Несколько слов об Октае

Умер Октай Гусейнов. 70 лет - это разве возраст по нынешним временам? 23 года я проработал под руководством Октая в лаборатории физики звездных атмосфер - сначала в Шемахинской обсерватории, потом в Баку, в Институте физики. Познакомились мы, когда я учился на четвертом курсе, а Октай только защитил кандидатскую в Москве у Якова Борисовича Зельдовича и сразу был назначен заместителем директора по науке в ШАО. Тогда он и пришел в университет, чтобы подобрать себе сотрудников. А я в то время уж и не мечтал стать астрономом - на факультете не было астрономического отделения, ехать поступать в Москву не было денег, в общем, опустил руки: физиком так физиком. И тут появился Октай. "Мне, - говорит, - сказали в деканате, что ты хочешь в астрофизику". Конечно! Так мы и стали работать. С Октаем я делал дипломную работу - и там (это был 1967 год) написал (после разговоров с шефом, конечно), что нейтронные звезды могут быть источником периодического рентгеновского излучения (из-за вращения и магнитного поля). Рентгеновские пульсары были открыты в 1971 году. Потом Октай взял меня в обсерваторию, под его руководством я делал кандидатскую. Все статьи мы писали в соавторстве, и моя фамилия стояла первой в перечне авторов, хотя роль Октая обычно была больше моей - но он, в отличие от многих других «шефов», требовал, чтобы фамилии авторов шли по алфавиту. Вместе мы сделали немало работ, на которые до сих пор можно найти ссылки в научной литературе. В 1974 мы писали, что в Галактике может быть около 10 тысяч слабых рентгеновских источников со светимостью в 10 тысяч раз слабее Скорпиона Х-1. Сколько тогда было возражений! Не может, мол, такого быть, максимум спектра смещается в мягкую область, источник становится ультрафиолетовым... Но 20 лет спустя слабые источники были обнаружены именно в предсказанном количестве. В 1974 мы "нарисовали" синтетическую кривую блеска рентгеновских новых - в то время еще ни один такой источник не наблюдали от состояния перед вспышкой до спокойной фазы, мы собрали отрывочные данные по 20 объектам и "сшили" - на эту работу тоже было много ссылок - в основном, в зарубежных журналах. Потом были работы о распределении в Галактике слабых рентгеновских источников, о том, что происходит, когда в двойной системе взрывается сверхновая, и о том, как протекает взрыв сверхновой, если у звезды сильное магнитное поле, мы тоже писали. И об аккреции – если магнитное поле есть у звезды и (или) у падающего на звезду газа. Потом мы построили новую шкалу расстояний до планетарных туманностей – по их радиоизлучению, чего прежде никто не делал. И опять были работы по рентгеновским источникам... В середине семидесятых Октай сказал: печататься надо за рубежом, тогда работа будет замечена. И с тех пор мы посылали статьи в Astrophysics and Space Scienсе, а в 1978 году наш «Полный каталог рентгеновских источников» был опубликован в Astrophysical Journal, и это целая история. Этот, самый авторитетный астрофизический журнал - платный, а каталог был большой, почти 700 объектов, самый полный рентгеновский каталог в мире на то время. Платить нужно было около 12 тысяч баксов, мы таких денег никогда в глаза не видели, у института их тоже не было. В 1978 году в Протвино прошла первая (и последняя) встреча советских и американских специалистов по рентгеновским космическим исследованиям. Мы с Октаем поехали и показали каталог Джорджу Кларку, тогдашнему руководителю американской программы рентгеновских космических исследований. Он посмотрел и сказал: это надо срочно в Astrophysical Journal. "Ну... - сказали мы. - Хорошо бы, но..." Он все понял и сказал: "Заплатит Колумбийский университет". Так и произошло. Лучшие воспоминания о моей работе в астрофизике - это воспоминания об Октае, наших спорах, наших статьях... И еще Октай занимался исследованием эволюции остатков сверхновых и распределением пульсаров в Галактике (с Фикретом Касумовым и Исмаилом Юсифовым), белыми карликами (с Хейран Новрузовой), излучением остатков сверхновых (с Абдулом Асваровым). Потом началась перестройка, и все посыпалось. Лабораторию почти перестали финансировать, иностранных журналов не было. Кончилось тем, что я уехал в Израиль, а Октай - в Турцию, где и стал, в конце концов, работать в университете в Анталии. Опубликовал там пару статей в соавторстве с турецкими коллегами - и все. В последнем письме он писал: "Пока продолжаю писать научные статьи, но много времени отдаю писанию никому не нужных книг по физике. Больше меня интересует хорошее объяснение основ и вообще самой теории в доступном виде. Здесь пишут очень плохо. Знание очень низкое и кругозор узкий. В плачевном виде находятся также школьные книги. Вот и занимаюсь также школьной физикой. Но хорошее образование и наука здесь, как и в большинстве мира, как пятое колесо. Развивать головной мозг не хотят. Поэтому мне невесело. Мне также не нравится жизнь в Баку, по той же причине. СССР, благодаря общей культуре, делал из нас людей. Мне всегда вспоминаются времена, когда был интерес к знаниям. Мне надо было жить среди людей, где ценят знания и науку. К сожалению, развития знаний и науки на востоке не хотят и западные страны..." В начале марта Октай приезжал в Баку, был в своей бывшей лаборатории. Говорят, вовсе не жаловался на здоровье. И вот...