и седовласых женщин. Особенно красноречивы жители села Хачмаз. Они и сегодня разговаривают, делятся печалями на первозданном седом языке легендарного сказителя Деде Горгуда. Искрометные шутки, подначки, реплики любят и стар и млад. Дорога в село Хачмаз проходит через речку Деймедере и карабкается по крутизне; если едешь в мае, то взору открывается неописуемая картина. Все пространство между грядой Большого Кавказа и Боздагом пылает маками. И сам Боздаг на всем обозримом расстоянии словно опоясан огнем. Чуствуешь себя в каком-то неземном, марсианском мире. Чудится пронзительный звонкий голос зурны – не той ли, что поет в руках шекинского мастера Алафсара? Кажется, доносится громовой гул большого барабана, производящего настоящий фурор на здешних свадьбах. Неспроста музыкальный “квартет” на них состоит их гара-зурны, зуйчи (сопровождающего зурнача игрой на дуде – “балабане”), нагарачи (играющего на нагаре – большом барабане) и кес-вурана (самого большого барабана). Тут, пожалуй, ни саз и сказ ашуга, ни мугамное трио не произведут нужного эффекта, чтоб сотрясти окрестные горы, “закатить пир на весь мир”…
Свадьбы здесь справляют под открытым небом – иначе где народу разгуляться? Все село собирается, мужья с женами, детьми, еще родичи с округи съезжаются. Но у каждого свое место. Почтенные аксакалы - по одну сторону, молодежь - по другую, а мелюзга босоногая, желторотая - по третью, ну и молодицам покрасоваться тоже есть где. А четвероногие гости, конечно, - у очагов, где дымится всякая вкусная снедь.
Мы в селе Нидж на удинской свадьбе. Здесь и сегодня соблюдают традиции, пережившие века. Удинам возбраняется брак на родне, а с иными народами, пожалуйста, роднись без всяких цензов. Удины с 313 года до 1836 года числились под сенью албанской церкви. С 1836 года по настоянию российского Синода албанская церковная система была упразднена. Отличается и религиозная тематика удин – у них крест на концах увенчан дисками, символизирующими Луну. Это реликт древней веры – поклонение Луне. Еще одно подтверждение тому – жертвоприношения, совершаемые у святилища Ай-оджагы. Посещают это святилище также и лезгины, и азербайджанцы.
Уклад хранит в себе эхо матриархата. Скажем, при выборе фамилии домини-рует материнская линия. До недавнего времени невест в дом жениха провожали не из отчего дома, а из дома дяди по матери.
Вообще авторитет и воля женщин ощущается и в семье, и на миру.
Детям, обучающимся как в русских, так и в азербайджанских школах, в третьем и четвертом классах преподают удинский язык.
Встарь, бывало, дружески подначивали удин: мол, они не умеют считать боль-ше ста. Подразумевалось, что удины, занимающиеся по преимуществу “натуральным хозяйством”, далеки от торговли, меркантильности. Действительно, до недавнего времени на рынке села Нидж, где компактно проживают удины, производили нату-ральный товарообмен. Сходились сюда на еженедельный базар и с окрестных районов. Все можно было здесь найти. От рукотворных ковров до медных совков, гончарных изделий, плотницкой “продукции”. Помимо даров земли, продавались даже картины, написанные маслом на клеенках, своим наивным очарованием напоми-нающие работы Пиросмани. Хотя скорее наоборот, Пиросмани оказался генеральным интерпретатором народного искусства, которое в этих краях существовало испокон веков. Оформление жилых домов в Хачмазе, орнаменты на лакированных подносах, лебеди, русалки, пейзажи на стеклах, выполненные масляными красками, окаймлен-ные узорами зеркала, вышивки – все в том же стиле. Помимо того, на ассоциацию с работами мастера наводят рисунки, украшающие дом в Гахском районе; кто знает, может, они принадлежат кисти самого Пиросмани! И это вполне вероятно, ведь, к примеру, его картина “Пивная в Загаталы” была заказана художнику для оформления фасада питейного заведения в Загаталы, да и сам он родился в Азербайджане. Отца его звали Аслан, а фамилия произносилась на тюркский лад: Пиросман. Пиросмани хорошо знал народное творчество здешних мест.
Что касается музыки, здешние жители, отдавая предпочтение гара-зурне с соответствующим сопровождением, в иных случаях проявляют любовь и к мугамной музыке. При случае толкуют о тонкостях исполнения мугамных певцов с таким знанием дела, что поневоле удивляешься: как же среди таких искушенных знатоков не появилось ни одного исполнителя мугамов? В ответ на это отшучиваются: “Кто грызет орехи, тому мугам не по зубам!” Ну, не беда, нет певцов, зато ученых, поэтов не занимать. В минувшем веке жили здесь поэты Абдулла Падарлы, Ашуг Пери. В наш век появились один из пионеров археологии Азербайджана Салех Газиев, математик Абдулла Таирзаде, историк - музеевед Нармин Таирзаде.
В этих краях существует присловье: то, чего не умеет делать еврей, поручи шекинцу. Шеки благодаря своим мастеровым людям, умельцам-искусникам, труженикам один из красивейших городов Азербайджана, ухоженный, опрятный, со своим неповторимым обликом. Бури нашего столетия словно не коснулись его. В окрестных районах считается за доблесть и удачу – жениться на шекинке. Считается, что они самые верные хранительницы домашнего очага, отличаются тонким обхождением, искусством вышивать прекрасные узоры.
В старину, чтобы проверить расторопность и выдержку молодых девушек, их заставляли наполнять узкогорлый кувшин с водой, черпая ее подносом, чтоб и капли не упало на пол.
Глиняные сосуды – изделия местных гончаров, узнаешь везде – по изяществу и неповторимой красоте. В свое время здесь были целые кварталы гончаров, о которых напоминают названия кварталов – “Гилахли”, “Дулуслар”. И сегодня живы традиции шекинских гончаров. Один из тех, кто верен этой древней профессии, - Яшар Мамедов. А учился он у своего отца Асабали и деда Хабиллаха, изделия которых славились на всю округу, до самого Дагестана.
Другой мастер резьбы по дереву (“шебеку”) – Устад Ашраф – тоже воспитал достойных своему ремеслу учеников. Именно благодаря их трудам сохраняет свою вечную красоту Дворец шекинских ханов, вошедший в перечень памятников, охраняемых ЮНЕСКО.
А вот мастерица Мохтарам ханум из другой династии. Она говорит: “Я не только продолжаю дело своего отца – вышивальщика, а переношу на свое шитье узоры и орнаменты Шекинского дворца, его стенных росписей, которым грозит исчезновение. Лучше и краше узора для вышивки нет.
