Получить забытый пароль
Энциклопедия / Авторы
Изменить категорию | Все статьи категории
БАНИН АСАДУЛЛАЕВА .
В СССР не было принято говорить о соотечественниках, уехавших из страны в поисках спасения от большевизма. Их имена навек покрывал "позор предательства", и даже само слово "эмигрант" долго воспринималось у нас едва ли не как ругательное. А ведь уезжали самые "сливки", высокообразованные, интеллектуальные, "белая кость"... Многие из них смогли наладить свою жизнь за рубежом и даже добились там признания.
Все это в полной мере относится и к нашей героине Умм-Эль-Бану Асадуллаевой. Известная французская писательница и мемуарист Банин и азербайджанка Умм-Эль-Бану Асадуллаева - одно и то же лицо. Во Франции это было широко известно - Банин, писавшая свои книги исключительно на французском языке, никогда не скрывала своего происхождения. Мы же - ее земляки - узнали о ней совсем недавно. Удивительную историю прекрасной Банин рассказал "НВ" Рамиз Абуталыбов - посол по особым поручениям МИД Азербайджанской Республики, ответственный секретарь Национальной комиссии по делам ЮНЕСКО, Кавалер французского ордена "Почетного легиона", проработавший во Франции 16 лет.
КОРНИ
Умм-Эль-Бану Мирза кызы Асадуллаева родилась в январе 1905 года. Внучка Шамси Асадуллаева и Мусы Нагиева, дочь одного из министров АДР, нефтепромышленника-миллионера Мирзы Асадуллаева, появилась на свет в глухой, забытой богом деревушке.
"Матери своей я не знала, - рассказывала Банин. - В 1905 году, стремясь сбить революционный порыв, власти спровоцировали на Кавказе межнациональные столкновения. Азербайджанцев, армян, русских, курдов, иранцев стравили между собой. Стараясь уберечь мою мать от слепой жестокости и безумства погромов, отец отправил ее рожать в деревню, далеко за Баку. Роды оказались тяжелыми, врача поблизости не было. Мать умерла, но дать мне жизнь успела...".
Девочку назвали в честь матери - Умм-Эль-Бану. Как и рождение, вся ее дальнейшая судьба тоже оказалась не из легких...
Банин вышла замуж за нелюбимого, но влиятельного человека, чтобы вытащить отца из тюрьмы, получить загранпаспорт и бежать в Турцию. В 19 лет, уже будучи в Турции, она рассталась с мужем Балабеком Годжаевым и поехала в Париж к своим родным, перебравшимся туда раньше. Вскоре сложные отношения с мачехой вынудили ее уйти из дома и начать самостоятельную жизнь. Банин стала искать работу. По сведениям доктора исторических наук, писателя, журналиста Сабира Гянджели, она какое-то время работала манекенщицей, потом продавщицей в магазине, секретарем в канцелярии, переводчицей.
НЕОЖИДАННЫЙ УСПЕХ
Перепробовав все доступные эмигрантам профессии, она по совету французских друзей начала писать воспоминания. Автобиографическая книга "Кавказские дни", опубликованная в 1946-м, принесла Банин успех. Ей писали восторженные письма Иван Бунин, Андрэ Мальро (еще в начале творческого пути Банин он, разглядывая линии на ее ладони, предсказал ей блестящее будущее), Анри Монтерлен, Микос Казанцакис, Эрнст Юнгер.
С немецким писателем и философом, участником двух мировых войн Эрнстом Юнгером она дружила более полувека, до конца своей жизни, посвятила ему несколько книг. Познакомились они в 1943 году, после выхода в свет ее романа "Нами", отражавшего гибель сложившегося в Азербайджане социального уклада. Находясь под впечатлением от прочитанного, Юнгер позвонил к ней, представился, а уже на следующий день отправился "выпить чашку турецкого кофе у Банин, мусульманки из Южного Кавказа".
Банин на равных общалась с Жан Полем Сартром, Луи Арагоном, Полем Элюаром, Эльзой Триоле.
После принесших ей славу "Кавказских дней", были и другие книги: "Парижские дни" (1947), "Встреча с Эрнстом Юнгером" (1951), "Я избрала опиум" (1959), "После" (1961), "Иностранная Франция" (1968), "Зов последней надежды" (1971), "Портрет Эрнста Юнгера" (1971), "Эрнст Юнгер в разнообразных лицах" (1989). Последний из опубликованных романов - "Что мне рассказала Мария" - вышел в 1991 году, за год до ее смерти.
Банин известна во Франции не только как автор замечательных романов, но и как прекрасный переводчик художественной литературы с русского, английского, немецкого. Она считалась одним из лучших знатоков творчества Бунина и Достоевского. Некоторые произведения последнего она перевела на французский.
У ТЭФФИ
У русских эмигрантов (таковыми считались в то время все эмигранты из СССР) был свой маленький "городок" в Париже, насчитывавший 40000 жителей. Потом в статье, посвященной русской эмиграции и опубликованной в газете "Фигаро" 2 декабря 1991 года, Банин перечислит многих из них - "философы: Бердяев, Шестов, Лосский, Булгаков (не путать с однофамильцем - писателем); поэты Иванов, Цветаева, Бальмонт, Северянин; наконец, множество писателей, прежде всего Иван Бунин, Тэффи, Ремизов, Мережковский, его жена Зинаида Гиппиус, Куприн, Зайцев, Адамович... Многих я, может быть, забыла назвать".
Ближайшей подругой Банин стала фрейлина российского императорского двора Джанет Андроникова, приближенная к семье Романовых.
Другая ее подруга - популярная в России, а затем уже и во Франции романистка, известная писательница-сатирик Тэффи - помогла ей войти в литературные круги. Именно у нее Умм-Эль-Бану познакомилась со многими известными русскими писателями, а, в частности, - с самим Буниным. "Мне посчастливилось - я была допущена в святая святых эмигрантской литературы, благодаря дружбе, которой меня удостоила Тэффи, - вспоминала Банин. - В своей скромной комнатке, которую ей сдавала тоже эмигрантка ("изгнанница, как все мы" - говорила Тэффи) она принимала "сливки пера" (тоже ее выражение).
Ее коллеги со стаканом чая в одной руке и сигаретой в другой с юношеским жаром спорили, хотя молодых среди них почти не было, спорили часто и ожесточенно о чем-нибудь вроде того, как правильно ставить запятые. Часто нас оказывалось слишком много для этой тесной комнаты, загроможденной мебелью и книгами, прокуренной так, что уже нечем было дышать, однако мы были счастливы в этой атмосфере - чувством причастности. Иван Бунин часто был как бы председателем, ведь он был увенчан престижной Нобелевской премией за достижения в области русской литературы. Красивый мужчина с серебряной проседью, он держался всегда прямо и, несмотря на груз лет, был очень привлекателен. Он правил собранием не только благодаря авторитету, но и благодаря громовому голосу, который решались критиковать только в его отсутствие. Случай, о котором пойдет речь, произошел после войны, в то время, когда Советы пытались обещаниями лучезарного будущего заманить назад несчастных людей с обрубленными корнями. Для этих целей они тщательно выбирали послов, среди которых оказались известный писатель Константин Симонов и его жена, тоже очень известная актриса. Эти "сирены" нацелились на лакомый кусочек - Ивана Бунина, и я имела честь присутствовать на сеансах обольщения, один из которых живо запечатлелся в моей памяти.
Симонову пришла в голову забавная идея дать обед у Бунина, и тот согласился. Симонов заказал изысканные блюда, которые прибывали самолетом из Москвы"приземлялись" на столе наших хозяев. В честь этого празднества мы забыли на время идеологические разногласия, которые могли бы испортить нам и удовольствиешутках превзошел самого себя. Он поднимал свой стакан водки за здоровье доблестных стахановцев, которые стали марксистами, вкушал пролетарские . Бунин в колбасыпревосходящие капиталистические, и прочее в том же духе., несравненно
Супруги Симоновы смеялись, и, возможно, вполне искренне. Но из этой затеи ничего не вышло. Бунин не прельстился на посулы, хотя в то время был опять очень беден - Нобелевская премия была давно истрачена. Благородство такого поступка невозможно отрицать. Сам Бунин говорил мне об этом так: "Как мне вернуться в страну, где я не смогу ни говорить, ни писать, ни печатать то, что хочу?". Он отказался от званий и наград, от денег и дачи, от всего - и умер в своей маленькой квартирке на улице Оффенбаха, в Париже, так и не увидев больше своей Родины.
Тэффи, другая неподкупная, еще более бедная, чем он, отказалась тоже. Она говорила, что ее Россия - это не березовая роща и не улицы Петербурга, но некое общественно-культурное единство, исчезнувшее навсегда...".
БАНИН И БУНИН
Они познакомились 13 июня 1946 года. Затем не раз проводили вечера у камина в квартирке Банин на улице Ларистон в 16-м округе Парижа (Бунин жил тоже в 16-м округе, в доме N1 по улице Жака Оффенбаха). Их беседам не было конца.
Впервые Умм-Эль-Бану увидела Бунина на фотографии в гостях у Тэффи, снимавшей комнату на соседней улице. В ее квартире повсюду стояли, висели, лежали фотографии. Одна из них заинтересовала Банин - на ней был снят худощавый "занятный господин", стоявший у окна и глядевший вдаль с мечтательным видом. "Кто это? Писатель?" - поинтересовалась она у Тэффи. "Как, вы не знаете?! - воскликнула та. - Посмотрите на надпись, это же наш великий Иван Алексеевич Бунин!"
Спустя некоторое время они встретились. Ее поразило, что несмотря на то, что ему уже исполнилось 75 лет, Иван Алексеевич держался исключительно прямо. "Он казался царственно величав, выражение лица у него часто было надменное, - вспоминала Банин. - Надменность Бунин надевал, как тогу, чтобы показать дистанцию, отделяющую гения от простых смертных. Но стоило ему немного разойтись, а этому в немалой степени способствовал его темперамент, как тога спадала. Должна признаться, что мне нравилась его надменность. Она напомнила мне мою первую литературную любовь - князя Андрея Болконского. Кроме того, я была очарована его восхитительной молодостью духа".
Бунин был очарован восточной красотой Банин. Называл ее то " шемаханской царицей", то "черноокой газелью". Спустя два месяца после знакомства он подарил ей свою фотографию - в мягкой шляпе, надвинутой на глаза, выражение лица мечтательное и надменное, усталое и ироничное. Под фото вечным бунинским пером выведено: "Что перед этим ваш немецкий писатель?" (своеобразное проявление ревности по отношению к Эрнсту Юнгеру), а на обороте - "Позвольте, Джаным, сказать словами Карла Ивановича из "Детства" Толстого:
Помните близко,
Помните далеко,
Помните еще и навсегда
Как верен я любить умею!
Ив.Б., 18 августа 1946 года, Париж".
Неслучайно, что именно Толстого цитирует Бунин в своем обращении к Банин. "Нас с Иваном Алексеевичем объединяла любовь к Льву Толстому, - говорила Умм-Эль-Бану. - В юности он считал себя его учеником. Бунин говорил, что как только слышал имя Толстого, его душа воспламенялась, ему сразу хотелось писать. Он снова верил в литературу. На столике у изголовья умирающего Бунина лежал томик Толстого. Он перечитывал "Войну и мир" 50 раз. Мы всегда говорили о Льве Николаевиче с великой любовью за радости, которые он нам доставил..."
В гостях у Банин Бунин садился в кресло, они пили чай и говорили о литературе. Его возмущало, что она пишет на французском, а не на "родном русском". Когда он сердился (а это с ним случалось часто), то стучал по полу тростью и громко кричал.
Бунин подарил Банин две свои книги: сборник рассказов "Речной трактир", изданный на русском языке в Нью-Йорке в 1945 году, и "Избранные стихи".
На первой книге сразу две дарственные надписи: одна по-французски: "Мадам Банин от ее покорного слуги Бунина 15.VI.46. Париж", вторая - по-русски: "У одного человека сердце ушло из рук, и он сказал ему: "Прощай!" - слова Саади о человеке, плененном любовью".
Посвящение во второй книге гласит: "Дорогая г-жа Банин! Черная роза небесных садов аллаха, учитесь писать по-русски. Иван Бунин, 21 июня 1947 года" (слово "госпожа" зачеркнуто. Далее написано: "Это я зачеркнул. Ив.Б.")
ПИСЬМА БУНИНА
С просьбой и даже своеобразным требованием писать свои произведения на русском языке Бунин не раз обращался к Банин и в своих письмах. Первую свою записку известный русский писатель написал Умм-Эль-Бану спустя 2 дня после знакомства, а всего сохранилось 33 его письма к ней.
В первой своей записке Бунин, прочитавший новую книгу Банин, после всех любезностей сообщает ей о допущенной "большой ошибке", которую следует исправить в новом издании ее книги: "Ни один русский нигде и никогда не мог произнести такую фразу. Это было бы кощунством пить "за святую церковь", это все равно, как если бы мусульманин воскликнул - "выпьем за аллаха".
В другом письме Бунин отмечает: "Пишите вы по-русски все лучше и лучше, только в последнем письме есть маленькая чепуха - французская. Вы говорите об узбекском романе: "Перелистывая его, он мне показался занятным". Кто кого перелистывал? По-русски надо было сказать так: "Перелистывая его, я нашла его занятным". Впрочем, и сам Толстой ошибался в подобных случаях (благодаря тому же французскому языку)".
Еще в одном письме среди прочего опять о литературе: "...Все еще чувствую полынь в душе от того, как слабо оценили вы мои рассказы - восхитились одной "старухой", да и то только в силу гуманитарно-социальных соображений (на которых в искусстве далеко не уедешь)".
Еще через день он вновь возвращается к этой теме: "Боюсь, дорогая моя, что то, что я написал вам вчера насчет моих рассказов, вы истолкуете неверно - подумаете, что я огорчился за себя, из честолюбия: нет, я опять огорчился за ваше равнодушие к художественной стороне нашего ремесла".
В одном из писем Иван Алексеевич "позволил себе" посоветовать Банин, как завершить ее маленький рассказ, и привел концовку - письмо "его к ней".
Но Бунин не только "менторски наставлял" Банин, но и, несмотря на огромную разницу в возрасте, имеющийся опыт, очень интересовался мнением Банин о собственном творчестве. "Эту книгу, - пишет он в сборнике своих произведений, - хотят переиздать в Немецкой Швейцарии. Пожалуйста, посмотрите в ней хоть что-нибудь - хорошо ли звучит перевод, не надо ли сделать новый?"
ДИТЯ СВОЕГО НАРОДА
Вспоминая о своих встречах с Банин, Рамиз Абуталыбов рассказывает, что принадлежность к богеме делала ее недоступной, к тому же она сама всячески избегала контактов с соотечественниками, переживая, что Азербайджан так легко, без борьбы, примирился с навязанной Лениным большевизацией.
"Фактически я был первым азербайджанцем, с кем она пошла на сближение, - говорит Р.Абуталыбов. - Произошло это в 1981 году, на выставке азербайджанских ковров в Париже. В канун открытия я послал ей открытку с приглашением, не надеясь, что она его примет. К моему удивлению, Банин пришла, да не одна, а с импозантного вида пожилым французом. Для своих преклонных лет она выглядела достаточно молодо и даже жеманно, что ей очень шло. Она гордилась своим азербайджанским происхождением - не турчанка или персиянка, за которых для ложного шарма выдавали себя некоторые наши сородичи, а именно азербайджанка. Она была очень своенравной и неординарной личностью, в чем-то даже склонной к эпатажу. Так, в ответ большевикам, называющим религию "опиумом для народа", Банин написала книгу с шокирующим названием "Я выбрала опиум", которая имела большой успех.
Общительная, острая на язык, она могла быть и по-женски язвительной. Помнится, когда я познакомил ее с известным азербайджанским художником, он на прощанье преподнес ей 2 банки черной икры. Приняв подарок, Банин посмотрела на него в упор и шутливо спросила: "И это все?". Он стушевался и смущенно произнес: "А что, мадам?". "Ничего, - улыбнулась писательница, - покидая Баку, мы оставили там гораздо больше".
Несмотря на то, что Банин влилась во французскую литературу, она продолжала оставаться верной дочерью своего народа, глубоко переживала события в Карабахе, говорила о них, как о "происках дашнаков".
Банин была членом парижской ассоциации "Азербайджан еви" и активно выступала в СМИ Франции (газете "Ле монд" и журнале "Панорама") по поводу конфликта в Нагорном Карабахе, внося тем самым посильный вклад в защиту своей родины.
29 октября газета "Фигаро" сообщила о смерти Банин - "первой франкоязычной писательницы-азербайджанки, являющейся национальной славой Азербайджана".
Айнур МУСТАФАЕВА
Банин (Асадуллаева Умм-Эль-Бану Мирза кызы)
1.1905 - 1992БАНИН АСАДУЛЛАЕВА .
В СССР не было принято говорить о соотечественниках, уехавших из страны в поисках спасения от большевизма. Их имена навек покрывал "позор предательства", и даже само слово "эмигрант" долго воспринималось у нас едва ли не как ругательное. А ведь уезжали самые "сливки", высокообразованные, интеллектуальные, "белая кость"... Многие из них смогли наладить свою жизнь за рубежом и даже добились там признания.
Все это в полной мере относится и к нашей героине Умм-Эль-Бану Асадуллаевой. Известная французская писательница и мемуарист Банин и азербайджанка Умм-Эль-Бану Асадуллаева - одно и то же лицо. Во Франции это было широко известно - Банин, писавшая свои книги исключительно на французском языке, никогда не скрывала своего происхождения. Мы же - ее земляки - узнали о ней совсем недавно. Удивительную историю прекрасной Банин рассказал "НВ" Рамиз Абуталыбов - посол по особым поручениям МИД Азербайджанской Республики, ответственный секретарь Национальной комиссии по делам ЮНЕСКО, Кавалер французского ордена "Почетного легиона", проработавший во Франции 16 лет.
КОРНИ
Умм-Эль-Бану Мирза кызы Асадуллаева родилась в январе 1905 года. Внучка Шамси Асадуллаева и Мусы Нагиева, дочь одного из министров АДР, нефтепромышленника-миллионера Мирзы Асадуллаева, появилась на свет в глухой, забытой богом деревушке.
"Матери своей я не знала, - рассказывала Банин. - В 1905 году, стремясь сбить революционный порыв, власти спровоцировали на Кавказе межнациональные столкновения. Азербайджанцев, армян, русских, курдов, иранцев стравили между собой. Стараясь уберечь мою мать от слепой жестокости и безумства погромов, отец отправил ее рожать в деревню, далеко за Баку. Роды оказались тяжелыми, врача поблизости не было. Мать умерла, но дать мне жизнь успела...".
Девочку назвали в честь матери - Умм-Эль-Бану. Как и рождение, вся ее дальнейшая судьба тоже оказалась не из легких...
Банин вышла замуж за нелюбимого, но влиятельного человека, чтобы вытащить отца из тюрьмы, получить загранпаспорт и бежать в Турцию. В 19 лет, уже будучи в Турции, она рассталась с мужем Балабеком Годжаевым и поехала в Париж к своим родным, перебравшимся туда раньше. Вскоре сложные отношения с мачехой вынудили ее уйти из дома и начать самостоятельную жизнь. Банин стала искать работу. По сведениям доктора исторических наук, писателя, журналиста Сабира Гянджели, она какое-то время работала манекенщицей, потом продавщицей в магазине, секретарем в канцелярии, переводчицей.
НЕОЖИДАННЫЙ УСПЕХ
Перепробовав все доступные эмигрантам профессии, она по совету французских друзей начала писать воспоминания. Автобиографическая книга "Кавказские дни", опубликованная в 1946-м, принесла Банин успех. Ей писали восторженные письма Иван Бунин, Андрэ Мальро (еще в начале творческого пути Банин он, разглядывая линии на ее ладони, предсказал ей блестящее будущее), Анри Монтерлен, Микос Казанцакис, Эрнст Юнгер.
С немецким писателем и философом, участником двух мировых войн Эрнстом Юнгером она дружила более полувека, до конца своей жизни, посвятила ему несколько книг. Познакомились они в 1943 году, после выхода в свет ее романа "Нами", отражавшего гибель сложившегося в Азербайджане социального уклада. Находясь под впечатлением от прочитанного, Юнгер позвонил к ней, представился, а уже на следующий день отправился "выпить чашку турецкого кофе у Банин, мусульманки из Южного Кавказа".
Банин на равных общалась с Жан Полем Сартром, Луи Арагоном, Полем Элюаром, Эльзой Триоле.
После принесших ей славу "Кавказских дней", были и другие книги: "Парижские дни" (1947), "Встреча с Эрнстом Юнгером" (1951), "Я избрала опиум" (1959), "После" (1961), "Иностранная Франция" (1968), "Зов последней надежды" (1971), "Портрет Эрнста Юнгера" (1971), "Эрнст Юнгер в разнообразных лицах" (1989). Последний из опубликованных романов - "Что мне рассказала Мария" - вышел в 1991 году, за год до ее смерти.
Банин известна во Франции не только как автор замечательных романов, но и как прекрасный переводчик художественной литературы с русского, английского, немецкого. Она считалась одним из лучших знатоков творчества Бунина и Достоевского. Некоторые произведения последнего она перевела на французский.
У ТЭФФИ
У русских эмигрантов (таковыми считались в то время все эмигранты из СССР) был свой маленький "городок" в Париже, насчитывавший 40000 жителей. Потом в статье, посвященной русской эмиграции и опубликованной в газете "Фигаро" 2 декабря 1991 года, Банин перечислит многих из них - "философы: Бердяев, Шестов, Лосский, Булгаков (не путать с однофамильцем - писателем); поэты Иванов, Цветаева, Бальмонт, Северянин; наконец, множество писателей, прежде всего Иван Бунин, Тэффи, Ремизов, Мережковский, его жена Зинаида Гиппиус, Куприн, Зайцев, Адамович... Многих я, может быть, забыла назвать".
Ближайшей подругой Банин стала фрейлина российского императорского двора Джанет Андроникова, приближенная к семье Романовых.
Другая ее подруга - популярная в России, а затем уже и во Франции романистка, известная писательница-сатирик Тэффи - помогла ей войти в литературные круги. Именно у нее Умм-Эль-Бану познакомилась со многими известными русскими писателями, а, в частности, - с самим Буниным. "Мне посчастливилось - я была допущена в святая святых эмигрантской литературы, благодаря дружбе, которой меня удостоила Тэффи, - вспоминала Банин. - В своей скромной комнатке, которую ей сдавала тоже эмигрантка ("изгнанница, как все мы" - говорила Тэффи) она принимала "сливки пера" (тоже ее выражение).
Ее коллеги со стаканом чая в одной руке и сигаретой в другой с юношеским жаром спорили, хотя молодых среди них почти не было, спорили часто и ожесточенно о чем-нибудь вроде того, как правильно ставить запятые. Часто нас оказывалось слишком много для этой тесной комнаты, загроможденной мебелью и книгами, прокуренной так, что уже нечем было дышать, однако мы были счастливы в этой атмосфере - чувством причастности. Иван Бунин часто был как бы председателем, ведь он был увенчан престижной Нобелевской премией за достижения в области русской литературы. Красивый мужчина с серебряной проседью, он держался всегда прямо и, несмотря на груз лет, был очень привлекателен. Он правил собранием не только благодаря авторитету, но и благодаря громовому голосу, который решались критиковать только в его отсутствие. Случай, о котором пойдет речь, произошел после войны, в то время, когда Советы пытались обещаниями лучезарного будущего заманить назад несчастных людей с обрубленными корнями. Для этих целей они тщательно выбирали послов, среди которых оказались известный писатель Константин Симонов и его жена, тоже очень известная актриса. Эти "сирены" нацелились на лакомый кусочек - Ивана Бунина, и я имела честь присутствовать на сеансах обольщения, один из которых живо запечатлелся в моей памяти.
Симонову пришла в голову забавная идея дать обед у Бунина, и тот согласился. Симонов заказал изысканные блюда, которые прибывали самолетом из Москвы"приземлялись" на столе наших хозяев. В честь этого празднества мы забыли на время идеологические разногласия, которые могли бы испортить нам и удовольствиешутках превзошел самого себя. Он поднимал свой стакан водки за здоровье доблестных стахановцев, которые стали марксистами, вкушал пролетарские . Бунин в колбасыпревосходящие капиталистические, и прочее в том же духе., несравненно
Супруги Симоновы смеялись, и, возможно, вполне искренне. Но из этой затеи ничего не вышло. Бунин не прельстился на посулы, хотя в то время был опять очень беден - Нобелевская премия была давно истрачена. Благородство такого поступка невозможно отрицать. Сам Бунин говорил мне об этом так: "Как мне вернуться в страну, где я не смогу ни говорить, ни писать, ни печатать то, что хочу?". Он отказался от званий и наград, от денег и дачи, от всего - и умер в своей маленькой квартирке на улице Оффенбаха, в Париже, так и не увидев больше своей Родины.
Тэффи, другая неподкупная, еще более бедная, чем он, отказалась тоже. Она говорила, что ее Россия - это не березовая роща и не улицы Петербурга, но некое общественно-культурное единство, исчезнувшее навсегда...".
БАНИН И БУНИН
Они познакомились 13 июня 1946 года. Затем не раз проводили вечера у камина в квартирке Банин на улице Ларистон в 16-м округе Парижа (Бунин жил тоже в 16-м округе, в доме N1 по улице Жака Оффенбаха). Их беседам не было конца.
Впервые Умм-Эль-Бану увидела Бунина на фотографии в гостях у Тэффи, снимавшей комнату на соседней улице. В ее квартире повсюду стояли, висели, лежали фотографии. Одна из них заинтересовала Банин - на ней был снят худощавый "занятный господин", стоявший у окна и глядевший вдаль с мечтательным видом. "Кто это? Писатель?" - поинтересовалась она у Тэффи. "Как, вы не знаете?! - воскликнула та. - Посмотрите на надпись, это же наш великий Иван Алексеевич Бунин!"
Спустя некоторое время они встретились. Ее поразило, что несмотря на то, что ему уже исполнилось 75 лет, Иван Алексеевич держался исключительно прямо. "Он казался царственно величав, выражение лица у него часто было надменное, - вспоминала Банин. - Надменность Бунин надевал, как тогу, чтобы показать дистанцию, отделяющую гения от простых смертных. Но стоило ему немного разойтись, а этому в немалой степени способствовал его темперамент, как тога спадала. Должна признаться, что мне нравилась его надменность. Она напомнила мне мою первую литературную любовь - князя Андрея Болконского. Кроме того, я была очарована его восхитительной молодостью духа".
Бунин был очарован восточной красотой Банин. Называл ее то " шемаханской царицей", то "черноокой газелью". Спустя два месяца после знакомства он подарил ей свою фотографию - в мягкой шляпе, надвинутой на глаза, выражение лица мечтательное и надменное, усталое и ироничное. Под фото вечным бунинским пером выведено: "Что перед этим ваш немецкий писатель?" (своеобразное проявление ревности по отношению к Эрнсту Юнгеру), а на обороте - "Позвольте, Джаным, сказать словами Карла Ивановича из "Детства" Толстого:
Помните близко,
Помните далеко,
Помните еще и навсегда
Как верен я любить умею!
Ив.Б., 18 августа 1946 года, Париж".
Неслучайно, что именно Толстого цитирует Бунин в своем обращении к Банин. "Нас с Иваном Алексеевичем объединяла любовь к Льву Толстому, - говорила Умм-Эль-Бану. - В юности он считал себя его учеником. Бунин говорил, что как только слышал имя Толстого, его душа воспламенялась, ему сразу хотелось писать. Он снова верил в литературу. На столике у изголовья умирающего Бунина лежал томик Толстого. Он перечитывал "Войну и мир" 50 раз. Мы всегда говорили о Льве Николаевиче с великой любовью за радости, которые он нам доставил..."
В гостях у Банин Бунин садился в кресло, они пили чай и говорили о литературе. Его возмущало, что она пишет на французском, а не на "родном русском". Когда он сердился (а это с ним случалось часто), то стучал по полу тростью и громко кричал.
Бунин подарил Банин две свои книги: сборник рассказов "Речной трактир", изданный на русском языке в Нью-Йорке в 1945 году, и "Избранные стихи".
На первой книге сразу две дарственные надписи: одна по-французски: "Мадам Банин от ее покорного слуги Бунина 15.VI.46. Париж", вторая - по-русски: "У одного человека сердце ушло из рук, и он сказал ему: "Прощай!" - слова Саади о человеке, плененном любовью".
Посвящение во второй книге гласит: "Дорогая г-жа Банин! Черная роза небесных садов аллаха, учитесь писать по-русски. Иван Бунин, 21 июня 1947 года" (слово "госпожа" зачеркнуто. Далее написано: "Это я зачеркнул. Ив.Б.")
ПИСЬМА БУНИНА
С просьбой и даже своеобразным требованием писать свои произведения на русском языке Бунин не раз обращался к Банин и в своих письмах. Первую свою записку известный русский писатель написал Умм-Эль-Бану спустя 2 дня после знакомства, а всего сохранилось 33 его письма к ней.
В первой своей записке Бунин, прочитавший новую книгу Банин, после всех любезностей сообщает ей о допущенной "большой ошибке", которую следует исправить в новом издании ее книги: "Ни один русский нигде и никогда не мог произнести такую фразу. Это было бы кощунством пить "за святую церковь", это все равно, как если бы мусульманин воскликнул - "выпьем за аллаха".
В другом письме Бунин отмечает: "Пишите вы по-русски все лучше и лучше, только в последнем письме есть маленькая чепуха - французская. Вы говорите об узбекском романе: "Перелистывая его, он мне показался занятным". Кто кого перелистывал? По-русски надо было сказать так: "Перелистывая его, я нашла его занятным". Впрочем, и сам Толстой ошибался в подобных случаях (благодаря тому же французскому языку)".
Еще в одном письме среди прочего опять о литературе: "...Все еще чувствую полынь в душе от того, как слабо оценили вы мои рассказы - восхитились одной "старухой", да и то только в силу гуманитарно-социальных соображений (на которых в искусстве далеко не уедешь)".
Еще через день он вновь возвращается к этой теме: "Боюсь, дорогая моя, что то, что я написал вам вчера насчет моих рассказов, вы истолкуете неверно - подумаете, что я огорчился за себя, из честолюбия: нет, я опять огорчился за ваше равнодушие к художественной стороне нашего ремесла".
В одном из писем Иван Алексеевич "позволил себе" посоветовать Банин, как завершить ее маленький рассказ, и привел концовку - письмо "его к ней".
Но Бунин не только "менторски наставлял" Банин, но и, несмотря на огромную разницу в возрасте, имеющийся опыт, очень интересовался мнением Банин о собственном творчестве. "Эту книгу, - пишет он в сборнике своих произведений, - хотят переиздать в Немецкой Швейцарии. Пожалуйста, посмотрите в ней хоть что-нибудь - хорошо ли звучит перевод, не надо ли сделать новый?"
ДИТЯ СВОЕГО НАРОДА
Вспоминая о своих встречах с Банин, Рамиз Абуталыбов рассказывает, что принадлежность к богеме делала ее недоступной, к тому же она сама всячески избегала контактов с соотечественниками, переживая, что Азербайджан так легко, без борьбы, примирился с навязанной Лениным большевизацией.
"Фактически я был первым азербайджанцем, с кем она пошла на сближение, - говорит Р.Абуталыбов. - Произошло это в 1981 году, на выставке азербайджанских ковров в Париже. В канун открытия я послал ей открытку с приглашением, не надеясь, что она его примет. К моему удивлению, Банин пришла, да не одна, а с импозантного вида пожилым французом. Для своих преклонных лет она выглядела достаточно молодо и даже жеманно, что ей очень шло. Она гордилась своим азербайджанским происхождением - не турчанка или персиянка, за которых для ложного шарма выдавали себя некоторые наши сородичи, а именно азербайджанка. Она была очень своенравной и неординарной личностью, в чем-то даже склонной к эпатажу. Так, в ответ большевикам, называющим религию "опиумом для народа", Банин написала книгу с шокирующим названием "Я выбрала опиум", которая имела большой успех.
Общительная, острая на язык, она могла быть и по-женски язвительной. Помнится, когда я познакомил ее с известным азербайджанским художником, он на прощанье преподнес ей 2 банки черной икры. Приняв подарок, Банин посмотрела на него в упор и шутливо спросила: "И это все?". Он стушевался и смущенно произнес: "А что, мадам?". "Ничего, - улыбнулась писательница, - покидая Баку, мы оставили там гораздо больше".
Несмотря на то, что Банин влилась во французскую литературу, она продолжала оставаться верной дочерью своего народа, глубоко переживала события в Карабахе, говорила о них, как о "происках дашнаков".
Банин была членом парижской ассоциации "Азербайджан еви" и активно выступала в СМИ Франции (газете "Ле монд" и журнале "Панорама") по поводу конфликта в Нагорном Карабахе, внося тем самым посильный вклад в защиту своей родины.
29 октября газета "Фигаро" сообщила о смерти Банин - "первой франкоязычной писательницы-азербайджанки, являющейся национальной славой Азербайджана".
Айнур МУСТАФАЕВА
загрузка