Получить забытый пароль
Энциклопедия / "Неизвестные" бакинцы
Изменить категорию | Все статьи категории
Женя Шевчено родилась 9 марта 1927г. в Баку.
Отец, Павел Федорович Шевченко, родился в богатой семье донских казаков. Получил инженерное и экономическое образование. Мать, Галина Дмитриевна, в девичестве Яновская, – наполовину еврейка, наполовину цыганка, выросла в артистической семье
В 1928 году семья Шевченко переехала в Киев, а в 1943 году эмигрировала в Чехословакию, в Прагу, где Ж.Шевченко училась в музыкальной школе. Затем были Австрия, Венесуэла, Бразилия, Париж...
С 1959г. живёт и работает в США.
Женя Шевченко обладает уникальным голосом - глубоким контральто. В Нью Йорке брала уроки пения у Л.Ф. Шаляпиной, в Париже – заимствует репертуар знаменитого исполнителя цыганских романсов А. ДимитриЕвича, там же пела и танцевала в известном ресторане "Балалайка".
В 1956 году снялась вместе с Ингрид Бергман и Юлом Брюннером в к/ф "Анастасия", где исполнила песню "Москва золотоглавая".
Увлекалась плаванием, фотографией, гаданием на картах. Некоторое время работала консультантом по макияжу у Жаклин Кеннеди, в период, когда та была первой леди Америки.
Ж.Шевченко много лет выступает в русском фольклорном музыкально-танцевальном ансамбле "Барыня" (Нью-Йорк). Неоднократно была на гастролях в России, последний раз в 2006 году.
Женя Шевченко
"Исповедь королевы цыганской песни"
"..Не понимаю, почему женщины скрывают свои годы? Просто потому, что быстро стареют? Да нет, наверное... Ведь они увядают прежде всего от нелюбви, от невостребованности. Я готова поспорить с Пушкиным, великим поэтом и знатоком дамских сердец, который утверждал, что (не ручаюсь за точность цитаты) "чем меньше женщину мы любим, тем больше нравимся мы ей". По-моему, все ровно наоборот: чем больше мужчина любит женщину, тем сильнее чувство, которым она ему отвечает.
Лично у меня нет причин утаивать свой возраст. Я всегда была молода и душой, и телом, даже в шестьдесят лет имела двадцатилетних любовников и, как писала одна израильская газета, история моих замужеств не менее ярка, чем у Элизабет Тейлор, темпераментом я не уступаю Тины Тернер и бюстом – Долли Партон. Одним словом, я родилась 9 марта 1927 года. Это случилось в бывшем СССР, в городе Баку, где тогда жила наша семья.
Моя мама, Галина Дмитриевна, в девичестве Яновская, – наполовину еврейка, наполовину цыганка. Она выросла в артистической семье. Ее отец, родом из Польши, держал в Петербурге цыганский хор, который выступал даже перед царем Николаем ИИ. Мой отец, Павел Федорович Шевченко, родился в богатой семье донских казаков. Получил инженерное и экономическое образование.
С 1948 года родители жили в Бразилии (позже я расскажу, как они туда попали). Отец работал на строительстве мостов. Потом его выбрали старостой православного храма, который сооружался в Сан-Пауло при его непосредственном участии, и это стало его постоянным занятием. Позже родители открыли еще и пансионат для престарелых, обеспечивая его обитателям кров, стол и медицинское обслуживание.
Отец и мать очень любили друг друга и, наверное, поэтому Господь дал им одновременное освобождение от земной жизни – они оба умерли в 1992 году.
В 1919 году у моих родителей появился первенец, которого назвали Колей, в 1925-м родился второй сын – Павел.
Третьего ребенка мать не хотела, но отец настоял. Беременность была тяжелой, он помогал матери, как мог, разве только сам меня не родил.
Баку я совсем не помню, потому что через год после моего рождения отца перевели на работу в Киев. Жить с тремя детьми было нелегко, и родители давно мечтали перебраться поближе к деду.
Дед (по линии отца) был купцом первой гильдии, занимался прибыльной торговлей импортными товарами. Имея много земли в Ирпене, под Киевом, построил дом в пятнадцать комнат, завел большое хозяйство с лошадьми, коровами, свиньями, кроликами, курами... Управляться со всем этим ему помогали двое наемных работников. То есть, мой дед, как выразились бы большевики, был махровым кулаком. И, наверное, добавили бы – мироедом. Но все, кто знал деда, говорили о его доброте, отзывчивости и трудолюбии. В 1933 году деда убили бандиты, которые искали у него какой-то клад. Он только успел крикнуть нам, малышам: "Дети, бегите, спасайтесь!" Еще через два года все его (то есть, и наше) хозяйство конфисковала Советская власть.
Они поселились в коммуналке на Крещатике, а потом им дали большую квартиру на Богдана Хмельницкого, в доме с высокими лепными потолками и лифтом. Это были голодные годы и в России, и на Украине, поэтому помощь от деда пришлась очень кстати. Он присылал нам зимой молоко, творог, яйца, сало и овощи. Летние каникулы, само собой разумеется, мы проводили у него. Кто хоть однажды побывал в Ирпене, тот знает, какое это благодатное место: речка, сосны, целебный воздух. Именно там находились царские дачи. Пастернак писал в те годы:
Ирпень – это память о людях и лете,
О воле, о бегстве из-под кабалы,
О хвое на зное, о сером левкое,
О смене безветрия, ведра и мглы...
Господи, куда это все ушло, в какие миры?..
Я уверена, что в жизни каждого человека протянуты какие-то незримые нити судьбы и в прошлое, и в будущее. Я сама немного цыганка, и первые мои детские впечатления (наверное, и самые сильные) связаны с Фараоновым племенем.
Как-то на лето родители отправили меня в детский лагерь в Пущу-Водицу. Однажды во время вечерней прогулки я услышала доносившееся из леса пение под гитару. Музыка заворожила меня. На другой день все повторилось. Мне страшно захотелось узнать, кто поет эту чудную песню. Но как? Пение начиналось всегда после захода солнца, а именно в это время запрещались любые отлучки с территории лагеря, потому что полчаса спустя горнист трубил отбой.
Помог случай. Вернее маленькое чудо. К нам пожаловал испанский фокусник-гипнотизер. Тогда как раз наладились хорошие отношения с Испанией, и к нам оттуда приезжали разные артисты. Я внимательно понаблюдала за манипуляциями артиста, можно сказать “изучила”, как он усыплял всех желающих. А потом попробовала, шутя, сделать то же самое с девчонками из нашей палаты. Экстрасенсорные способности заложены во мне от природы, и это был первый случай, когда мне удалось их проявить. Сделав перед лицами моих подружек какие-то пассы и сказав несколько заветных слов, я, к своему удивлению, усыпила их. Было это, правда, как раз после отбоя. Вы скажете, они бы и так уснули. Но в том-то и дело, что без гипноза мы засыпали очень поздно. Убедившись, что мне ничего не угрожает, я напихала под одеяло каких-то тряпок, а сама сиганула через окно.
В теплых сумерках я бежала на звуки музыки и скоро оказалась на опушке леса. Передо мной открылось фантастическое зрелище: на поляне, потрескивая, пылал костер, а вокруг сидели красивые люди в колоритных ярко-пестрых одеждах: бородатые мужчины в рубашках немыслимых тонов, с косынками на головах, и стройные женщины в длинных цветастых юбках и декольтированных блузках, у каждой - бусы, кольца, золотые серьги. Это были цыгане.
От костра шел тонкий аромат жареного мяса. Мужчины пили вино. Негромко играли гитары, цыганки пели, кто-то плясал, позванивая бубном. Весь табор был окружен кибитками, около которых отдыхали распряженные, без седел, тонконогие кони.
– Ты откуда, девочка? – спросила меня седая, будто высохшая, цыганка. Потом я узнала, что ее зовут Драга.
Я показала в сторону лагеря.
– Оттуда.
– Оттуда? Уже поздно. Тебя будут искать.
– Не будут. Я их усыпила.
– Как усыпила? – удивилась Драга. – А ну-ка покажи мне свою ручку.
Прищурившись, она изучала мою детскую ладошку, потом взяла карты, разбросала их и, наконец, погладив меня по голове, произнесла:
– Ты станешь кудесницей, девочка, и знаменитой певицей. Будешь разъезжать по всему миру, дай только срок. Так мне сказали карты. А теперь беги в лагерь. Если хочешь, приходи завтра, но пораньше.
Счастливая, я полетела по тропинке к лагерю. Проскользнула через дырку в заборе и так же незаметно вернулась в палату.
На другой день мне удалось повторить свой трюк, и я вновь оказалась в таборе. Мен встретили возгласами, как старую знакомую, пригласили к костру, угостили цыганским чаем. После ужина началось то, ради чего я пришла. Ой, как трудно, почти невозможно описать это цыганское веселье. Наверное, лучше перечитать горьковского “Макара Чудру”.
Сперва затянули медленно, напевно:
Ай, да кон авэла грэн траделла,
Ай, да е рысако палал кхэ лэла,
Ай, нэ, нэ нэ...
Постепенно пение переходило в пляску: ”Ай, нэ, нэ, нэ...”
Звучали и грустные, трагические песни. “ Малярку”, например, я могла слушать без конца. Или вот эту: ”Дэнти манча, воля, эх, воля разгуляться...”
Но ничто не могло сравниться с тем, как пела Драга. У нее было глубокое, низкое контральто (еще ниже, чем у меня), и голос ее, с гортанными переливами, заставлял сжиматься мое детское сердечко. Замирала я, замирал и весь табор.
Расставаясь, она говорила:
“Не забудь ты меня на чужбине,
Одного лишь тебя я любила,
И любовь берегла, как святыню...”
Драга пела много романсов, один лучше другого. И многие из них навсегда врезались мне в память и составили потом основу моего репертуара.
Печальные песни сменялись зажигательными плясками. Цыганские гены просыпались во мне, и я тоже, поймав ритм, вступала в этот бурлящий весельем круг и под гитарный перебор начинала трясти плечами, словно опытная таборная танцорка. Цыгане подбадривали меня хлопками и сами увлекались. Красивый молодой гитарист кричал: “А ну, чавалэ, замерзли!”, и танец убыстрялся, становился еще темпераментней.
А как мы плясали “Ах, ручеечек, ручеек!” Просто искры из-под каблуков летели! И меня уже не тянуло ни в какой детский лагерь, а хотелось просто раствориться в таборе, стать настоящей “дочерью полей”. Цыгане показали мне свои песни и танцы, научили скакать без седла на лошади, гадать на картах. Это ремесло кормит меня и сейчас. В лагерь я возвращалась под утро и теми же пассами “снимала” с девчонок гипноз. Я всегда была не робкого десятка и смышленой и бегала в табор много раз. Но все хорошее рано или поздно кончается. Вожатые все-таки заметили мое отсутствие по ночам (представляю, как они удивились) и вызвали моих родителей. А те, выследив меня, вытащили из табора и увезли домой. Так закончился мой “цыганский” дебют.
А детство продолжалось. Когда Советы конфисковали дедушкину усадьбу, родители отправили нас в Канев – местечко, знаменитое тем, что там похоронен Тарас Шевченко. Памятники в Каневе на Черной горе и в Киеве напротив университета – одинаковые, отличаются только постаментами. Кто знает, может, где-нибудь в десятом колене я прихожусь родственницей и великому украинскому поэту..."
Шевченко Женя (Шевченко Евгения Павловна) - исполнительница русских и цыганских песен и романсов
9.3.1927Женя Шевчено родилась 9 марта 1927г. в Баку.
Отец, Павел Федорович Шевченко, родился в богатой семье донских казаков. Получил инженерное и экономическое образование. Мать, Галина Дмитриевна, в девичестве Яновская, – наполовину еврейка, наполовину цыганка, выросла в артистической семье
В 1928 году семья Шевченко переехала в Киев, а в 1943 году эмигрировала в Чехословакию, в Прагу, где Ж.Шевченко училась в музыкальной школе. Затем были Австрия, Венесуэла, Бразилия, Париж...
С 1959г. живёт и работает в США.
Женя Шевченко обладает уникальным голосом - глубоким контральто. В Нью Йорке брала уроки пения у Л.Ф. Шаляпиной, в Париже – заимствует репертуар знаменитого исполнителя цыганских романсов А. ДимитриЕвича, там же пела и танцевала в известном ресторане "Балалайка".
В 1956 году снялась вместе с Ингрид Бергман и Юлом Брюннером в к/ф "Анастасия", где исполнила песню "Москва золотоглавая".
Увлекалась плаванием, фотографией, гаданием на картах. Некоторое время работала консультантом по макияжу у Жаклин Кеннеди, в период, когда та была первой леди Америки.
Ж.Шевченко много лет выступает в русском фольклорном музыкально-танцевальном ансамбле "Барыня" (Нью-Йорк). Неоднократно была на гастролях в России, последний раз в 2006 году.
Женя Шевченко
"Исповедь королевы цыганской песни"
"..Не понимаю, почему женщины скрывают свои годы? Просто потому, что быстро стареют? Да нет, наверное... Ведь они увядают прежде всего от нелюбви, от невостребованности. Я готова поспорить с Пушкиным, великим поэтом и знатоком дамских сердец, который утверждал, что (не ручаюсь за точность цитаты) "чем меньше женщину мы любим, тем больше нравимся мы ей". По-моему, все ровно наоборот: чем больше мужчина любит женщину, тем сильнее чувство, которым она ему отвечает.
Лично у меня нет причин утаивать свой возраст. Я всегда была молода и душой, и телом, даже в шестьдесят лет имела двадцатилетних любовников и, как писала одна израильская газета, история моих замужеств не менее ярка, чем у Элизабет Тейлор, темпераментом я не уступаю Тины Тернер и бюстом – Долли Партон. Одним словом, я родилась 9 марта 1927 года. Это случилось в бывшем СССР, в городе Баку, где тогда жила наша семья.
Моя мама, Галина Дмитриевна, в девичестве Яновская, – наполовину еврейка, наполовину цыганка. Она выросла в артистической семье. Ее отец, родом из Польши, держал в Петербурге цыганский хор, который выступал даже перед царем Николаем ИИ. Мой отец, Павел Федорович Шевченко, родился в богатой семье донских казаков. Получил инженерное и экономическое образование.
С 1948 года родители жили в Бразилии (позже я расскажу, как они туда попали). Отец работал на строительстве мостов. Потом его выбрали старостой православного храма, который сооружался в Сан-Пауло при его непосредственном участии, и это стало его постоянным занятием. Позже родители открыли еще и пансионат для престарелых, обеспечивая его обитателям кров, стол и медицинское обслуживание.
Отец и мать очень любили друг друга и, наверное, поэтому Господь дал им одновременное освобождение от земной жизни – они оба умерли в 1992 году.
В 1919 году у моих родителей появился первенец, которого назвали Колей, в 1925-м родился второй сын – Павел.
Третьего ребенка мать не хотела, но отец настоял. Беременность была тяжелой, он помогал матери, как мог, разве только сам меня не родил.
Баку я совсем не помню, потому что через год после моего рождения отца перевели на работу в Киев. Жить с тремя детьми было нелегко, и родители давно мечтали перебраться поближе к деду.
Дед (по линии отца) был купцом первой гильдии, занимался прибыльной торговлей импортными товарами. Имея много земли в Ирпене, под Киевом, построил дом в пятнадцать комнат, завел большое хозяйство с лошадьми, коровами, свиньями, кроликами, курами... Управляться со всем этим ему помогали двое наемных работников. То есть, мой дед, как выразились бы большевики, был махровым кулаком. И, наверное, добавили бы – мироедом. Но все, кто знал деда, говорили о его доброте, отзывчивости и трудолюбии. В 1933 году деда убили бандиты, которые искали у него какой-то клад. Он только успел крикнуть нам, малышам: "Дети, бегите, спасайтесь!" Еще через два года все его (то есть, и наше) хозяйство конфисковала Советская власть.
Они поселились в коммуналке на Крещатике, а потом им дали большую квартиру на Богдана Хмельницкого, в доме с высокими лепными потолками и лифтом. Это были голодные годы и в России, и на Украине, поэтому помощь от деда пришлась очень кстати. Он присылал нам зимой молоко, творог, яйца, сало и овощи. Летние каникулы, само собой разумеется, мы проводили у него. Кто хоть однажды побывал в Ирпене, тот знает, какое это благодатное место: речка, сосны, целебный воздух. Именно там находились царские дачи. Пастернак писал в те годы:
Ирпень – это память о людях и лете,
О воле, о бегстве из-под кабалы,
О хвое на зное, о сером левкое,
О смене безветрия, ведра и мглы...
Господи, куда это все ушло, в какие миры?..
Я уверена, что в жизни каждого человека протянуты какие-то незримые нити судьбы и в прошлое, и в будущее. Я сама немного цыганка, и первые мои детские впечатления (наверное, и самые сильные) связаны с Фараоновым племенем.
Как-то на лето родители отправили меня в детский лагерь в Пущу-Водицу. Однажды во время вечерней прогулки я услышала доносившееся из леса пение под гитару. Музыка заворожила меня. На другой день все повторилось. Мне страшно захотелось узнать, кто поет эту чудную песню. Но как? Пение начиналось всегда после захода солнца, а именно в это время запрещались любые отлучки с территории лагеря, потому что полчаса спустя горнист трубил отбой.
Помог случай. Вернее маленькое чудо. К нам пожаловал испанский фокусник-гипнотизер. Тогда как раз наладились хорошие отношения с Испанией, и к нам оттуда приезжали разные артисты. Я внимательно понаблюдала за манипуляциями артиста, можно сказать “изучила”, как он усыплял всех желающих. А потом попробовала, шутя, сделать то же самое с девчонками из нашей палаты. Экстрасенсорные способности заложены во мне от природы, и это был первый случай, когда мне удалось их проявить. Сделав перед лицами моих подружек какие-то пассы и сказав несколько заветных слов, я, к своему удивлению, усыпила их. Было это, правда, как раз после отбоя. Вы скажете, они бы и так уснули. Но в том-то и дело, что без гипноза мы засыпали очень поздно. Убедившись, что мне ничего не угрожает, я напихала под одеяло каких-то тряпок, а сама сиганула через окно.
В теплых сумерках я бежала на звуки музыки и скоро оказалась на опушке леса. Передо мной открылось фантастическое зрелище: на поляне, потрескивая, пылал костер, а вокруг сидели красивые люди в колоритных ярко-пестрых одеждах: бородатые мужчины в рубашках немыслимых тонов, с косынками на головах, и стройные женщины в длинных цветастых юбках и декольтированных блузках, у каждой - бусы, кольца, золотые серьги. Это были цыгане.
От костра шел тонкий аромат жареного мяса. Мужчины пили вино. Негромко играли гитары, цыганки пели, кто-то плясал, позванивая бубном. Весь табор был окружен кибитками, около которых отдыхали распряженные, без седел, тонконогие кони.
– Ты откуда, девочка? – спросила меня седая, будто высохшая, цыганка. Потом я узнала, что ее зовут Драга.
Я показала в сторону лагеря.
– Оттуда.
– Оттуда? Уже поздно. Тебя будут искать.
– Не будут. Я их усыпила.
– Как усыпила? – удивилась Драга. – А ну-ка покажи мне свою ручку.
Прищурившись, она изучала мою детскую ладошку, потом взяла карты, разбросала их и, наконец, погладив меня по голове, произнесла:
– Ты станешь кудесницей, девочка, и знаменитой певицей. Будешь разъезжать по всему миру, дай только срок. Так мне сказали карты. А теперь беги в лагерь. Если хочешь, приходи завтра, но пораньше.
Счастливая, я полетела по тропинке к лагерю. Проскользнула через дырку в заборе и так же незаметно вернулась в палату.
На другой день мне удалось повторить свой трюк, и я вновь оказалась в таборе. Мен встретили возгласами, как старую знакомую, пригласили к костру, угостили цыганским чаем. После ужина началось то, ради чего я пришла. Ой, как трудно, почти невозможно описать это цыганское веселье. Наверное, лучше перечитать горьковского “Макара Чудру”.
Сперва затянули медленно, напевно:
Ай, да кон авэла грэн траделла,
Ай, да е рысако палал кхэ лэла,
Ай, нэ, нэ нэ...
Постепенно пение переходило в пляску: ”Ай, нэ, нэ, нэ...”
Звучали и грустные, трагические песни. “ Малярку”, например, я могла слушать без конца. Или вот эту: ”Дэнти манча, воля, эх, воля разгуляться...”
Но ничто не могло сравниться с тем, как пела Драга. У нее было глубокое, низкое контральто (еще ниже, чем у меня), и голос ее, с гортанными переливами, заставлял сжиматься мое детское сердечко. Замирала я, замирал и весь табор.
Расставаясь, она говорила:
“Не забудь ты меня на чужбине,
Одного лишь тебя я любила,
И любовь берегла, как святыню...”
Драга пела много романсов, один лучше другого. И многие из них навсегда врезались мне в память и составили потом основу моего репертуара.
Печальные песни сменялись зажигательными плясками. Цыганские гены просыпались во мне, и я тоже, поймав ритм, вступала в этот бурлящий весельем круг и под гитарный перебор начинала трясти плечами, словно опытная таборная танцорка. Цыгане подбадривали меня хлопками и сами увлекались. Красивый молодой гитарист кричал: “А ну, чавалэ, замерзли!”, и танец убыстрялся, становился еще темпераментней.
А как мы плясали “Ах, ручеечек, ручеек!” Просто искры из-под каблуков летели! И меня уже не тянуло ни в какой детский лагерь, а хотелось просто раствориться в таборе, стать настоящей “дочерью полей”. Цыгане показали мне свои песни и танцы, научили скакать без седла на лошади, гадать на картах. Это ремесло кормит меня и сейчас. В лагерь я возвращалась под утро и теми же пассами “снимала” с девчонок гипноз. Я всегда была не робкого десятка и смышленой и бегала в табор много раз. Но все хорошее рано или поздно кончается. Вожатые все-таки заметили мое отсутствие по ночам (представляю, как они удивились) и вызвали моих родителей. А те, выследив меня, вытащили из табора и увезли домой. Так закончился мой “цыганский” дебют.
А детство продолжалось. Когда Советы конфисковали дедушкину усадьбу, родители отправили нас в Канев – местечко, знаменитое тем, что там похоронен Тарас Шевченко. Памятники в Каневе на Черной горе и в Киеве напротив университета – одинаковые, отличаются только постаментами. Кто знает, может, где-нибудь в десятом колене я прихожусь родственницей и великому украинскому поэту..."
загрузка