Эльчин Сафарли. 382 шага до счастья

Я вырос в домике с зеленой крышей на Абшероне. Полуостров на западном берегу Каспия, накрытый желтым одеялом соленых песков. Тут море спокойное и смиренное, как дервиш, а виноградные лозы витиеваты, как арабские буквы. Мы приезжали сюда на электричке. Июньская жара, станция «Инжирная», бабушка с двумя соломенными сумками. В одной наши с братом вещи, в другой — овечий сыр, соленый творог шор и банка катыка.

До дачи триста восемьдесят два шага через типично абшеронскую пустыню с зелеными колючками. Специально с братом замеряли. Мы спешим, иначе молочка скиснет. Бабушка Сона, крепкая женщина с короткой стрижкой и кожей цвета пересушенной кураги, опережает нас: «Финики, до счастья осталось триста два шага. Не спите!» Счастьем для нас был и есть дом. Дом, где всегда хорошо.

Сона отпирала тяжелую деревянную дверь дачи со словом «бисмиллях» и первой непременно заходила сама, нашептывая молитву. Словами из священной книги очищала дом от джиннов. «Их надо добрым словом проводить восвояси и приготовить халву с дошабом в память о покойных — раздать ее нуждающимся». Дошаб, сладкий сироп, Сона варила из сока черной шелковицы с добавлением корицы.

Следом заходили мы с братом, вдыхая запах прошлогоднего лета. Вон наш надувной дельфин в прихожей, но он чуть схуднул от тоски, надо бы снова надуть и оживить в холодной воде утреннего Каспия.

Зимнюю сырость в углах уже высушило летнее солнце. Осталось прогреть подушки, одеяла и матрасы. «Финики, а ну-ка за работу: подушки на солнечную сторону веранды. Иначе ночью будем спать в холодном море». Мы бежали за подушками, я выбирал синие. Они действительно были пропитаны зимним дыханием моря. Соленым, с липкой прохладой...

Наутро Сона перебирала сорванный в саду чабрец, аккуратно раскладывала ветки на столе, застеленном пергаментом. Сушила на зиму и лечила им, когда внуки простужались. Я внюхивался в фиолетовые соцветия чабреца, помогал срезать корни и разговаривал с бабушкой обо всем том, из чего соткана жизнь.

«Финик, все мы свободны, и в этом наша уникальность. Ты будешь жить с тем, во что веришь. Если ты принимаешь жизнь как борьбу, то ты будешь постоянно бороться. Если думаешь, что за все в жизни надо платить, то будешь платить, причем двойной ценой. Каждый из нас обладает свободой воли — мы сами определяем свою правду и отношение к ней».

Брат, пухлощекий сорванец, быстро уставал от «скучных разговоров», убегал во двор. А меня беседы с Соной наполняли настолько, что, бывало, ночами не мог заснуть — море эмоций захлестывало скалы сознания.

С годами нашел способ усмирять это волнение — стал его записывать.

***

В конце дачного дома была комнатка без окон. Мы ее назвали Морской. Она была раскрашена волнами сине-голубого цвета, а светло-коричневые полы под ногами походили на дно Каспия.

Долгое время комната служила маринадной: бабушка складывала туда банки с оливковым вареньем, баклажановой икрой, маринованной мушмулой и помидорами.

Со временем о комнате как-то позабыли, и она превратилась в хранилище домашнего хлама.

Одним летом мы с братом подхватили краснуху. На время болезни нам запретили купаться в море, что мы тяжело переживали. Хныкали, капризничали, порывались убежать из дома в сторону берега. Но бабушка не отходила от шкодливых внуков ни на шаг.

Дедушка, некогда художник, долго думал, как облегчить нашу тоску по морю. И решил преобразить маринадную. Быстро почистил, освежил полы, покрасил потолок голубой краской, нарисовал белоснежные облака, а на стенах волны. Комната подсохла, тщательно была прибрана бабушкой и стала нашим морем на время краснухи.

Сона стелила нам коврики, и мы часами валялись в Морской комнате, представляя, что нет никакой болезни, а мы на берегу Каспия. И это было счастьем.

***

После завтрака мы с бабушкой шли провожать дедушку на работу. Заодно и прогуляться повод. Судостроительный завод находился на Семнадцатой отметке берега, это приблизительно пятнадцать минут вдоль моря. На коричневом песке покоились старые перевернутые лодки, они разукрашивали береговую линию. Вот зеленая лодка с дырявым дном и надписью «Мурад». Так звали сына хриплоголосого рыбака по кличке Музыкант, он заманивал в сети кефаль с помощью печальной песни нея, флейты из камыша.

На Востоке говорят, что ее звук наполнен любовью Создателя. Даже поэт Физули писал: «Всегда стенаю я, тростник… То страстью, то жалобой мой полон крик… Рыдать не перестану я… Будь даже срезан я для нея».

У Музыканта родился долгожданный и единственный сын. «Я научу Мурада играть на нея, и он будет возвращаться с уловом». На шестом году жизни у малыша обнаружили лейкоз, спустя год он ушел из жизни. Музыкант продолжал выходить в море, но больше ни одну рыбу не принес домой, не сдал на рынок. Весь улов отдавал бедным семьям, и десятки абшеронских сирот больше не голодали.

***

Я помню время своей жизни, когда почти все ушли, а те, кто остались, — не слышали. Со стороны эта картина, может, и выглядела отчаянно и одиноко, но я не испытывал ни того, ни другого.

Со мной были город, земля, подарившая мне хлеб, воду, море и понимание. Она еще учила. Смирению, например.

Я отчетливо ощущал, как липовые деревья вдоль Желтой улицы, кривые каменные лестницы на спуске к улице Бюльбюля, как отрезок набережной недалеко от платановой рощи и медовые глаза кучерявой музы уличного музыканта наполняют меня спокойствием.

Все, что плыло навстречу, усмиряло мою раскачивающуюся на волнах лодку и превращало ее в корабль.

Земля, по которой дни напролет я двигался, казалось бы, в неизвестность, была мне Другом. Каждый новый рассвет наполнял ее светом Вселенной, которым потом освещались души тех, кто ищет, ждет, благодарит. Это закон жизни: получают те, кто ждет, а те, кто уже не ждет, просто проходят мимо и тоже... продолжают путь.

В период знакомства с собой часто обращался к воспоминаниям детства. Особенно ночами, когда вокруг четыре стены, одно окно и не слышно моря. Путешествовал в дни, когда мы с братом, уставшие после моря, спешили домой, где нас ждала бабушка с сырными лепешками, прохладным компотом из фейхоа и блаженная Морская комната.

Источники силы не только вокруг, но и внутри нас. Пора перестать надеяться исключительно на разум и обратиться за помощью к душе.

Руми писал: «В тишине есть красноречие. Останови плетение смыслов и увидишь, как улучшается понимание». Бывает, мы теряем родные звуки. Голос любимого человека, песню дорогого сердцу города или шум бескрайнего моря. Они либо утихают, либо мы перестаем их слышать. Наступает тишина, которая сначала пугает, но потом исцеляет, открывая в нас новое.

Слух становится чутким. Мы лучше слышим себя, а значит, лучше понимаем, что нам нужно.

***

У бабушки Соны было любимое изречение: «Все пути ведут в утро, финики». Тогда, в абшеронском детстве, ее слова казались очередной шуткой. Сейчас осознаю всю их глубину.

Сона прошла нелегкую жизнь: не раз падала, но вставала и продолжала путь. Она об этом не любила говорить. Многое узнал уже после ее смерти от родственников. Ее даже с улыбкой называли Сона-Скала.

Я тоже люблю утро. За новую надежду и шанс, за свежесть воздуха и сияние солнца после дождливой ночи. В каждом «завтра» нас ждет новое утро.

Завтра утром мы станем еще лучше, научимся не поддаваться всеобщему хаосу. Будем беречь свои миры, чаще обнимать близких, помогать тем, кто нуждается в помощи, и больше путешествовать. Все на самом деле просто.

Завтра утром мы осознаем, что ни одно событие в жизни не случайно. Мы об этом знаем, но часто забываем, когда сталкиваемся со сложностями. Страдать, ощущать себя жертвой, жаловаться на «тяжелую долю» легче, чем подняться, поблагодарить Вселенную абсолютно за все и двинуться вперед, дальше.

А еще завтра утром мы придем к морю и его в нас станет еще больше..

Журнал "Баку" (Декабрь 2014)

ссылка на источник

2014

Эльчин Сафарли