Энциклопедия / "Авторы БП"
Изменить категорию | Все статьи категории
Жизни вослед.
Моей бабушке в Израиле в будущем году исполнится 90..
Я помню, в детстве она кормила меня на кухне толстыми бутербродами с маслом и чёрной икрой под сладкий чай.
A сама тем временем крутилась, готовила фаршмак...
или паштет... или борщ зелёный... или - летом - варенье варила...
Такая была ладная, красивая, глаза - чёрные вишни, улыбалась, называла меня "шейнэ пунем" и напевала песенки на идиш из сестёр Берри "чирибим-чирибом-чирибим-бом-бом..."
А сейчас у неё Алзаймерс в последней стадии...
Ничего не понимает, никого не узнаёт, лишь спит... или сидит, улыбаясь ни о чём.
В последний приезд наблюдала я за ней с дедом.
Как он, почти слепой подправляет ей подушки. А она ему говорит.
"Ты - хороший мужчина. Как Моня мой."
Я потом целый час плакала в туалете. Не знаю даже почему. Вроде сюрпризов никаких... Но вот надорвалось что-то... И было мне ужасно не по себе от того, что в этом сгорбленном худеньком теле ещё есть жизнь, но уже нет никакой памяти о ней.
И, в то же время, я была ей бесконечно благодарна. Она и дед - как поручни друг-другу. Он и живёт-то теперь только тем, что "а кто ж за Анечкой посмотрит?"
Если состарилась, оставаясь для кого-то смыслом жизни,
- муж ли,
ребёнок ли,
внуки ли,
ученики ли,
собака ли...
значит всё это не зря,
значит имеет смысл,
как бы некрасиво это не выглядело
на первый ещё не состарившийся взгляд.
И тела... они лишь оболочка тому самому, что не зря!
© Show-Marina "Жизни вослед. "
2005Жизни вослед.
Моей бабушке в Израиле в будущем году исполнится 90..
Я помню, в детстве она кормила меня на кухне толстыми бутербродами с маслом и чёрной икрой под сладкий чай.
A сама тем временем крутилась, готовила фаршмак...
или паштет... или борщ зелёный... или - летом - варенье варила...
Такая была ладная, красивая, глаза - чёрные вишни, улыбалась, называла меня "шейнэ пунем" и напевала песенки на идиш из сестёр Берри "чирибим-чирибом-чирибим-бом-бом..."
А сейчас у неё Алзаймерс в последней стадии...
Ничего не понимает, никого не узнаёт, лишь спит... или сидит, улыбаясь ни о чём.
В последний приезд наблюдала я за ней с дедом.
Как он, почти слепой подправляет ей подушки. А она ему говорит.
"Ты - хороший мужчина. Как Моня мой."
Я потом целый час плакала в туалете. Не знаю даже почему. Вроде сюрпризов никаких... Но вот надорвалось что-то... И было мне ужасно не по себе от того, что в этом сгорбленном худеньком теле ещё есть жизнь, но уже нет никакой памяти о ней.
И, в то же время, я была ей бесконечно благодарна. Она и дед - как поручни друг-другу. Он и живёт-то теперь только тем, что "а кто ж за Анечкой посмотрит?"
Если состарилась, оставаясь для кого-то смыслом жизни,
- муж ли,
ребёнок ли,
внуки ли,
ученики ли,
собака ли...
значит всё это не зря,
значит имеет смысл,
как бы некрасиво это не выглядело
на первый ещё не состарившийся взгляд.
И тела... они лишь оболочка тому самому, что не зря!