Получить забытый пароль
Энциклопедия / Авторы
Изменить категорию | Все статьи категории
27 января 1924 года газета "Гудок" напечатала репортаж некоего М.Б.: "В Колонном зале - гроб с телом Ильича. Как словом своим на слова и дела подвинул он бессмертные шлемы караулов, так теперь убил своим молчанием караулы и реку идущих на последнее прощание людей:" Четырьмя годами раньше газета "Грозный" под этими же инициалами опубликовала статью "Грядущие перспективы": "Титаническая работа на зализывающем раны Западе вознесет его на невиданную высоту могущества. Нашу же несчастную Родину революция загнала на самое дно ямы позора и бедствия. И долго еще жизни не будет, а будет смертная борьба. Неимоверным трудом придется платить за безумие мартовских дней и безумие дней октябрьских, за самостийных изменников, за развращение рабочих, за Брест, за нещадное пользование станками для печатания денег: за все!"
Может быть, чувства М.Б. (Михаила Булгакова) кому-то покажутся противоречивыми? Так и жизнь ему досталась пестрая, и "окаянных дней" выпадало гораздо больше, чем может выдержать нормальный человек.
Миша был первенцем в большой семье доцента Киевской духовной академии. Мама - "светлая королева", братья-сестры, домашние чтения, самосочиненные спектакли. Он бы выбрал в жизни дорогу артиста или литератора, но не было уверенности, что хватит таланта. Вот врач - это в роду привычно, и в 1909 году Михаил поступает в университет. Преподаватели медицинского факультета - блестящие диагносты, крупнейшие терапевты, акушеры, гинекологи, на лекции к ним буквально ломятся. А еще студенты участвуют в забастовках по поводу смерти Льва Толстого и покушения на Столыпина, Ленского расстрела и годовщины Кровавого воскресенья: А еще влюбляются. На втором курсе Михаил сделал предложение юной Татьяне Лаппа, Тасе. Тяга к лицедейству была неистребима, и перед свадьбой жених сочинил шутливую пьесу "С миру по нитке - голому шиш". В ней был такой диалог: "Бабушка: Но где же они будут жить? Доброжелательница: Жить они вполне свободно могут в ванной комнате. Миша будет спать в ванне, а Тася -- на умывальнике".
Первая мировая война изменила быт и мечты молодоженов. Со свидетельством "лекаря с отличием" Михаил добровольцем поехал на фронт, верная Тася - сестра милосердия - ассистировала ему во время операций. Поработали в земской больнице - в день к ним приходило до ста пациентов. Здесь рождались "Записки юного врача", отсюда Миша писал другу: "Представляю, как ты в смокинге, в пластроне шагаешь по ногам первых рядов партера, а я:" Потом они вернулись в Киев и полтора года прожили в родительском доме. Город лихорадила чехарда властей: большевики, Петлюра, немцы с их ставленником гетманом Скоропадским, деникинцы: Кто в кого стрелял -- неизвестно. Татьяна вспоминала: "Мишу мобилизовали синежупанники. В час ночи звонок, открываем, стоит весь бледный, говорит, его уводили со всеми, прошли мост, дальше столбы какие-то, он отстал, кинулся за столб - его не заметили:" Пережитые тревоги, сомнения, душевные муки воплотились впоследствии в романе "Белая гвардия". Дружную семью Булгаковых разметало в разные стороны. Когда два младших сына оказались в Пятигорском госпитале, мать решила, что спасти их может только Михаил. Так он очутился на Кавказе. "За что ты гонишь меня, судьба? Моя любовь -- зеленая лампа и книги в моем кабинете. Почему я не родился сто лет тому назад? Или еще лучше: через сто лет? А еще лучше, если б совсем не родился. В один год я перевидал столько, что хватило бы Майну Риду на десять томов. Но я не Майн Рид и не Буссенар. Я сыт по горло приключениями и совершенно загрызен вшами. Погасла зеленая лампа, вместо книг я вижу в бинокль обреченные сакли, пожарища, скачущих чеченцев и преследующих их казаков. Проклятие войнам отныне и вовеки!"
В грязи и в огнях
Переболев сыпным, а после возвратным тифом, научившись заново ходить и объявив: "С медициной покончено", Булгаков стал заведовать литсекцией подотдела искусств Владикавказского наробраза. "В комнате два шкафа с оторванными дверцами, колченогие столы, две барышни с фиолетовыми губами на машинке стучат. Сидит в самом центре писатель и из хаоса лепит подотдел. Тео. Изо. Сизые актерские лица лезут на него. И денег требуют" ("Записки на манжетах"). Жизнь постепенно налаживается: оживают театр, опера, цирк; самодеятельные коллективы в клубах репетируют спектакли; на диспутах спорят до хрипоты обо всем на свете. "Пора кинуть в очистительный костер народного гнева корифеев литературы вроде Пушкина!" Гневливому оратору возражает Булгаков: "Пушкин бессмертен, ибо в его произведениях заложены идеи, обновляющие духовную жизнь народа". Ну и? Оппонента обозвали "буржуазным элементом", вечера запретили. "Ума не приложу, что же мы будем есть? Что есть-то будем?! -- тяжко думал Михаил, глядя на возвращающихся из Турции в Россию казаков. -- Уехать за границу? Там Николай и Иван -- братья, эмигрировавшие с деникинцами. Но здесь -- мать и сестры:" Он воспрянул духом, когда его пьесу "Коммунары" (ею Владикавказ отметил 50-летие Парижской коммуны) порекомендовали к постановке в Москве. Булгаков понял, что писать может и что опоздал с этим на четыре года. В столице он устроился корректором в "Гудок" -- газету железнодорожников, очень ими любимую. Неудивительно: здесь сошлось столько блестящих перьев -- Катаев, Олеша, Ильф и Петров, Паустовский, Козачинский: Яркие, острые фельетоны стал публиковать на ее страницах и Булгаков ("Москва в грязи, все больше в огнях -- и в ней странным образом уживаются два явления: налаживание жизни и полная ее гангрена"). Он нашел ту пропорцию света и тени, отрицательного и положительного, в поисках которой сбился с ног не один десяток талантливых людей. Но от житейских зарисовок его тянуло к созданию вымышленного мира. Хорошо, что литературой тогда руководили разные по вкусам люди: то, что не нравилось одному редактору, неожиданно приводило в восторг другого. Алексей Толстой, выпускавший в Берлине журнал "Накануне", ответил ему мгновенно: "Нам очень нужны вести из России, живой голос очевидца!" Станиславский поставил "Дни Турбиных" -- спектакль потрясающий, потому что все еще жило в памяти у людей (лишь отзыв Луначарского звучал диссонансом: "Пьеса исключительно бездарная"), вахтанговцы давали "Зойкину квартиру", Ленинградский БДТ просил "Роковые яйца".
У Булгаковых появилась квартира, возродилась домашняя библиотека - Пушкин, Лермонтов, Толстой, Чехов, обожаемый Гоголь, Достоевский, Лесков, энциклопедии: Но жизнь легкая, беззаботная, "нэповская" разрушала традиционные связи, над нею распростерла черные крылья свободная любовь, и однажды Миша пришел домой с бутылкой шампанского: "Простимся?" Неповторимые слова Ты для меня все упали с небес и рассыпались, как хрустальная ваза. Что могла возразить Тася? "Я-то только стирала, готовила, продавала вещи на рынке. Он везде ходил, а я дома сидела".
В отличие от нее, новая любовь Булгакова - Любовь Белозерская - проявляла живейший интерес к литературе. Они и встретились на собрании сменовеховцев. Прелестная собеседница призналась, что давно обратила внимание на необыкновенно свежий язык, мастерство диалога и такой неназойливый юмор Булгакова. "Собачье сердце" привело ее в восторг. А вот издатели думали иначе: "Это острый памфлет на современность, печатать ни в коем случае нельзя". Именно за рукописью этой повести пришли с обыском во флигелек-"голубятню", где Булгаков с новой женой жил у сестры -- Надежды Афанасьевны. Попутно сотрудники ОГПУ изъяли тогда "Послание евангелисту Демьяну" из эмигрантской газеты "За свободу". Это был ответ правительственному поэту Д. Бедному, автору поэмы, в которой Христос представлен пьяницей и развратником. Многие считали (оказалось, ошибочно), что отповедь Демьяну дал Есенин:
Ты сгустки крови у Христа
Копнул ноздрей, как толстый боров,
Ты только хрюкнул на Христа,
Ефим Лакеевич Придворов...
Возможно, именно с "Послания" начался замысел будущего романа о Христе и Пилате. И о московских литераторах. О, Булгаков знал их очень хорошо! Как дружно обзывали они его "новобуржуазным отродьем, брызжущим отравленной, но бессильной слюной на рабочий класс", обвиняли в том, что он "оболгал людей, строящих новое общество", называли его творчество "злопыхательством и оголтелым мещанством". Им вторили театроведы: "Театр Чехова стал театром Булгакова - апостола российской обывательщины". А зритель валом валил смотреть его пьесы! Братья по цеху, те, кого не точила зависть, признавали гений Булгакова. Горький назвал драму "Бег" великолепной вещью, которая "будет иметь анафемский успех". Увы, Сталин усмотрел в ней "антисоветское явление", и сколько ни доказывал автор, что стремится встать бесстрастно Над красными и белыми, от клейма белогвардейца не отмылся. Имя Булгакова бросились шельмовать в периодике, в Большой Советской и Литературной энциклопедиях. Одно время он коллекционировал отзывы, наиболее глупые и гнусные вывешивал на стене, разыгрывал интермедии на тут же придуманные темы. Но в душе копилась боль. Когда на него за месяц обрушилось 298 "враждебно-ругательных" откликов, он стал плохо спать, начал дергать плечом и головой - нервный тик. Брату в Париж написал: "Я обречен на молчание и, очень возможно, на полную голодовку. Барахло меня трогает мало. Ну, стулья, чашки, черт с ними. Боюсь за книги! Без них мне гроб".
Утратив надежды на благополучный исход ожесточеннейшей литературной борьбы, Булгаков послал в Правительство ходатайство об изгнании за пределы СССР. Основная мысль его проста: "Объявив писателю гражданскую смерть, вы толкаете его на крайнюю меру". (Вспомним хронику событий: в 1925 году покончил с собой Сергей Есенин, в 1926-м - Андрей Соболь, в 1930-м - Владимир Маяковский.) Очевидно, Сталин рассудил так: негоже, если вслед за Маяковским наложит на себя руки Булгаков, - и 18 апреля 1930 года позвонил писателю: "Быть может, Вам действительно нужно за границу? А что, мы Вам очень надоели?" Тот воскликнул: "Я исступленно хочу видеть хоть на краткий срок иные страны!" (разговор записала Елена Сергеевна Шиловская, бывшая тогда "тайным другом" М.А.)
"Какой блистательный финал!"
Но с заграничными паспортами так ничего и не вышло. Взамен Булгакову предложили ТРАМ - Театр рабочей молодежи. Не МХАТ, конечно, но капризничать не приходилось. Хотя окончательно связи не рвались: через несколько месяцев любимый театр поставил его пьесу о Мольере - "учителе многих поколений драматургов, комедианте на сцене, неудачнике, меланхолике и трагическом человеке в личной жизни". Успех был оглушительный, занавес давали по двадцать с лишним раз. "Участь Миши ясна, он будет одинок и затравлен до конца своих дней", - поняли друзья. Спектакль сняли после седьмой постановки за "стремление автора бить нашу цензуру, наши порядки". Предложили к столетию Гоголя сделать инсценировку "Мертвых душ". Выбирать не приходилось: Завершив работу, М.А. с зубовным скрежетом воскликнул: "Мне 41 год. Какой блистательный финал писательской работы! При том, что я знаю: "Мертвые души" инсценировать НЕЛЬЗЯ. Как же я взялся за это? Я не брался. Я ни за что не берусь уже давно -- просто Судьба берет меня за горло": Он делал инсценировки "Войны и мира", "Дон Кихота", "Мадемуазель Мими", писал либретто для опер "Петр Великий" и "Черное море", делал прочую "поденщину".
Но вот, просматривая репертуар театра, Сталин спросил Станиславского: "А пачиму мы давно нэ видим "Дны Турбиных" пысатэля Булгакова?" Отец-основатель приложил палец к губам, оглянулся на дверь и прошептал, показывая пальцем в потолок: "Они запретили. Только это страшный секрет!" Насмеявшись вволю, Сталин заверил: "Оны разрэшат. Сдэлаэм!" Спектакль восстановили мгновенно! Вроде бы радость - возвращена "часть жизни" Булгакова. Но неустойчивость положения угнетала. БДТ не рискнул ставить "Кабалу святош". И личная жизнь дала трещину: у М.А. долго не хватало мужества расстаться с очаровательной Любовью Белозерской, но: "Ты для меня всё, ты заменила весь земной шар", -- он сказал уже Елене Сергеевне. Она бросила мужа и двух сыновей и 4 октября 1932 года стала Булгаковой. А за окном шли аресты, судебные процессы, снесли храм Христа Спасителя: В страхе за жизнь близких, М.А. сжег первые главы романа о дьяволе. Надежда Афанасьевна вспоминает: "Брат моего мужа, коммунист, сказал про Мишу: "Послать бы его на три месяца на Днепрострой, да не кормить, вот и переродился бы". Миша усмехнулся: "Есть еще способ -- кормить селедками и не давать пить". Кругом "перековывались", каялись в ошибках молодости, клялись в верности руководству страны "инженеры человеческих душ" Катаев, Леонов, Вишневский, Эренбург. Друзья сочувствовали Михаилу: "Ты ведь государство в государстве. Надо сдаваться, все сдались. И надо как-то о себе напомнить: съездить на завод, на Беломорский канал, написать!" "Я не то что на Беломорский канал -- в Малаховку не поеду, так устал", -- отвечал Булгаков. Ему хотелось одного -- быть самим собой. И в четвертый раз он приступил к, как ему казалось, никому не нужному роману. На титуле вывел: "Дописать раньше, чем умереть!" (Его уже мучил страх смерти. Беспардонные литературные мошенники на Западе получали его гонорары, в России, как нити лилипутов Гулливера, опутывали интриги. Вызвали в военкомат. "Придется сидеть, как я уже сидел весною, в одном белье и отвечать на вопросы, не имеющие отношения ни к Мольеру, ни к парикам, ни к шпагам. О праведный Боже, надеюсь, дадут мне чистую!") В десятилетний юбилей "Дней Турбиных" никто из МХАТа не поздравил, не пришел. Да и что они могли сказать? Перечислить все его погубленные и искалеченные пьесы? И что подарить? Разве что большую кастрюлю, наполненную тою самою кровью, которую они выпили из него за 10 лет?..
И вдруг, после встречи с Пырьевым, собравшимся снять "Ивана Васильевича" (не снял!), пришло разрешение на поездку за границу. Булгакова поздравляли, он ликовал: "Значит, я не узник! Значит, увижу свет!" Не пустили! Для заработка он взялся за либретто к героико-патриотической опере Асафьева "Минин и Пожарский", для души писал "Театральный роман ("Записки покойника"). После первой же читки по Москве пошли слухи, мхатовцы забеспокоились - так были узнаваемы герои. Автору писали анонимки, доброжелатели "утешали": "Ничего, после вашей смерти все напечатают!" Но М.А. уже не собирался умирать! Есть деньги -- закатывал банкет персон на сорок, нет -- писал очередную заявку на новую пьесу, авось дадут аванс. Когда приходили гости, он шутил, рассказывал, разыгрывал сценки, прощались в 5-6 утра, хотя Елена Сергеевна умоляла: "Ну давайте расходиться хотя бы в три!"
Зияющие вершины
Что-то лихорадило страну, и Булгаков пытался понять происходящее: введены в строй Харьковский станкостроительный завод, Камский целлюлозно-бумажный и Мурманский рыбный комбинаты; Фадеев, Толстой, Тихонов обличают троцкистов - вредителей-диверсантов-шпионов; МХАТ награжден орденом Ленина; началось следствие по делу Бухарина и Рыкова; Ягоду заменил Ежов; арестованы Пильняк, Бубнов, Зазубрин (кто следующий?). Шло планомерное уничтожение малейшей оппозиции идеям Сталина-Кагановича. В январе 1938-го М.А. написал письмо в защиту друга: "Глубокоуважаемый Иосиф Виссарионович! Горячо прошу, чтобы Николаю Эрдману, отбывшему ссылку в Енисейске и Томске, разрешили вернуться в Москву". В апреле Эрдман уже гостил у Булгаковых. Е.С. записала в дневник: "Убила бы себя, что не знаю стенографии. Все эти замечательные разговоры о литературе надо бы записывать!"
Она педантично фиксировала события: "1939 год начался с того, что пришел поздравить Сергей Михалков, сосед по квартире, молодой, талантливый, прекрасный рассказчик"; "Миша вплотную приступил к работе над пьесой о Сталине, ищет живые черточки вождя и его помощников, читает материалы съезда партии, ловит слухи, анекдоты, вспоминает телефонный разговор: "Вы проситесь за границу? Что, мы вам очень надоели?" - тот звонок продлил его жизнь". Друзья считали, что, взявшись за этот труд, М.А. совершает насилие над собой. Но он-то надеялся зашифровать подлинный смысл пьесы, хотел напомнить читателю о том, что значит быть поднадзорным, затравленным, с волчьим паспортом, когда главное средство убеждения (человека ведут в светлое будущее -- а он упирается!) -- террор: Булгаков не кривил душой: молодой Сталин действительно был начитанным, добрым, заботливым, находил общий язык и с рабочими, и с уголовниками, его крик "Женщину бьют!" всколыхнул всю тюрьму: Спектакль начали готовить к 60-летию вождя, труппа ехала в Батум, когда пришла телеграмма от главного героя: "Все молодые люди одинаковы. Не надо ставить пьесу о молодом Сталине". Он-то понял то, чего никто другой не понял: огромна дистанция между Джугашвили и Сталиным. Да, он вождь и -- один из народных развратителей и лжепророков, которые подрывали мощь государства; в молодости он только Батум превратил в ристалище между рабочими и власть имущими, а во время революции и гражданской войны вся Россия стала сплошными руинами и пожарищем:
После этого запрета надежды Булгакова на полноценное участие в литературной жизни страны рухнули. Он еще диктовал "Мастера и Маргариту", шлифовал отдельные сцены, фразы, уточнял свой творческий замысел. Зашел известный издатель: "Не согласитесь ли написать авантюрный советский роман? Массовый тираж, переведу на все языки, денег тьма, валюта, аванс хоть сейчас!" Булгаков отмахнулся. Елена Сергеевна подсказала: "Прочти "Консультанта с копытом" (так она называла "Мастера и Маргариту"). Но, прослушав три первых главы, издатель побледнел: "Это напечатать нельзя!" -- "Почему?" -- "Нель-зя!"
И дала знать о себе затаившаяся болезнь, которая началась, видимо, в 34-м, когда Булгакову отказали в заграничных паспортах. Снова страх смерти, одиночества и пространства. Гипертония почек - от этой неизлечимой болезни умер Афанасий Булгаков. Сын, как врач, все понимал и потребовал от жены клятвы, что будет умирать у нее на руках. А еще пожелал, чтобы его навестила Тася: хотел попросить прощения у той, с кем прожил самые тяжелые годы - войну, лазареты, безденежье и бездомье. За три недели до смерти, ослепший, измученный страшными болями, он прекратил редактировать роман. Сюжетно это была уже законченная вещь, хотя внутренне не вполне завершена. Сам автор там как бы раздваивается, обретая себя в облике то реального Мастера (во время одного из ночных кошмаров он, как и Мастер, тоже сжег часть своего романа), то фантастического Воланда (не зря мы находим в последнем так много доброго, так много любви к людям хорошим и так много ненависти к проходимцам, лжецам, нечистым на руку). В древнем Ершалаиме столкнулись в непримиримейшем конфликте три человека: Иешуа, Пилат и Каифа. И каждый прав -- в этом суть трагедии. Много веков прошло с той поры, а человечество все еще бьется над проблемой добра и зла, над поиском смысла жизни...
10 марта 1940 года М.А. заснул, и так ровно и глубоко было его дыхание, что жена поверила: свершилось чудо, он поборол болезнь! Но вот по лицу прошла легкая судорога, он как-то скрипнул зубами, и жизнь тихо-тихо ушла от него. Хоронили Булгакова на Новодевичьем кладбище, Фадеев сказал добрые слова (прозвучи они при жизни покойного, может, она сложилась бы по-другому. Но Фадеев всегда боролся против таких писателей, как Булгаков и Платонов, истово отстаивал принципы социалистического реализма - которые сейчас, в сущности, устарели).
До издания романа без всяких купюр (это случилось в 1973-м) вдова Булгакова не дожила. Подлинный творческий замысел Булгакова ни один критик пока не выявил - у каждого из них "свой" Булгаков. Как и у каждого читателя.
Source: Сайт People's History
Булгаков Михаил Афанасьевич
15.5.1891 - 10.3.194027 января 1924 года газета "Гудок" напечатала репортаж некоего М.Б.: "В Колонном зале - гроб с телом Ильича. Как словом своим на слова и дела подвинул он бессмертные шлемы караулов, так теперь убил своим молчанием караулы и реку идущих на последнее прощание людей:" Четырьмя годами раньше газета "Грозный" под этими же инициалами опубликовала статью "Грядущие перспективы": "Титаническая работа на зализывающем раны Западе вознесет его на невиданную высоту могущества. Нашу же несчастную Родину революция загнала на самое дно ямы позора и бедствия. И долго еще жизни не будет, а будет смертная борьба. Неимоверным трудом придется платить за безумие мартовских дней и безумие дней октябрьских, за самостийных изменников, за развращение рабочих, за Брест, за нещадное пользование станками для печатания денег: за все!"
Может быть, чувства М.Б. (Михаила Булгакова) кому-то покажутся противоречивыми? Так и жизнь ему досталась пестрая, и "окаянных дней" выпадало гораздо больше, чем может выдержать нормальный человек.
Миша был первенцем в большой семье доцента Киевской духовной академии. Мама - "светлая королева", братья-сестры, домашние чтения, самосочиненные спектакли. Он бы выбрал в жизни дорогу артиста или литератора, но не было уверенности, что хватит таланта. Вот врач - это в роду привычно, и в 1909 году Михаил поступает в университет. Преподаватели медицинского факультета - блестящие диагносты, крупнейшие терапевты, акушеры, гинекологи, на лекции к ним буквально ломятся. А еще студенты участвуют в забастовках по поводу смерти Льва Толстого и покушения на Столыпина, Ленского расстрела и годовщины Кровавого воскресенья: А еще влюбляются. На втором курсе Михаил сделал предложение юной Татьяне Лаппа, Тасе. Тяга к лицедейству была неистребима, и перед свадьбой жених сочинил шутливую пьесу "С миру по нитке - голому шиш". В ней был такой диалог: "Бабушка: Но где же они будут жить? Доброжелательница: Жить они вполне свободно могут в ванной комнате. Миша будет спать в ванне, а Тася -- на умывальнике".
Первая мировая война изменила быт и мечты молодоженов. Со свидетельством "лекаря с отличием" Михаил добровольцем поехал на фронт, верная Тася - сестра милосердия - ассистировала ему во время операций. Поработали в земской больнице - в день к ним приходило до ста пациентов. Здесь рождались "Записки юного врача", отсюда Миша писал другу: "Представляю, как ты в смокинге, в пластроне шагаешь по ногам первых рядов партера, а я:" Потом они вернулись в Киев и полтора года прожили в родительском доме. Город лихорадила чехарда властей: большевики, Петлюра, немцы с их ставленником гетманом Скоропадским, деникинцы: Кто в кого стрелял -- неизвестно. Татьяна вспоминала: "Мишу мобилизовали синежупанники. В час ночи звонок, открываем, стоит весь бледный, говорит, его уводили со всеми, прошли мост, дальше столбы какие-то, он отстал, кинулся за столб - его не заметили:" Пережитые тревоги, сомнения, душевные муки воплотились впоследствии в романе "Белая гвардия". Дружную семью Булгаковых разметало в разные стороны. Когда два младших сына оказались в Пятигорском госпитале, мать решила, что спасти их может только Михаил. Так он очутился на Кавказе. "За что ты гонишь меня, судьба? Моя любовь -- зеленая лампа и книги в моем кабинете. Почему я не родился сто лет тому назад? Или еще лучше: через сто лет? А еще лучше, если б совсем не родился. В один год я перевидал столько, что хватило бы Майну Риду на десять томов. Но я не Майн Рид и не Буссенар. Я сыт по горло приключениями и совершенно загрызен вшами. Погасла зеленая лампа, вместо книг я вижу в бинокль обреченные сакли, пожарища, скачущих чеченцев и преследующих их казаков. Проклятие войнам отныне и вовеки!"
В грязи и в огнях
Переболев сыпным, а после возвратным тифом, научившись заново ходить и объявив: "С медициной покончено", Булгаков стал заведовать литсекцией подотдела искусств Владикавказского наробраза. "В комнате два шкафа с оторванными дверцами, колченогие столы, две барышни с фиолетовыми губами на машинке стучат. Сидит в самом центре писатель и из хаоса лепит подотдел. Тео. Изо. Сизые актерские лица лезут на него. И денег требуют" ("Записки на манжетах"). Жизнь постепенно налаживается: оживают театр, опера, цирк; самодеятельные коллективы в клубах репетируют спектакли; на диспутах спорят до хрипоты обо всем на свете. "Пора кинуть в очистительный костер народного гнева корифеев литературы вроде Пушкина!" Гневливому оратору возражает Булгаков: "Пушкин бессмертен, ибо в его произведениях заложены идеи, обновляющие духовную жизнь народа". Ну и? Оппонента обозвали "буржуазным элементом", вечера запретили. "Ума не приложу, что же мы будем есть? Что есть-то будем?! -- тяжко думал Михаил, глядя на возвращающихся из Турции в Россию казаков. -- Уехать за границу? Там Николай и Иван -- братья, эмигрировавшие с деникинцами. Но здесь -- мать и сестры:" Он воспрянул духом, когда его пьесу "Коммунары" (ею Владикавказ отметил 50-летие Парижской коммуны) порекомендовали к постановке в Москве. Булгаков понял, что писать может и что опоздал с этим на четыре года. В столице он устроился корректором в "Гудок" -- газету железнодорожников, очень ими любимую. Неудивительно: здесь сошлось столько блестящих перьев -- Катаев, Олеша, Ильф и Петров, Паустовский, Козачинский: Яркие, острые фельетоны стал публиковать на ее страницах и Булгаков ("Москва в грязи, все больше в огнях -- и в ней странным образом уживаются два явления: налаживание жизни и полная ее гангрена"). Он нашел ту пропорцию света и тени, отрицательного и положительного, в поисках которой сбился с ног не один десяток талантливых людей. Но от житейских зарисовок его тянуло к созданию вымышленного мира. Хорошо, что литературой тогда руководили разные по вкусам люди: то, что не нравилось одному редактору, неожиданно приводило в восторг другого. Алексей Толстой, выпускавший в Берлине журнал "Накануне", ответил ему мгновенно: "Нам очень нужны вести из России, живой голос очевидца!" Станиславский поставил "Дни Турбиных" -- спектакль потрясающий, потому что все еще жило в памяти у людей (лишь отзыв Луначарского звучал диссонансом: "Пьеса исключительно бездарная"), вахтанговцы давали "Зойкину квартиру", Ленинградский БДТ просил "Роковые яйца".
У Булгаковых появилась квартира, возродилась домашняя библиотека - Пушкин, Лермонтов, Толстой, Чехов, обожаемый Гоголь, Достоевский, Лесков, энциклопедии: Но жизнь легкая, беззаботная, "нэповская" разрушала традиционные связи, над нею распростерла черные крылья свободная любовь, и однажды Миша пришел домой с бутылкой шампанского: "Простимся?" Неповторимые слова Ты для меня все упали с небес и рассыпались, как хрустальная ваза. Что могла возразить Тася? "Я-то только стирала, готовила, продавала вещи на рынке. Он везде ходил, а я дома сидела".
В отличие от нее, новая любовь Булгакова - Любовь Белозерская - проявляла живейший интерес к литературе. Они и встретились на собрании сменовеховцев. Прелестная собеседница призналась, что давно обратила внимание на необыкновенно свежий язык, мастерство диалога и такой неназойливый юмор Булгакова. "Собачье сердце" привело ее в восторг. А вот издатели думали иначе: "Это острый памфлет на современность, печатать ни в коем случае нельзя". Именно за рукописью этой повести пришли с обыском во флигелек-"голубятню", где Булгаков с новой женой жил у сестры -- Надежды Афанасьевны. Попутно сотрудники ОГПУ изъяли тогда "Послание евангелисту Демьяну" из эмигрантской газеты "За свободу". Это был ответ правительственному поэту Д. Бедному, автору поэмы, в которой Христос представлен пьяницей и развратником. Многие считали (оказалось, ошибочно), что отповедь Демьяну дал Есенин:
Ты сгустки крови у Христа
Копнул ноздрей, как толстый боров,
Ты только хрюкнул на Христа,
Ефим Лакеевич Придворов...
Возможно, именно с "Послания" начался замысел будущего романа о Христе и Пилате. И о московских литераторах. О, Булгаков знал их очень хорошо! Как дружно обзывали они его "новобуржуазным отродьем, брызжущим отравленной, но бессильной слюной на рабочий класс", обвиняли в том, что он "оболгал людей, строящих новое общество", называли его творчество "злопыхательством и оголтелым мещанством". Им вторили театроведы: "Театр Чехова стал театром Булгакова - апостола российской обывательщины". А зритель валом валил смотреть его пьесы! Братья по цеху, те, кого не точила зависть, признавали гений Булгакова. Горький назвал драму "Бег" великолепной вещью, которая "будет иметь анафемский успех". Увы, Сталин усмотрел в ней "антисоветское явление", и сколько ни доказывал автор, что стремится встать бесстрастно Над красными и белыми, от клейма белогвардейца не отмылся. Имя Булгакова бросились шельмовать в периодике, в Большой Советской и Литературной энциклопедиях. Одно время он коллекционировал отзывы, наиболее глупые и гнусные вывешивал на стене, разыгрывал интермедии на тут же придуманные темы. Но в душе копилась боль. Когда на него за месяц обрушилось 298 "враждебно-ругательных" откликов, он стал плохо спать, начал дергать плечом и головой - нервный тик. Брату в Париж написал: "Я обречен на молчание и, очень возможно, на полную голодовку. Барахло меня трогает мало. Ну, стулья, чашки, черт с ними. Боюсь за книги! Без них мне гроб".
Утратив надежды на благополучный исход ожесточеннейшей литературной борьбы, Булгаков послал в Правительство ходатайство об изгнании за пределы СССР. Основная мысль его проста: "Объявив писателю гражданскую смерть, вы толкаете его на крайнюю меру". (Вспомним хронику событий: в 1925 году покончил с собой Сергей Есенин, в 1926-м - Андрей Соболь, в 1930-м - Владимир Маяковский.) Очевидно, Сталин рассудил так: негоже, если вслед за Маяковским наложит на себя руки Булгаков, - и 18 апреля 1930 года позвонил писателю: "Быть может, Вам действительно нужно за границу? А что, мы Вам очень надоели?" Тот воскликнул: "Я исступленно хочу видеть хоть на краткий срок иные страны!" (разговор записала Елена Сергеевна Шиловская, бывшая тогда "тайным другом" М.А.)
"Какой блистательный финал!"
Но с заграничными паспортами так ничего и не вышло. Взамен Булгакову предложили ТРАМ - Театр рабочей молодежи. Не МХАТ, конечно, но капризничать не приходилось. Хотя окончательно связи не рвались: через несколько месяцев любимый театр поставил его пьесу о Мольере - "учителе многих поколений драматургов, комедианте на сцене, неудачнике, меланхолике и трагическом человеке в личной жизни". Успех был оглушительный, занавес давали по двадцать с лишним раз. "Участь Миши ясна, он будет одинок и затравлен до конца своих дней", - поняли друзья. Спектакль сняли после седьмой постановки за "стремление автора бить нашу цензуру, наши порядки". Предложили к столетию Гоголя сделать инсценировку "Мертвых душ". Выбирать не приходилось: Завершив работу, М.А. с зубовным скрежетом воскликнул: "Мне 41 год. Какой блистательный финал писательской работы! При том, что я знаю: "Мертвые души" инсценировать НЕЛЬЗЯ. Как же я взялся за это? Я не брался. Я ни за что не берусь уже давно -- просто Судьба берет меня за горло": Он делал инсценировки "Войны и мира", "Дон Кихота", "Мадемуазель Мими", писал либретто для опер "Петр Великий" и "Черное море", делал прочую "поденщину".
Но вот, просматривая репертуар театра, Сталин спросил Станиславского: "А пачиму мы давно нэ видим "Дны Турбиных" пысатэля Булгакова?" Отец-основатель приложил палец к губам, оглянулся на дверь и прошептал, показывая пальцем в потолок: "Они запретили. Только это страшный секрет!" Насмеявшись вволю, Сталин заверил: "Оны разрэшат. Сдэлаэм!" Спектакль восстановили мгновенно! Вроде бы радость - возвращена "часть жизни" Булгакова. Но неустойчивость положения угнетала. БДТ не рискнул ставить "Кабалу святош". И личная жизнь дала трещину: у М.А. долго не хватало мужества расстаться с очаровательной Любовью Белозерской, но: "Ты для меня всё, ты заменила весь земной шар", -- он сказал уже Елене Сергеевне. Она бросила мужа и двух сыновей и 4 октября 1932 года стала Булгаковой. А за окном шли аресты, судебные процессы, снесли храм Христа Спасителя: В страхе за жизнь близких, М.А. сжег первые главы романа о дьяволе. Надежда Афанасьевна вспоминает: "Брат моего мужа, коммунист, сказал про Мишу: "Послать бы его на три месяца на Днепрострой, да не кормить, вот и переродился бы". Миша усмехнулся: "Есть еще способ -- кормить селедками и не давать пить". Кругом "перековывались", каялись в ошибках молодости, клялись в верности руководству страны "инженеры человеческих душ" Катаев, Леонов, Вишневский, Эренбург. Друзья сочувствовали Михаилу: "Ты ведь государство в государстве. Надо сдаваться, все сдались. И надо как-то о себе напомнить: съездить на завод, на Беломорский канал, написать!" "Я не то что на Беломорский канал -- в Малаховку не поеду, так устал", -- отвечал Булгаков. Ему хотелось одного -- быть самим собой. И в четвертый раз он приступил к, как ему казалось, никому не нужному роману. На титуле вывел: "Дописать раньше, чем умереть!" (Его уже мучил страх смерти. Беспардонные литературные мошенники на Западе получали его гонорары, в России, как нити лилипутов Гулливера, опутывали интриги. Вызвали в военкомат. "Придется сидеть, как я уже сидел весною, в одном белье и отвечать на вопросы, не имеющие отношения ни к Мольеру, ни к парикам, ни к шпагам. О праведный Боже, надеюсь, дадут мне чистую!") В десятилетний юбилей "Дней Турбиных" никто из МХАТа не поздравил, не пришел. Да и что они могли сказать? Перечислить все его погубленные и искалеченные пьесы? И что подарить? Разве что большую кастрюлю, наполненную тою самою кровью, которую они выпили из него за 10 лет?..
И вдруг, после встречи с Пырьевым, собравшимся снять "Ивана Васильевича" (не снял!), пришло разрешение на поездку за границу. Булгакова поздравляли, он ликовал: "Значит, я не узник! Значит, увижу свет!" Не пустили! Для заработка он взялся за либретто к героико-патриотической опере Асафьева "Минин и Пожарский", для души писал "Театральный роман ("Записки покойника"). После первой же читки по Москве пошли слухи, мхатовцы забеспокоились - так были узнаваемы герои. Автору писали анонимки, доброжелатели "утешали": "Ничего, после вашей смерти все напечатают!" Но М.А. уже не собирался умирать! Есть деньги -- закатывал банкет персон на сорок, нет -- писал очередную заявку на новую пьесу, авось дадут аванс. Когда приходили гости, он шутил, рассказывал, разыгрывал сценки, прощались в 5-6 утра, хотя Елена Сергеевна умоляла: "Ну давайте расходиться хотя бы в три!"
Зияющие вершины
Что-то лихорадило страну, и Булгаков пытался понять происходящее: введены в строй Харьковский станкостроительный завод, Камский целлюлозно-бумажный и Мурманский рыбный комбинаты; Фадеев, Толстой, Тихонов обличают троцкистов - вредителей-диверсантов-шпионов; МХАТ награжден орденом Ленина; началось следствие по делу Бухарина и Рыкова; Ягоду заменил Ежов; арестованы Пильняк, Бубнов, Зазубрин (кто следующий?). Шло планомерное уничтожение малейшей оппозиции идеям Сталина-Кагановича. В январе 1938-го М.А. написал письмо в защиту друга: "Глубокоуважаемый Иосиф Виссарионович! Горячо прошу, чтобы Николаю Эрдману, отбывшему ссылку в Енисейске и Томске, разрешили вернуться в Москву". В апреле Эрдман уже гостил у Булгаковых. Е.С. записала в дневник: "Убила бы себя, что не знаю стенографии. Все эти замечательные разговоры о литературе надо бы записывать!"
Она педантично фиксировала события: "1939 год начался с того, что пришел поздравить Сергей Михалков, сосед по квартире, молодой, талантливый, прекрасный рассказчик"; "Миша вплотную приступил к работе над пьесой о Сталине, ищет живые черточки вождя и его помощников, читает материалы съезда партии, ловит слухи, анекдоты, вспоминает телефонный разговор: "Вы проситесь за границу? Что, мы вам очень надоели?" - тот звонок продлил его жизнь". Друзья считали, что, взявшись за этот труд, М.А. совершает насилие над собой. Но он-то надеялся зашифровать подлинный смысл пьесы, хотел напомнить читателю о том, что значит быть поднадзорным, затравленным, с волчьим паспортом, когда главное средство убеждения (человека ведут в светлое будущее -- а он упирается!) -- террор: Булгаков не кривил душой: молодой Сталин действительно был начитанным, добрым, заботливым, находил общий язык и с рабочими, и с уголовниками, его крик "Женщину бьют!" всколыхнул всю тюрьму: Спектакль начали готовить к 60-летию вождя, труппа ехала в Батум, когда пришла телеграмма от главного героя: "Все молодые люди одинаковы. Не надо ставить пьесу о молодом Сталине". Он-то понял то, чего никто другой не понял: огромна дистанция между Джугашвили и Сталиным. Да, он вождь и -- один из народных развратителей и лжепророков, которые подрывали мощь государства; в молодости он только Батум превратил в ристалище между рабочими и власть имущими, а во время революции и гражданской войны вся Россия стала сплошными руинами и пожарищем:
После этого запрета надежды Булгакова на полноценное участие в литературной жизни страны рухнули. Он еще диктовал "Мастера и Маргариту", шлифовал отдельные сцены, фразы, уточнял свой творческий замысел. Зашел известный издатель: "Не согласитесь ли написать авантюрный советский роман? Массовый тираж, переведу на все языки, денег тьма, валюта, аванс хоть сейчас!" Булгаков отмахнулся. Елена Сергеевна подсказала: "Прочти "Консультанта с копытом" (так она называла "Мастера и Маргариту"). Но, прослушав три первых главы, издатель побледнел: "Это напечатать нельзя!" -- "Почему?" -- "Нель-зя!"
И дала знать о себе затаившаяся болезнь, которая началась, видимо, в 34-м, когда Булгакову отказали в заграничных паспортах. Снова страх смерти, одиночества и пространства. Гипертония почек - от этой неизлечимой болезни умер Афанасий Булгаков. Сын, как врач, все понимал и потребовал от жены клятвы, что будет умирать у нее на руках. А еще пожелал, чтобы его навестила Тася: хотел попросить прощения у той, с кем прожил самые тяжелые годы - войну, лазареты, безденежье и бездомье. За три недели до смерти, ослепший, измученный страшными болями, он прекратил редактировать роман. Сюжетно это была уже законченная вещь, хотя внутренне не вполне завершена. Сам автор там как бы раздваивается, обретая себя в облике то реального Мастера (во время одного из ночных кошмаров он, как и Мастер, тоже сжег часть своего романа), то фантастического Воланда (не зря мы находим в последнем так много доброго, так много любви к людям хорошим и так много ненависти к проходимцам, лжецам, нечистым на руку). В древнем Ершалаиме столкнулись в непримиримейшем конфликте три человека: Иешуа, Пилат и Каифа. И каждый прав -- в этом суть трагедии. Много веков прошло с той поры, а человечество все еще бьется над проблемой добра и зла, над поиском смысла жизни...
10 марта 1940 года М.А. заснул, и так ровно и глубоко было его дыхание, что жена поверила: свершилось чудо, он поборол болезнь! Но вот по лицу прошла легкая судорога, он как-то скрипнул зубами, и жизнь тихо-тихо ушла от него. Хоронили Булгакова на Новодевичьем кладбище, Фадеев сказал добрые слова (прозвучи они при жизни покойного, может, она сложилась бы по-другому. Но Фадеев всегда боролся против таких писателей, как Булгаков и Платонов, истово отстаивал принципы социалистического реализма - которые сейчас, в сущности, устарели).
До издания романа без всяких купюр (это случилось в 1973-м) вдова Булгакова не дожила. Подлинный творческий замысел Булгакова ни один критик пока не выявил - у каждого из них "свой" Булгаков. Как и у каждого читателя.
Source: Сайт People's History
загрузка