Получить забытый пароль
Энциклопедия / "Авторы БП"
Изменить категорию | Все статьи категории
"Иванов"
В свои тридцать шесть Иванов выглядел неплохо, да чего уж там – хорошо выглядел Иванов: с загорелого лица, на котором красовалась белозубая улыбка уверенного в себе человека, смотрели ярко-голубые глаза; нос его был несколько крупноват и в некоторых ракурсах даже чересчур кругл, отчего никогда бы не мог называться орлиным, что, однако, нисколько не умаляло достоинств его владельца. Стригся он коротко, по старой еще моде, но ему шло, а с годами, когда волосы стали реже, и появилась едва заметная седина, стало идти и того больше. Он был невысок, но строен, и от большинства сверстников отличался так, как отличается мускулистый ястреб от лоснящихся пингвинов: Иванов был обладателем широких плеч, сильных рук и характеризовался полным отсутствием «пивного» живота.
Думается, Иванову бы очень шел капитанский китель и белая фуражка, но двадцать лет тому назад он недобрал двух баллов при поступлении в престижное морское училище, и только поэтому не стал капитаном, не обошел, как мечтал когда-то, на большом торговом судне весь мир. Жизнь его сложилась несколько иначе, но жаловаться было бы грех, потому как тогда, не поступив, он уехал в Москву, и теперь имел в активе собственную небольшую, но преуспевающую компанию, объездил полмира, и всегда раз в год, обычно в августе, приезжал навестить мать. Приезжал обычно с женой, но в этот раз – так сложилось – приехал один, и к концу недели уже изнывал от непривычного ничегонеделанья, и даже тосковал по дому. Была пятница, ближе к вечеру, до возвращения домой оставалось пару дней. Погуляв по городу, он спустился с набережной на пляж, который ничуть не изменился за двадцать лет: количество лежаков, мусора и отдыхающих осталось, казалось, прежним, и только шашлычных шатров, из которых по всему пляжу разносился ароматный дым и громкая музыка местной радиостанции, заметно поприбавилось.
Иванов подошел к морю, попробовал воду, но купаться не стал. Он снял рубашку, бросил ее на камни, прилег, и, согнув ноги в коленях и заложив руки за голову, задумался о чем-то своем. Он не то, чтобы устал, но от городской духоты как-то разморило, и теперь шум моря действовал на него успокаивающе, и мысли текли плавно. По радио заиграла песня, которая когда-то ему очень нравилась, она и сейчас ему нравилась, он даже помнил отчасти слова: песня была о каком-то городе, как-будто нарисованном на стене мелом. Иванов почувствовал прилив бодрости, радости что ли, энергии. Он бы даже мог встать и побежать вдоль берега, быстро, с силой и легко, как могут бегать только школьники или, может, еще студенты первых курсов. Но он, конечно, не побежал, но все же не поддаться этой энергии не мог: он теперь сидел, сердце радостно колотилось в груди, и с каждым аккордом его ноздри раздувались, как паруса, с шумом захватывая все больше воздуха, а глаза смотрели на проходивших мимо девушек озорно и весело. Иванов тихо, и даже скорее про себя, чтобы не привлекать внимания и не выглядеть совсем уж идиотом, пел вместе с радио. А потом вдруг вспомнил одно весеннее утро на море, когда солнце быстро вставало, море из розового становилось золотистым, день только начинал обретать яркие краски и просыпались с ночи ароматы цветущих садов, и был миг, когда серо-розовая дымка растаяла, исчезла, растворилась в воздухе – и он этот миг видел, поймал, и это было чудом! И ему хотелось бежать вдоль берега, и орать от безумной какой-то радости. И он бежал – быстро, с силой и легко – как могут только школьники, ну и еще студенты первых курсов. Но студентом в тот год он так и не стал, поскольку недобрал двух баллов. Конечно, он очень расстроился, и Танька Черемухина, как могла, успокаивала его, и как-то незаметно и само собой они остались одни на пустынном пляже. А потом наступило то самое утро. «Но как же тогда могла быть весна? Ведь если не поступил – значит, был июнь», - подумал Иванов. Песня закончилась, заиграла другая, модная, из серии «два притопа, три прихлопа», - как называл Иванов. Он так и не вспомнил, что это было – май, или июнь, да и не хотел, да и вообще все это было неважно. Он вдруг почувствовал, что устал, что уже вечер, и что пора возвращаться домой.
Непонятно почему, но на следующее утро Иванов вспомнил вчерашний вечер с необъяснимой неприязнью: отчего-то запомнился ему въевшийся в одежду запах шашлычных и мусор на пляже. И даже когда прошло много лет, этот день на пляже не забылся, но неприязни уже не было: он просто понял, что именно в этот день начал стареть.
© Julia Kondrashina "Иванов"
20.7.2005"Иванов"
В свои тридцать шесть Иванов выглядел неплохо, да чего уж там – хорошо выглядел Иванов: с загорелого лица, на котором красовалась белозубая улыбка уверенного в себе человека, смотрели ярко-голубые глаза; нос его был несколько крупноват и в некоторых ракурсах даже чересчур кругл, отчего никогда бы не мог называться орлиным, что, однако, нисколько не умаляло достоинств его владельца. Стригся он коротко, по старой еще моде, но ему шло, а с годами, когда волосы стали реже, и появилась едва заметная седина, стало идти и того больше. Он был невысок, но строен, и от большинства сверстников отличался так, как отличается мускулистый ястреб от лоснящихся пингвинов: Иванов был обладателем широких плеч, сильных рук и характеризовался полным отсутствием «пивного» живота.
Думается, Иванову бы очень шел капитанский китель и белая фуражка, но двадцать лет тому назад он недобрал двух баллов при поступлении в престижное морское училище, и только поэтому не стал капитаном, не обошел, как мечтал когда-то, на большом торговом судне весь мир. Жизнь его сложилась несколько иначе, но жаловаться было бы грех, потому как тогда, не поступив, он уехал в Москву, и теперь имел в активе собственную небольшую, но преуспевающую компанию, объездил полмира, и всегда раз в год, обычно в августе, приезжал навестить мать. Приезжал обычно с женой, но в этот раз – так сложилось – приехал один, и к концу недели уже изнывал от непривычного ничегонеделанья, и даже тосковал по дому. Была пятница, ближе к вечеру, до возвращения домой оставалось пару дней. Погуляв по городу, он спустился с набережной на пляж, который ничуть не изменился за двадцать лет: количество лежаков, мусора и отдыхающих осталось, казалось, прежним, и только шашлычных шатров, из которых по всему пляжу разносился ароматный дым и громкая музыка местной радиостанции, заметно поприбавилось.
Иванов подошел к морю, попробовал воду, но купаться не стал. Он снял рубашку, бросил ее на камни, прилег, и, согнув ноги в коленях и заложив руки за голову, задумался о чем-то своем. Он не то, чтобы устал, но от городской духоты как-то разморило, и теперь шум моря действовал на него успокаивающе, и мысли текли плавно. По радио заиграла песня, которая когда-то ему очень нравилась, она и сейчас ему нравилась, он даже помнил отчасти слова: песня была о каком-то городе, как-будто нарисованном на стене мелом. Иванов почувствовал прилив бодрости, радости что ли, энергии. Он бы даже мог встать и побежать вдоль берега, быстро, с силой и легко, как могут бегать только школьники или, может, еще студенты первых курсов. Но он, конечно, не побежал, но все же не поддаться этой энергии не мог: он теперь сидел, сердце радостно колотилось в груди, и с каждым аккордом его ноздри раздувались, как паруса, с шумом захватывая все больше воздуха, а глаза смотрели на проходивших мимо девушек озорно и весело. Иванов тихо, и даже скорее про себя, чтобы не привлекать внимания и не выглядеть совсем уж идиотом, пел вместе с радио. А потом вдруг вспомнил одно весеннее утро на море, когда солнце быстро вставало, море из розового становилось золотистым, день только начинал обретать яркие краски и просыпались с ночи ароматы цветущих садов, и был миг, когда серо-розовая дымка растаяла, исчезла, растворилась в воздухе – и он этот миг видел, поймал, и это было чудом! И ему хотелось бежать вдоль берега, и орать от безумной какой-то радости. И он бежал – быстро, с силой и легко – как могут только школьники, ну и еще студенты первых курсов. Но студентом в тот год он так и не стал, поскольку недобрал двух баллов. Конечно, он очень расстроился, и Танька Черемухина, как могла, успокаивала его, и как-то незаметно и само собой они остались одни на пустынном пляже. А потом наступило то самое утро. «Но как же тогда могла быть весна? Ведь если не поступил – значит, был июнь», - подумал Иванов. Песня закончилась, заиграла другая, модная, из серии «два притопа, три прихлопа», - как называл Иванов. Он так и не вспомнил, что это было – май, или июнь, да и не хотел, да и вообще все это было неважно. Он вдруг почувствовал, что устал, что уже вечер, и что пора возвращаться домой.
Непонятно почему, но на следующее утро Иванов вспомнил вчерашний вечер с необъяснимой неприязнью: отчего-то запомнился ему въевшийся в одежду запах шашлычных и мусор на пляже. И даже когда прошло много лет, этот день на пляже не забылся, но неприязни уже не было: он просто понял, что именно в этот день начал стареть.
