Получить забытый пароль
Энциклопедия / Спектакли
Изменить категорию | Все статьи категории
http://www.sovremennik.ru/play/play.asp?id=23
Салтыков-Щедрин всегда к месту
В "Современнике" Игорь Кваша, Валентин Гафт и Александр Назаров восстановили спектакль Г.А. Товстоногова "Балалайкин и Ко".
Вряд ли они руководствовались ностальгическими или исключительно патриотическими соображениями — реставрировать постановку 73-го года ради тройных параллелей между пореформенной Россией, послеоттепельной страной и сегодняшним безвременьем. Сошлись-то они бы сошлись, но к чему? "Современнику", думается, важнее сторона художественная. Салтыкова-Щедрина по-прежнему трудно ставить — оттого и интересно. Его персонажи по сей день являются лакомым куском для актера.
Вместо Олега Табакова Балалайкина теперь поочередно играют Илья Древнов и Валерий Шальных. Первый заметно омолодил своего героя, второй либерального болтуна, готового на все, превратил в балаганщика — тут не маски поверх лица, а просто сказки без всякого политического подтекста. Хорошо изображает, но все равно героем нового времени становится "очищенный человек извилистой судьбы" Сергея Гармаша: таких юродивых можно встретить в каждом вагоне метро. Рассказчиком, как и в 73-м году, выступает Игорь Кваша, Глумовым — Валентин Гафт. Все так же они соблюдают опрятность чувств и "годят" вдвоем, коротают дни за едой, знать советуют только то, что происходит сейчас, обуздывают язык, смотреть стараются тупо, чтобы нагляднее выглядело "мучительное оподление", в общем, не без актерского изящества потихоньку превращаются в записных "благонамеренных скотин". На все лады трактуют слово "благонамеренность", с блеском выдерживают экзамен Ивана Тимофеевича — Валентина Смирнитского, вложившего всю душу в образ квартального надзирателя. Становятся своими людьми в квартале, пишут абсурдный устав о благопристойности поведения обывателей, и так же, как тридцать лет назад, пытаются найти логику в безумии, которую искал еще Товстоногов. При всем при том, не переходя грани фарса, и вовлекают в игру зрителя, поддающегося их обаянию и забывающего, что на дворе другой год. Что сцена затянута не в серый холст, как было прежде, а в зеленый: для глаз приятнее, выглядит богаче — считай, актуальнее. Что жизнь стала контрастнее, в том числе и для тех, кто попал в очередную паузу истории и вынужден годить. Правда, по другим причинам. Дух от той театральной смелости 70-х сейчас уже, конечно, не захватывает. Но мораль при желании тоже вывести можно: страх сказать что-либо лишнее сменился словесным недержанием, а щедринский принцип "чего изволите" оказался вечным. И хотя бы поэтому, вернувшись к "Балалайкину", "Современник" не изменил своему названию.
Коммерсант, 19 ноября 2001 года
Марина Шимадина
Григорий Заславский
"Потерянное поколение"
"Балалайкин и К" в "Современнике"
В программке нового «Балалайкина…» написано все, что полагается в таких случаях со всем приличествующим уважением: «Постановка осуществлена в 1973 году Г.А.Товстоноговым, режиссеры новой редакции спектакля – Игорь Кваша, Валентин Гафт, Александр Назаров».
В начале 70-х, когда в «Современнике» задумали поставить «Современную идиллию» М.Е.Салтыкова-Щедрина, было понятно, что так просто с таким текстом на сцену не выпустят. И театр «обезопасил» себя двумя таранами: пьесу заказали Герою Социалистического Труда и депутату, как говорится, всех уровней Сергею Михалкову, а ставить позвали тоже Героя Труда и тоже депутата Георгия Александровича Товстоногова. Премьера обросла дюжиной анекдотов. Игорь Кваша рассказывает, например, как в день сдачи Михалков незадолго до конца вышел из зала и вошел обратно в тот самый момент, когда занавес закрылся и в зале воцарилась тягостная пауза. «Давно царизм не получал такой пощечины», - начал обсуждение классик советской литературы. Еще рассказывают, что у Михалкова пьеса заканчивалась тем, что задник, на котором был изображен двуглавый орел убирался, открывая вид крейсера «Авроры»… Дочитав до конца, Товстоногов кинулся звонить драматургу, но невозмутимый Михалков будто бы сказал: «Вы ставьте, что хотите, а я написал то, что мне было нужно…». И т.д.
Те, кто хорошо помнят старый спектакль, в один голос говорят о перемене многих мизансцен. Только парные – начальные сцены, где играют двое – Кваша и Гафт – остались почти без изменений. Да и что можно изменить, когда два человека встречаются, говорят, расходятся, чтобы тут же сойтись снова – в уже ночном – бессонном и бессмысленном брожении по дому.
Реконструкции, каким, возможно, и был задуман спектакль, не вышло. Другими стали актеры. Одни, скажем так, повзрослели, а большинство исполнителей – и вовсе другие. Другою стала и сама история.
Иначе выглядит спектакль, хотя костюмы и декорация Иосифа Сумбаташвили – выдержанные в зеленых тонах чиновного сукна – остались почти неизменными.
И Квартальный является и исчезает в клубах театрального дыма, аки бес, лелея миф о потустороннем характере всякой, даже низшей власти.
Из складок сукна выскакивает на сцену Рассказчик - Игорь Кваша. И говорит: «Сегодня…». И рассказывает про свое сегодняшнее происшествие так доверительно, что его «сегодня случилось» воображается как сегодняшнее сегодня. И лишь минуту или даже несколько минут спустя приходит понимание, что все это – не вчера произошло. И даже не в начале 70-х.
Рассказчика, как и прежде играет Кваша. Глумова, как и в старом спектакле, - Валентин Гафт. На роль Квартального так и не нашли исполнителя в собственных стенах, позвали со стороны Валентина Смирнитского. Глядя на него, можно только попечалиться, что нет сегодня исполнителя, равного Петру Щербакову. На роль странствующего полководца Редели пригласили Сергея Газарова, выход которого – отдельный эстрадный номер… Только Валерий Шальных по-настоящему хорош в роли Балалайкина, которую в прежнем спектакле играл великий лицедей Табаков. В остальном же главным достоинством окружения можно счесть то, что оно не мешает рассмотреть и получить удовольствие от игры Гафта и Кваши.
Игра двух актеров, масштаб двух актеров – Гафта и Кваши – совершенно иначе заставляет отнестись ко всему, что происходит на сцене. Они – своей сегодняшней игрой, сегодняшней эмоцией и игрой всерьез, не по форме, - как бы переосмысливают и переозвучивают весь спектакль.
«Балалайкин и К» – конечно, в первую очередь история двух героев, не Балалайкина, не его компании, но людей, случайно, именно волей случая примкнувших, вовлеченных в круг идей и проблем местной «интеллигенции». Они-то – Рассказчик и Глумов – как раз старались всеми силами в эту компанию не попасть, перегодить, побыть в стороне… Не вышло.
Текст Салтыкова-Щедрина – из тех, которые в России не стареют. Сегодня какие-то реплики звучат, кажется, еще злободневнее, чем без малого тридцать лет назад.
Вот Рассказчик говорит, что Молчалин призвал его «погодить»: «Погодить – это значит приноровиться, что ли, помолчать… Заниматься не тем, чем обыкновенно занимаетесь… В еду ударьтесь…». И – недоумение, непонимание на лицах обоих, попавших в страшный для них переплет. «Тебе сказано погодить?.. Ну и годи!» – распаляется Глумов – Гафт. Диалогические сцены напоминают порою почти эстрадный парный конферанс, Карцева и Ильченко… Чистый Жванецкий!
«Мы что, мало с тобой годили?!» - «Стало быть, до сих пор мы только в одну меру годили. А завтра как-нибудь иначе годить придется. Мудреное нынче время», - подводит философскую базу Глумов. И эта их – обоих - недотепистость, выпадание из времени, политической ситуации, - трогает, умиляет даже. С одной стороны, оба готовы «папироски крутить», и даже пробуют себя в этом политически безупречном деле, с другой же – выбрасывают руку в «рот фронте» и – идут на прогулку, как на важное партийное задание.
Сегодняшний спектакль - про двух шестидесятниках, двух русских либералах, безуспешно пытающихся (вернее, пытавшихся) спрятаться от системы (вернее, от Системы), от «испытания мыслей». Всю жизнь они годили, пестовали свою честность, ничем, кроме гождения, незапятнанную, чтобы в финале, на старости лет, к сединам оказаться в самом пекле государственной подлости. Но Кваша и не играют подлецов, как это было тогда, в начале 70-х, когда хотелось этих перерожденцев, коллаборационистов заклеймить, прибить к позорному столбу. Сегодняшние их герои – несчастные люди, почти старики, запутавшиеся, сами себя окрутившие, в наручники заковавшие и квартальному сами себя сдавшие – в собственные его властные руки. Подтверждая слова другого русского классика, что жить в обществе и быть оторванным от общества нельзя. Особенно, конечно, в России.
"Балалайкин и К"
1973 - 2001http://www.sovremennik.ru/play/play.asp?id=23
Салтыков-Щедрин всегда к месту
В "Современнике" Игорь Кваша, Валентин Гафт и Александр Назаров восстановили спектакль Г.А. Товстоногова "Балалайкин и Ко".
Вряд ли они руководствовались ностальгическими или исключительно патриотическими соображениями — реставрировать постановку 73-го года ради тройных параллелей между пореформенной Россией, послеоттепельной страной и сегодняшним безвременьем. Сошлись-то они бы сошлись, но к чему? "Современнику", думается, важнее сторона художественная. Салтыкова-Щедрина по-прежнему трудно ставить — оттого и интересно. Его персонажи по сей день являются лакомым куском для актера.
Вместо Олега Табакова Балалайкина теперь поочередно играют Илья Древнов и Валерий Шальных. Первый заметно омолодил своего героя, второй либерального болтуна, готового на все, превратил в балаганщика — тут не маски поверх лица, а просто сказки без всякого политического подтекста. Хорошо изображает, но все равно героем нового времени становится "очищенный человек извилистой судьбы" Сергея Гармаша: таких юродивых можно встретить в каждом вагоне метро. Рассказчиком, как и в 73-м году, выступает Игорь Кваша, Глумовым — Валентин Гафт. Все так же они соблюдают опрятность чувств и "годят" вдвоем, коротают дни за едой, знать советуют только то, что происходит сейчас, обуздывают язык, смотреть стараются тупо, чтобы нагляднее выглядело "мучительное оподление", в общем, не без актерского изящества потихоньку превращаются в записных "благонамеренных скотин". На все лады трактуют слово "благонамеренность", с блеском выдерживают экзамен Ивана Тимофеевича — Валентина Смирнитского, вложившего всю душу в образ квартального надзирателя. Становятся своими людьми в квартале, пишут абсурдный устав о благопристойности поведения обывателей, и так же, как тридцать лет назад, пытаются найти логику в безумии, которую искал еще Товстоногов. При всем при том, не переходя грани фарса, и вовлекают в игру зрителя, поддающегося их обаянию и забывающего, что на дворе другой год. Что сцена затянута не в серый холст, как было прежде, а в зеленый: для глаз приятнее, выглядит богаче — считай, актуальнее. Что жизнь стала контрастнее, в том числе и для тех, кто попал в очередную паузу истории и вынужден годить. Правда, по другим причинам. Дух от той театральной смелости 70-х сейчас уже, конечно, не захватывает. Но мораль при желании тоже вывести можно: страх сказать что-либо лишнее сменился словесным недержанием, а щедринский принцип "чего изволите" оказался вечным. И хотя бы поэтому, вернувшись к "Балалайкину", "Современник" не изменил своему названию.
Коммерсант, 19 ноября 2001 года
Марина Шимадина
Григорий Заславский
"Потерянное поколение"
"Балалайкин и К" в "Современнике"
В программке нового «Балалайкина…» написано все, что полагается в таких случаях со всем приличествующим уважением: «Постановка осуществлена в 1973 году Г.А.Товстоноговым, режиссеры новой редакции спектакля – Игорь Кваша, Валентин Гафт, Александр Назаров».
В начале 70-х, когда в «Современнике» задумали поставить «Современную идиллию» М.Е.Салтыкова-Щедрина, было понятно, что так просто с таким текстом на сцену не выпустят. И театр «обезопасил» себя двумя таранами: пьесу заказали Герою Социалистического Труда и депутату, как говорится, всех уровней Сергею Михалкову, а ставить позвали тоже Героя Труда и тоже депутата Георгия Александровича Товстоногова. Премьера обросла дюжиной анекдотов. Игорь Кваша рассказывает, например, как в день сдачи Михалков незадолго до конца вышел из зала и вошел обратно в тот самый момент, когда занавес закрылся и в зале воцарилась тягостная пауза. «Давно царизм не получал такой пощечины», - начал обсуждение классик советской литературы. Еще рассказывают, что у Михалкова пьеса заканчивалась тем, что задник, на котором был изображен двуглавый орел убирался, открывая вид крейсера «Авроры»… Дочитав до конца, Товстоногов кинулся звонить драматургу, но невозмутимый Михалков будто бы сказал: «Вы ставьте, что хотите, а я написал то, что мне было нужно…». И т.д.
Те, кто хорошо помнят старый спектакль, в один голос говорят о перемене многих мизансцен. Только парные – начальные сцены, где играют двое – Кваша и Гафт – остались почти без изменений. Да и что можно изменить, когда два человека встречаются, говорят, расходятся, чтобы тут же сойтись снова – в уже ночном – бессонном и бессмысленном брожении по дому.
Реконструкции, каким, возможно, и был задуман спектакль, не вышло. Другими стали актеры. Одни, скажем так, повзрослели, а большинство исполнителей – и вовсе другие. Другою стала и сама история.
Иначе выглядит спектакль, хотя костюмы и декорация Иосифа Сумбаташвили – выдержанные в зеленых тонах чиновного сукна – остались почти неизменными.
И Квартальный является и исчезает в клубах театрального дыма, аки бес, лелея миф о потустороннем характере всякой, даже низшей власти.
Из складок сукна выскакивает на сцену Рассказчик - Игорь Кваша. И говорит: «Сегодня…». И рассказывает про свое сегодняшнее происшествие так доверительно, что его «сегодня случилось» воображается как сегодняшнее сегодня. И лишь минуту или даже несколько минут спустя приходит понимание, что все это – не вчера произошло. И даже не в начале 70-х.
Рассказчика, как и прежде играет Кваша. Глумова, как и в старом спектакле, - Валентин Гафт. На роль Квартального так и не нашли исполнителя в собственных стенах, позвали со стороны Валентина Смирнитского. Глядя на него, можно только попечалиться, что нет сегодня исполнителя, равного Петру Щербакову. На роль странствующего полководца Редели пригласили Сергея Газарова, выход которого – отдельный эстрадный номер… Только Валерий Шальных по-настоящему хорош в роли Балалайкина, которую в прежнем спектакле играл великий лицедей Табаков. В остальном же главным достоинством окружения можно счесть то, что оно не мешает рассмотреть и получить удовольствие от игры Гафта и Кваши.
Игра двух актеров, масштаб двух актеров – Гафта и Кваши – совершенно иначе заставляет отнестись ко всему, что происходит на сцене. Они – своей сегодняшней игрой, сегодняшней эмоцией и игрой всерьез, не по форме, - как бы переосмысливают и переозвучивают весь спектакль.
«Балалайкин и К» – конечно, в первую очередь история двух героев, не Балалайкина, не его компании, но людей, случайно, именно волей случая примкнувших, вовлеченных в круг идей и проблем местной «интеллигенции». Они-то – Рассказчик и Глумов – как раз старались всеми силами в эту компанию не попасть, перегодить, побыть в стороне… Не вышло.
Текст Салтыкова-Щедрина – из тех, которые в России не стареют. Сегодня какие-то реплики звучат, кажется, еще злободневнее, чем без малого тридцать лет назад.
Вот Рассказчик говорит, что Молчалин призвал его «погодить»: «Погодить – это значит приноровиться, что ли, помолчать… Заниматься не тем, чем обыкновенно занимаетесь… В еду ударьтесь…». И – недоумение, непонимание на лицах обоих, попавших в страшный для них переплет. «Тебе сказано погодить?.. Ну и годи!» – распаляется Глумов – Гафт. Диалогические сцены напоминают порою почти эстрадный парный конферанс, Карцева и Ильченко… Чистый Жванецкий!
«Мы что, мало с тобой годили?!» - «Стало быть, до сих пор мы только в одну меру годили. А завтра как-нибудь иначе годить придется. Мудреное нынче время», - подводит философскую базу Глумов. И эта их – обоих - недотепистость, выпадание из времени, политической ситуации, - трогает, умиляет даже. С одной стороны, оба готовы «папироски крутить», и даже пробуют себя в этом политически безупречном деле, с другой же – выбрасывают руку в «рот фронте» и – идут на прогулку, как на важное партийное задание.
Сегодняшний спектакль - про двух шестидесятниках, двух русских либералах, безуспешно пытающихся (вернее, пытавшихся) спрятаться от системы (вернее, от Системы), от «испытания мыслей». Всю жизнь они годили, пестовали свою честность, ничем, кроме гождения, незапятнанную, чтобы в финале, на старости лет, к сединам оказаться в самом пекле государственной подлости. Но Кваша и не играют подлецов, как это было тогда, в начале 70-х, когда хотелось этих перерожденцев, коллаборационистов заклеймить, прибить к позорному столбу. Сегодняшние их герои – несчастные люди, почти старики, запутавшиеся, сами себя окрутившие, в наручники заковавшие и квартальному сами себя сдавшие – в собственные его властные руки. Подтверждая слова другого русского классика, что жить в обществе и быть оторванным от общества нельзя. Особенно, конечно, в России.
| Сайт: | http://www.smotr.ru/sovrem/sovr_prog_bk.htm |
загрузка