Энциклопедия / "Авторы БП"

© Show-Marina "Из ушедших страничек..."

2004

Из ушедших страничек...



Парижская зарисовка...

В этот раз моя разморённая парижской августовской жарой приятельница ныла так настойчиво, что я, в знак благодарности за её терпеливую жертву вчерашнего похода в Musee D'Orsay решила не волочь её за собой.

Мы договорились, что она отправится в магазин дешёвой обуви рядом с нашим отелем (у неё была мечта о гордой фразе - "а эти туфельки я брала в Париже") и в кондитерскую неподалёку... пока я, как она выразилась пойду "на свиху с покойниками..."

Дело в том, что перед поездкой в Париж я расписала самой себе в деталях, что именно я хочу там посмотреть. Одним из пунктов было знаменитое кладбище "Pere Lachaise" , куда я и намеревалась сегодня отправиться.
Посмотреть хотелось много, но время было ограничено, и я наметила очень конкретный список надгробий, которые хотела обязательно увидеть: дань восторженной любви моей уности - Оскара Уайлда, могилу Морисона (американка я или нет?), Ротшильда (утеха семитского в душе...) и Шопена (хорошую музыку писал, подлец!)....

Сегодня день выдался ещё более жаркий, и я, чувствуя тошнотворную слабость, плелась по пыльной мостовой от метро ко входу на кладбище.
"Господи" - думала я -"это 10 часов... к полудню асфальт будет плавится, не иначе..."
То ли от того, что это был будний день, то ли от убийственной жары народу на кладбище почти не было... Пожелтевшие в вареве августа цветы на могилах навевали тоску. Руководствуясь ужасно запутанной, написанной по-французски картой, я брела по алеям в поисках "намеченных покойников..."

Так случилось, что к Шопеновской могиле я добралась первой...
В моём одурении мне лезли в голову всякие размазанные подтаявшие глупости, типа: "Окей - его сердце в этом здоровом "ларце", в соборе, в Варшаве... значит здесь он, бедняга, без сердца... ощупывает, небось дырку в груди, переживает, что ополовинили его... и скулит горько..."
... Я вытерла потный лоб и... вдруг услышала тихое скуление... "Это тепловой удар"- решила я, пытаясь вспомнить, что в этом случае должна с собой делать...
В это время куст за Шопеновской могилой странно затрясся...
Я закрыла глаза... снова открыла: скуление и двигающийся куст не ушли... Я медленно двинулась в сторону звуков...
Картина, открывшаяся моему взору, совершенно ошарашила...
На земле за кустом лежала на груде разбросанной в беспорядке одежды голая темноволосая женщина в обьятиях бородатого мужика. На вид ей было около сорока, но загорелая кожа и безукоризненность заострившихся в страсти трясущихся грудей создавали ощущение молодой, полной жизни самки...
Она скулила подмахивая свими роскошными бёдрами мерным движениям своего бородатого партнёра, и в такт с ними расскачивался тот самый куст.
Бородач что-то шептал хриплым голосом, и по количеству расслышанных мною шипящих, я поняла, он говорил по-польски... А женщина отвечала ему подвываниями и... , вдруг вскрикнув, разом затихла...
Я стала медленно пятиться и вдруг отчётливо расслышала, как темноволосая самка позвала: "Фредерик!"...

В висках у меня стучала кровь, ослабевшие руки и ноги отказывались двигаться... Я брела по алее в оцепенении от жары и любовной истомы, охватившей меня.
И думала я о том, как бы выглядел Шопен, если бы отрастил бороду...

Если вы спросите меня, какое место в Париже запомнилось мне, как самое романтическое, отвечу, не задумываясь - Cemetery of Pere Lachaise...