Это так хорошо, что большего и не надо.

Я дрался за правду и ждал, что она возьмёт верх, но всё время налетал кто-то новый и поддавал мне так, что я летел со своей правдой кверху задницей.

Школа — одна из вещей, с которыми приходится мириться. А любить её вряд ли кто любит, особенно если занимался чем-то более интересным.

Почему все так называемые хорошие люди непереносимо скучны, а люди по-настоящему хорошие и интересные умудряются в конце концов испортить жизнь и себе, и окружающим, и всем близким?

Не было для меня счастливее дня, чем тот, когда в детстве, просыпаясь утром, я знал, что мне не надо идти в школу или работать.

...у каждого человека есть гордость. Когда её слишком много — это грех. Иногда ради неё мы совершаем вещи, которые кажутся невозможными. И мы об этом не думаем. Но гордость хороша, когда подкреплена разумом и осторожностью.

— Если бы всегда стоять у штурвала, когда солнце бьёт в спину, да еще в такой прекрасный день, как сегодня, океан был бы лучшим местом на свете.

— Я испытывал некоторую неловкость, ведь я никогда раньше не занимался любовью с тремя девушками сразу. С двумя девушками проводить время забавно, хотя, знаю, ты этого не одобряешь. Нельзя сказать, что две девушки лучше, чем одна, но просто это другое, а когда ты пьян, любовь втроём даже весело. Но три девушки — это уже почти гарем, и я был озадачен.

Река может быть изменчивой и жестокой, но может быть доброй и ласковой. С ручьём вообще можно подружиться на всю жизнь, и, если не принесёшь ему зла, он тебя никогда не предаст. А вот океан всегда лжёт — прикинется паинькой, а чуть расслабишься — нож в спину.

— Том, скажи, что тебя печалит?
— El mundo entero*
— А кого он не печалит? Жизнь с каждым годом всё хуже. Но нельзя же всё время предаваться грусти.
— Это не противозаконно.
— Закон тут ни при чём. Мы сами должны понимать, что для нас плохо.

*весь мир

Без настоящего дела жизнь ничего не стоит.

Эта прелестная, очаровательная женщина отличалась тем, что никогда не меняла своих планов, держала их в секрете, как настоящий генерал, и последовательно проводила их в жизнь. Компромисса ещё можно было добиться. Но кардинальных изменений — никогда, независимо от того, пришёл ли план ей в голову бессонной ночью, или пасмурным утром, или вечером за стаканчиком джина.

Он был удачлив во всём, кроме семейной жизни, хотя за удачей никогда не гонялся. Работа и дети — вот то, чем он дорожил, и ещё он продолжал любить ту первую женщину, в которую когда-то влюбился. С тех пор он был влюблён ещё не раз, некоторые женщины даже гостили на острове. У него была потребность видеть женщин, и каждый раз какое-то время он наслаждался их обществом. Но как бы сильно они ни нравились ему, при их отъезде он всегда испытывал облегчение. За последние годы он приучил себя не ссориться с женщинами и не жениться на них.

Люди сошли с ума, — сказал Бобби. — Человек может пить всё, что пожелает. У него есть на это деньги. Только пей и наслаждайся, но нет, он портит добрый джин, добавляя в него какой-то индийский напиток с хиной.

Все хорошие повара понемногу пьют. А некоторые и помногу.

Он звал её «суперсучка». У неё были тёмные волосы, великолепная кожа — так могла выглядеть юная, ухоженная и изощрённо порочная представительница семейства Ченчи. Нравственность у неё была на уровне пылесоса, душа как у тотализатора, отличная фигура и хорошенькое, злое личико, а Роджер был ей нужен как первая ступень к хорошей жизни.

Мы отлично проводили время. Веселились от души, а тут ваша женщина разрыдалась и всё испортила. Я понимаю, она хотела как лучше. Но какого чёрта! Эти лучшие побуждения кого хочешь достанут.

Он думал, что на пароходе сумеет прийти к какому-то соглашению со своим горем, ещё не зная тогда, что с горем не договоришься. Исцелит его только смерть, всё остальное может лишь на время притупить это горе. Считается, что время тоже лечит. Однако вряд ли настоящее горе может исцелить что-то, кроме смерти.

Томас Хадсон сделал глоток ледяного коктейля, ощутив вкус сока свежего лайма, соединённого с безвкусной кокосовой водой, которая, однако, придавала напитку большую основательность, чем любая газировка. Крепость коктейлю придавал настоящий джин «Гордонс», он оживлял коктейль, напиток было приятно глотать, а горькая настойка добавляла остроты и пикантности. Пить этот коктейль так же приятно, как ходить под парусом. Вкуснее этого напитка ничего нет.

«Том Коллинз» с кокосовой водой и горькой настойкой.

Этот хорошо взбитый замороженный дайкири напоминает морскую волну, идущую от бака, когда корабль делает тридцать узлов. А каков был бы замороженный дайкири, если бы он еще и фосфоресцировал?

Он решил просто отдохнуть и ничего не делать. Иногда у него это получалось. Тогда он смотрел на звёзды, не задаваясь никакими вопросами, или на океан, не думая о связанных с ним проблемах, или на восход солнца, не задумываясь, что принесёт ему грядущий день.

Томас Хадсон решил было не пить ром. Но все его пили, излучая радость и довольство, несмотря на предстоящие невесёлые дела, и он подумал, что не присоединиться к пьющим будет попахивать гордыней и ханжеством. Кроме того, ему самому этого хотелось.

А какое время было счастливым? — подумал он. Да, в сущности, всё то время, когда жизнь была проста, денег лишних не водилось, а ты хорошо работал и с аппетитом ел. Велосипед приносил больше радости, чем автомобиль.

Откуда тебе знать? — спросил он себя. Отъезд может быть непоправимым. Выход на улицу — тоже. Любая форма предательства непоправима. Подлость непоправима. Продажность непоправима. Нет, ты знаешь, что всё это пустая болтовня. По-настоящему непоправима только смерть